Представленный ниже материал переведен в текстовую форму из таблицы и представляет собой лекционный материал по теме «Типы и школы понимания права» курса «Теория государства и права». Представлен здесь по причине относительной популярности предшествующего поста по этой же тематике. Приветствую обсуждение.

4. Чрезвычайно значимым представляется поднятая Ч. Варгой проблематика юридической традиции.

Несомненно, опубликованное несколько дней назад интервью обладает содержанием, имеющим непосредственное отношение к кругу вопросов, обсуждаемых континентальным правоведением XIX – XXI столетий. Поэтому оно способно вызвать неподдельный интерес у российских философов и теоретиков права. Не претендуя на полноту и беспристрастность, попытаюсь отметить моменты, показавшиеся наиболее интересными и дискуссионными.

В 2008 году, еще будучи аспирантом, благодаря открывшемуся на тот момент по программе развития СФУ доступу к базе JSTOR, я прочитал статью некого C. Varga «Validity» (Acta Juridica Hungarica 41 (2000) 3–4, pp. 155–166). Статья мне понравилась, хотя, честно говоря, некоторых тезисов я не понял, и я подумал, что ее автора можно включить в автореферат диссертации в числе исследователей, на которых я и опирался при написании работы. И я включил в текст свою версию перевода имени «К. Варга»…
Как жаль, что мне тогда не хватило времени и мозгов открыть русско-венгерский словарь и посмотреть, что буквы ''cs'' могут читаться как русское «ч».

Каждый юрист сталкивается с необходимостью разрешения или преодоления коллизий в праве.
Причем все трактовки коллизий в праве отражают общую идею – несовместимости одновременной действительности и действенности (в понимании, изложенном в работах Г. Кельзена) коллидирующих объектов. При этом, думается, следует развить идею Н.А. Власенко о разграничении различия и противоречия как содержания коллизии в праве в следующем русле: при противоречиях идет максимальное коллидирование объектов так, что даются варианты (одновременно несовместимые) одного и того же действия (например, норма А предписывает, что в ситуации О действие Б запрещено, а норма В, что действие Б в этой же ситуации разрешено), а для различий присущи варианты поведения (дозволения, обязывания, запреты) отличающихся друг от друга действий (норма А предписывает, что в ситуации О нужно действовать Б, а норма С – что нужно действовать В).
ИМХО, коллизию в праве можно определить как объективно существующую в форме различия и противоречия связь нормативно-регулятивных средств, выражающую несовместимость их одновременной действительности и действенности и порождающую необходимость выбора в качестве модели поведения одного из них.
Далее вопрос о формализации раскрывается только применительно к нормам права. Правовые нормы как объект коллизий в праве взяты в силу наибольшей изученности коллизий между ними, а также в силу наибольшей возможности их формализации относительно иных нормативно-регулятивных средств
Исходя из этого небольшого введения, хочу вынести на суд читателей некоторые предварительные заметки по поводу возможных путей формализации коллизий.
Может быть, в обозрим будущем, некоторые из предложенных идей смогут использоваться для создания интеллектуальных правовых систем.

Приобретение Властного элемента сознания это всегда изменение косвенно качественной характеристики по бытию в возможности и в действительности. Именно поэтому мы не можем говорить о субъекте властности как о форме бытия подобной в своей организации «остальным», тем, кто властвующим субъектом, как таковым не является. Это было бы неверно с любой точки зрения и, конечно же, это неверно с точки зрения теории власти. Человек, который стоит у опосредования бытия в возможности неперсонифицированного круга лиц. Человек, работающий с формами общественного бытия в возможности, не может соответственно быть формой подобия и встречности в отношении того, для кого он есть властность и для кого он есть власть.

В любом случае мы должны понимать, что данный процесс носит не только технический характер, но и оправдан с точки зрения преемственности и замены тех или иных властных функций организации. Мы не можем точно определить сферу, в которой должна развиваться власть и тем более не можем определить целесообразность власти вне самой власти, ибо власть сама определяет меру целесообразности по отношению к самое себя и тем конгломератам парадигм, которые она опосредует. Особенно не просто говорить о моделировании прихода к власти и тем более о том, чтобы изменить содержание властеотношений, в качественном понимании это всегда остается вопросом для уже властьпридержащих субъектов. Власть как таковая форма организации остается целым и неделимым объектом, вожделенной для субъектов таковой властью не обладающих. Власть это всегда некоторая гарантия реализации БВВ. Как правило, власть в социуме связывается с гарантированностью реализации в отношении содержания воли других лиц, но она связывается так же с необходимостью бытия в возможности тех, кто вынесен за пределы мышления властного субъекта.

Власть как снятие противоречий.

Власть в части возможности представлена монолитом, в организации которого тонут любые возможные формы противоречий как по бытию в возможности, так и по бытию в действительности. В этом отношении власть является сферой однозначности и это необходимо понимать, отринув в сторону разговоры о моральности власти, ее согласии с общественными формами БВВ. Если истина существует в рамках реального времени, то она существует именно в области общественного бытия в возможности, в то время как власть (государственная власть) является квинтэссенцией общественного бытия в возможности и не может быть воспринята как таковая форма организации вне зависимости от того или иного мнения или рассуждения одного лица. Соответственно, применительно к области самоорганизации в отношении структуры самое себя не может быть речи о том, чтобы констатировать противоречия по бытию в возможности. Они могут быть только по бытию в действительности в случаях описанных нами выше, но на это существует целый аппарат снятия противоречий действительности, то, что обычно называется организованным насилием (спецслужбы, суды, тюрьмы).

Тотемность, возможность организовать самое себя коллективом, появляется именно с воплощением в сознании принципов организации природы. Человек перенимает бытие животных из перцепции внешнего бытия животного и понимания их, и уточняя их в самое себя как единого монолитного целого. Отсюда наши представления о коллективности, наши представления о том, что есть принцип организации социума. Первоначальный человек, вообще человек, будучи одинок перед миром устроенным в отношении самое себя как форма гармонии однозначно обречен на копирование этого мира в области своего сознания, на структурирование мира природы в самое себя.

Власть это свойство энтелехии, возникающее в весьма хрупкой парадигме, которая называется социумом и именно поэтому мы должны сказать о носителях властности. Для социума характерно именно то, что носителем властных функций является человек и без него невозможна парадигма… для оркестра, например, целевой причиной которого является воспроизведение из бытия в возможности (ноты, представления о звучании) энтелехии музыки, сама власть находится уже в бытии в возможности, в том, как оно реализуемо в том каким ему должно быть… ибо есть принятые в этом отношении именно физиологические формы понимания и структурирования необходимости результативности- звучания музыки. Человек порождает свое сознание в музыке, в ритмичности музыкального, музыка одна из первых форм отличия, внешнего, разумеется, человека от дикого мира (см. Леви — Стросс «Мифологики»).