Любой юрист профессионально связан с нормативным материалом, среди которого высшей юридической силой обладает Основной закон государства или Конституция. Соответственно, представляется вполне логичным вывод, что в процессе юридического образования должно быть уделено подобающее внимание вопросу о происхождении, развитии и сущности такого социально-юридического феномена как Конституция.

В истории общего права глоссаторская традиция не имела сколько-либо значимого влияния на адвокатские и судейские практики, поскольку юридические школы-гильдии, воспроизводившие мышление и практики common law, были построены по цеховому принципу и отделены от университетов (причем как институционально, так и методологически и предметно). На протяжении нескольких веков (начало XIII – середина XVIII столетия: от Глэнвилла до Блэкстона) толкованием и предметной систематизацией прецедентов в Англии занимались не академические доктора права, а практикующие судьи, авторитетные книги которых и образуют «центральное ядро» английской правовой «доктрины».

В истории становления общей теории права именно этап господства концептуальной юриспруденции стал последним. Именно идея логического конструирования новых юридических понятий существенно способствовала развитию и распространению в правовой доктрине теоретических концепций и в конечном итоге привела к обособлению теоретической юриспруденции от сугубо практической догматики права.

Тема поста навеяна достаточно неплохой, на мой взгляд, дискуссией, развернутой здесь: blog.pravo.ru/blog/764.html

По ходу, нет никакой юридической науки и быть не может. А мы чего-то спорить пытаемся. Видимо, нам стоит обсуждать только тексты законов именно как тексты, практику судебную, пути решения правовых проблем на основе текстов и т.п. Я без иронии.

Я заранее прошу прощения у всех секретарей судебных заседаний, которые это прочтут. Так, по отдельности Вы все хорошие ребята, да и вместе вроде ничего, но именно в секретарях и их амбициях я вижу одну из угроз независимой судебной власти. Объясню почему.

Разделение права на частное и публичное многие дореволюционные ученые-юристы, в числе которых такие известные романисты и цивилисты как С.А. Муромцев, Г.Ф. Шершеневич и Л.И. Петражицкий, рассматривали как основное разделение права, что указывает, inter alia, на фундаментальный характер данного вопроса для юриспруденции.

Как в философии, так и в рамках учения юридического либертаризма принято рассматривать юридический позитивизм и социологическое направление в правопонимании как имеющие типовое родство, перекрывающее все их различия. Это представление нуждается в серьезной аналитике, которая пока ждет своих исследователей. Здесь же я обращусь лишь к некоторым значимым, на мой взгляд, различиям между юридическим позитивизмом и социологическим направлением (поскольку формат блога не дал возможность скопировать таблицу, приведу лишь часть текста).

Помимо отмеченных различий между юридическим позитивизмом и «социологизмом» следует особо подчеркнуть, что (1) если позитивисты убеждены, что право едино в пределах государственной территории, то «социологи» верят в существование множества правовых порядков в одном и том же государственно оформленном союзе (местный, профессиональный, религиозный, национальный и др.) «Логика социальной теории Конта, – пишет И.И. Царьков, – ведет к представлению о праве как исключительно «внутреннем» деле социальной группы. Правовых систем столько, сколько в обществе основных социальных групп» (Царьков И.И. Развитие правопонимания в европейской традиции права. СПб., 2006. С. 299–300.), т.е. если позитивисты четко различают корпоративные правила поведения и право, то «социологи» считают корпоративные нормы разновидностью социального права; в силу данного различия

Вопреки расхожим представлениям о происхождении романо-германской правовой семьи от римского права следует указать на историческую обоснованность позиции, согласно которой генетической основой континентального права является схоластическая традиция, деятельность средневековых докторов права – глоссаторов. Далеко не случайно Ф.К. Савиньи называл труды основателя болонской школы глоссаторов Ирнерия «исходным пунктом юридической литературы нового мира» [1].

Величайшую ценность любой прецедентной системы составляет последовательность судебной практики, логически вытекающая из представления о неизменности права, существующего как «данность», факт действительности. Для юристов прецедентной традиции нет ничего хуже, когда право «сегодня одно, а завтра другое» (Аргумент о том, что решение высшего суда, изменяющее уже сложившуюся судебную практику, нарушит определенность и последовательность права нередко приводится в судебных решениях. См., например: Верещагин А.Н. Судебное правотворчество… С. 82.). Не случайно даже в современном английском праве действует принцип континуитета (преемственности) права, согласно которому ни судебные прецеденты, ни статуты Парламента не устаревают и не теряют своей юридической силы с течением времени.

В современной литературе целый ряд авторов считает, что прецедентное право не является достаточно гибким для того, чтобы являться центральной формой выражения права динамично развивающегося информационного общества. Так, например, индийский исследователь С. Диами пишет: «Прецедентное право – это система, которая плохо уживается в обществе, где происходят быстрые социальные изменения. Его методы непригодны в чрезвычайных условиях». Цит. по: Богдановская И.Ю. Прецедентное право. М., 1993. С. 160. Аналогичную позицию занимает и А. Киралфи. (См.: Kiralfy A.K.R. The English Legal System. L., 1960. P. 3–4.) Французские ученые также полагают, что «в периоды кардинального перелома судьи более чем когда-либо нуждаются в точных, объективных и доступных точках отсчета, которые с необходимостью определяются кодифицированным правом. /…/ Ускорение истории плохо сочетается с замедленной стратификацией судебных решений, необходимой для образования прецедентного права». (Барьер Ф., Дидье Ф. и др. Цивилистические правовые традиции под вопросом. М., 2007. С. 104, 127–128.)