«Университетская рецепция» римского права сформировала специфический тип юридического мышления в романо-германской правовой семье.

По справедливому утверждению Б.А. Кистяковского, догматическая юриспруденция использует описательные методы, применяемые для познания материала положительного права. Ее цель – установить классификации, родовые и видовые отличия различных правовых институтов, позволяющие их безошибочно распознавать.

Эмпиризм англо-американской традиции, открытость прецедентного права фактам, на наш взгляд, исторически укоренены и неразрывно связаны со спецификой судебной и адвокатской деятельности. В связи с открытостью прецдентного права в сравнительно-правовой литературе высказывается мнение, что юристы common law являются носителями индуктивного типа мышления.

Под юридическим мышлением мы понимаем обусловленные спецификой юридической деятельности способы, средства и правила оперирования со специально-юридическими идеальными объектами – понятиями, конструкциями, принципами, рассматриваемыми с догматической, теоретической или философской перспективы.

Континентальная юридическая догматика может быть рассмотрена не только предметно, в качестве специально-юридического содержания, «интеллектуальными держателями» которого выступают профессиональные юристы, но и методологически – как результат применения к положительному праву системы философских оснований, гносеологических установок и методологических средств [1].

Интеллектуальный статус юридической догматики существенно снизился в восприятии доктринального правосознания XX столетия. Если развитие догматической юриспруденции в XIX столетии являлось магистральным для профессиональной юриспруденции, поскольку через него осуществлялся прогресс специально-юридического знания (Р. Иеринг), то в XX столетии, по крайней мере, в континентальном правовом семействе юридическая догматика не считается «исконным» фундаментом всего юридического знания, а, как правило, рассматривается как технический «довесок» к системе юридического знания, своего рода «низшая юриспруденция». Такое изменение восприятия догматического юридического знания связано с целым рядом причин.

Духовный «отец-основатель» концептуальной юриспруденции Р. Иеринг в лекции 1868 г. «Является ли юриспруденция наукой?» утверждал, что догматика составляет центральную часть юридической науки, состоящей из философии права, истории права и догмы права. Юридическую догматику Р. Иеринг определяет как «научное описание всего опыта и фактов, которое включает и современный, высший и последний, уровень нашего знания и опыта права, организованный для практического использования». Именно организующая роль юридической догматики позволяет, по Иерингу, максимально дистанцироваться от опасности внутренней зависимости от «мертвой буквы закона», которая ведет к тому, что ученая юриспруденция становится «безжизненной частью машины права, лишенной всякой воли». Принципиально важно обратить внимание на то, что в континентальной юриспруденции XIX столетия юридическая догматика виделась центральным достоянием правовой доктрины, и ее уровень развития определял и прогресс профессионального юридического знания, способность доктрины утверждать свою интеллектуальную состоятельность и, в конечном итоге, стоять в авангарде развития национальной правовой системы.

Некоторые идеи о значении категорического императива для права.
Иммануил Кант (1724 – 1804) – основоположник немецкой классической философии, родился в Кенигсберге (Восточная Пруссия). В разное время преподавал и читал лекции по: логике, метафизике, естествознанию, математике, этике, механике, минералогии и ряду других предметов.
Категорический (безусловный) императив И. Кант определяет как «императив, который мыслит и делает поступок необходимым не опосредованно через представление о цели, к которой поступок может привести, а только через одно лишь представление о самом поступке (о его форме)…». Далее И. Кант провозглашает принцип категорического императива: «поступай согласно максиме, которая в то же время может иметь силу всеобщего закона», однако рассуждение будет не полным, если не упомянуть и другую интерпретацию категорического (в данном случае уже практического) императива. Она заключается в следующем: «поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству». Именно данная интерпретация определяет четкую границу между императивом гипотетическим и императивом категорическим, т.к. в данном случае императив [категорический] воплощает собой сам долг, т.е. он не инструментален, как императив гипотетический, а значит, мы можем говорить о том, что он морален.

Разумеется, между прилагательными «распространительное» и «расширительное» имеются этимологические различия и неполное совпадение смысловых нюансов. Возможно реконструировать этимологию и различные коннотативные смыслы и на этом строить свою позицию. Вместе с тем считать, что она может стать фундаментом строгого понятийного и общепринятого юридическим сообществом разграничения, наивно. Язык не является твердым, неизменным объектом, а юристы не считают себя зависимыми от тончайших филологических изысканий.

Исследование литературы позволяет сделать вывод, что в доктринальном правосознании современных юристов отсутствует единообразное понимание философских оснований, установок, гносеологических идеалов и исследовательских норм, средств и приемов догматического метода.