Два резонансных уголовных дела – актуальное дело журналиста Ивана Голунова и несколько подзабытое дело генерала Сугробова. Несмотря на кажущиеся на первый взгляд различия в делах и разницу в несколько лет на самом деле у них много общего.

Первое это то, что в обоих случаях на начальном этапе полицейские при проведении оперативно-разыскных мероприятий пытались отправить в СИЗО разрабатываемых ими лиц, а в итоге оказались там сами.

В случае с генералом Сугробовым полицейские в 2014 году устроили провокацию взятки заместителю начальника 6-й службы Управления собственной безопасности ФСБ Игорю Демину, но спустя лишь две недели сами в полном составе оказались в СИЗО. Во втором случае полицейские подбросили в июне 2019 года наркотики журналисту Ивану Голунову (работал в изданиях «Ведомости», Forbes, РБК, «Слон», на телеканале «Дождь», сотрудничал с интернет-изданием «Медуза»), на защиту которого поднялось все журналисткое сообщество, что также, правда, спустя полгода привело оперативников в СИЗО. В обоих случаях уголовные дела сразу же были засекречены.

Дело ГУЭБиПК и генерала Сугробова — резонансное уголовное дело в истории современной России, начавшееся с попытки передачи взятки сотруднику ФСБ и закончившееся обвинительным приговором в отношении более 20 руководителей и оперативников Главного управления экономической безопасности и противодействия коррупции МВД России, а также гражданских лиц — агентов.

Главными фигурантами дела являлись генерал-лейтенант Денис Сугробов, а также генерал-майор Борис Колесников, покончивший в ходе следствия жизнь самоубийством.

Все участники дела были признаны судом виновными в создании и участии в организованном преступном сообществе, многочисленных фактах превышения должностных полномочий путем подстрекательства к взяткам с 2011 по 2014 годы и провокации взятки.

Общий принцип преступлений сотрудников ГУЭБиПК, совершенных с 2011 по 2014 годы, заключался в получении, фиксации и документировании не соответствующей действительности оперативной информации о якобы преступной деятельности лиц, совершении на этом основании подстрекательских действий с участием агентов и в проведении в последующем в отношении эти лиц оперативных экспериментов.

Многие воспринимают прокуратуру как карательный орган, обладающий исключительно функцией «обвинения во что бы это ни стало» и который обжалует приговоры только с целью ухудшения положения осужденных. В формировании подобного имиджа виноваты сами государственные обвинители, которые часто не только игнорируют, но и способствуют нарушениям права на защиту, как во время следствия, так и в ходе судебных заседаний. В то же время, ведомственные правовые акты фактически обязывают прокуроров рассматривать обращения осужденных, адвокатов и иных лиц и при наличии нарушений УК и УПК, в том числе права на защиту, обжаловать незаконные приговоры.

Не знаю, как сейчас, но в начале 2000-х годов в случае отмены приговора по жалобе осужденного о нарушении его прав или по иным основаниям при отсутствии факта обжалования этого приговора обвинителем, этому прокурору за бездействие и не выявление нарушений УК и УПК грозила дисциплинарная ответственность. Поэтому в ту пору гособвинители выискивали в приговорах любые погрешности, даже те, которые играли в пользу осужденных.

Вопрос, обязаны ли суды прослушивать аудио и просматривать видеозаписи в ходе уголовных процессов, был поставлен мною несколько лет тому назад перед Верховным и Конституционным судами, то есть задолго до нашумевшего решения судьи Криворучко, отказавшего защите Павла Устинова в просмотре видеозаписей.

ст. 284 УПК РФ устанавливая, что вещественные доказательства должны быть осмотрены в суде, не содержит требования об их исследовании с применением технических средств с целью извлечения информации, недоступной при простом визуальном осмотре.

Именно этим и воспользовалась во время судебного процесса в 2013 году в отношении меня (в то время начальника отдела Московской межрегиональной транспортной прокуратуры) судья Мещанского суда Гудошникова Е., которая разрешила по ходатайству защиты осмотреть (визуально) CD диски с аудио и видеозаписями, приобщенные следствием в качестве вещественных доказательств, но отказала в их прослушивании и просмотре.

Грустно и смешно наблюдать за поднявшейся волной возмущения действиями московских судов, отказывающих во время судебных (уголовных) процессов в просмотре видеозаписей задержаний оппозиционеров и обосновывающих свои приговоры только показаниями сотрудников полиции.

Вижу, как на этой теме начали «ловить хайп» государственные деятели — полномочный представитель правительства РФ в Конституционном суде РФ и Верховном суде РФ Михаил Борщевский, для которого «отказ в рассмотрении этих видеозаписей вызывает недоумение»; уполномоченный по правам человека в России Татьяна Москалькова, «запросившая материалы по делу осужденного Павла Устинова»; судья Конституционного суда РФ в отставке Тамара Морщакова, пояснившая, что «если суд не смотрит видеозапись, он нарушает требования процедуры о приобщении к делу доказательств, это очевидная вещь» и т.д.

Издание Коммерсантъ по этому поводу сделало громкое заявление:

В российском судопроизводстве наметилась новая тенденция: в уголовных делах судьи отказываются рассматривать предоставленные защитой видеозаписи с места совершения предполагаемого преступления.

На самом деле это не новая тенденция, она возникла как минимум лет шесть тому назад!

Современная правоприменительная практика в уголовной сфере свидетельствует о том, что правоохранительным органам можно абсолютно все, и они не ограничены никакими нормами закона. Захотят — помилуют, нет – «казнят», с помощью так называемого правосудия. В частности, оказывается, с июня 2017 года адвокаты могут оформлять своим доверителям, находящимся в статусе свидетеля или подозреваемого, «добровольную явку» в Следственный комитет России на любой стадии предварительного расследования. После этого заявлять ходатайства о прекращении уголовного дела в связи с деятельным раскаянием подзащитного, надеясь при этом только на милость следствия.

Когда, казалось бы, исчерпаны все средства судебной защиты от несправедливого или незаконного обвинительного приговора, то есть пройдены все судебные инстанции и получены отказы, в том числе от руководства Верховного суда, на деле остаётся ещё шанс: Уполномоченный по правам человека РФ может, а при наличии существенных нарушений права на защиту и УПК — обязан обратиться в ваших интересах к председателю Верховного суда с ходатайством о пересмотре приговора (далее -Уполномоченный).

Глава 49 УПК РФ декларирует возможность отмены приговора по вновь открывшимся обстоятельствам, помимо апелляционной или кассационной инстанций.

В рассматриваемом в настоящей статье случае адвокат, обжалуя обвинительный приговор в вышестоящих инстанциях, параллельно спустя 1,5 года получил новое объективное доказательство о фальсификации доказательств в уголовном деле. Однако следствие, получившее впоследствии поддержку во всех судебных инстанциях (вплоть до Верховного суда) отказалось проводить процессуальную проверку и давать оценку представленному адвокатом новому доказательству, считая подобное невозможным в связи с наличием вступившего в законную силу приговора.

В связи с этим возникает закономерный вопрос, как можно добиться пересмотра приговора по вновь открывшимся обстоятельствам в связи с установленным приговором фактом фальсификации доказательств, если следствие и суды не хотят проверять и устанавливать этот факт?

В редакцию Момент Истины поступают разные обращения и реакции на опубликованный материал. Вот и на статью «Генерал Сугробов сидит, но дело его живет» пришло большое количество отзывов, а многие читатели даже поделились информацией о происходящем в структуре правоохранительных органов.

Начнем с того, что по всем известной версии СКР за несколько лет существования ОПС господина Сугробова было совершено всего 14 эпизодов преступлений. Но объективно говоря, во все это слабо верится, такая мощная преступная группировка и все 14 дел? Мелко даже для обычного вора. За три года деятельности, ОПС затронула десятки, а то и сотни людей, часть из которых сегодня осуждена и находится в местах лишения свободы.

Как сообщают наши читатели ответ на вопрос: почему же тогда Сугробову и его ОПС вменено всего 14 эпизодов преступной деятельности? Очень прост. По предположению нашего источника, некоторые сотрудники СКР просто отказывают осужденным в рассмотрении их заявлений и в проведении проверок причастности ОПС к другим эпизодам преступной деятельности.

Тут тоже все вполне понятно, ведь если все эпизоды будут доказаны, то работа предварительного следствия по всем уголовным делам равна нулю, в то время как руководство Верховного суда России пытается сегодня объяснить почти нулевой процент оправдательных приговоров «блестящим» качеством предварительного расследования и поголовным признанием вины самими осужденными.

Московским городским судом 27 апреля 2017 года вынесен обвинительный приговор в отношении руководителей ГУЭБиПК МВД РФ и сотрудников Управлений «Б», «К» ГУЭБиПК за подстрекательства и провокации взяток, совершенные с 2011 по 2014 годы. Формально данный приговор имеет преюдициальное значение, т.к. им установлены факты, имеющие значение для уголовных дел, вступивших в законную силу обвинительных приговоров и неопределенного круга лиц, осужденных с 2011 года за взятки, коммерческий подкуп и мошенничество, в результате инициированных арестованными сотрудниками ГУЭБиПК уголовных дел.

К вопросу, почему приговор Мосгорсуда имеет «формально» преюдициальное значение для российского уголовного права и процесса, остановлюсь в конце статьи.


Для начала кратко перечислю факты, установленные приговором Мосгорсуда: