Евгений Киминчижи → Комментарий к отдельным положениям Обзора судебной практики Белгородского областного суда по уголовным делам за февраль 2014 года
В информационном бюллетене Белгородского областного суда № 3 за март 2014 года, опубликованном на официальном сайте суда, приведено обобщение судебной практики суда по уголовным делам, сформированной в феврале 2014 года. Наиболее интересным фрагментам обзора посвящен наш комментарий.
Признание лицом своей вины, если оно не подтверждено совокупностью других доказательств, не может быть положено в основу обвинительного приговора.
Судом апелляционной инстанции постановлен оправдательный приговор в отношении лица, осужденного за совершение преступления нижестоящим судом. Как следует из обстоятельств дела, единственным доказательством виновности подсудимого явились показания подсудимого в период расследования уголовного дела, где он сообщал о своей осведомленности о преступном происхождении сбываемого им товара. Однако в судебном заседании подсудимый не подтвердил свое признание. Иных доказательств виновности подсудимого в совершении вменяемого ему преступления, материалы дела не содержат: он не был опознан ни одним из свидетелей, на него никто прямо не указывал как на лицо, совершившее преступление. Других доказательств виновности материалы дела не содержат. Суд указал, что согласно ст. 14 УПК РФ неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в его пользу. А по смыслу закона, признание лицом своей вины, если оно не подтверждено совокупностью других доказательств, не может быть положено в основу обвинительного приговора.
Данное дело примечательно тем, что кроме показаний самого обвиняемого иных доказательств уголовное дело не содержит. Однако в практике чаще случается так, что полученное признание обвиняемого, является основанием для получения иных доказательств обвинения. И здесь необходимо помнить о том, что признание обвиняемого является тем фундаментом, на котором основывается все расследование. Полагаем, что судам необходимо выработать четкую позицию, согласно которой, получение иных доказательств обвинения, не может основываться на признательных показаниях обвиняемого, в том числе при последующем отказе обвиняемого от сделанного признания либо при оспаривании им законности получения признательных показаний. С учетом общего требования уголовно-процессуального закона о невиновности лица в совершении преступления до момента установления его вины в установленном порядке, любые доказательства обвинения должны быть получены не в связи с полученным признанием, а помимо него. Признание вины не может явиться фундаментом обвинения, а соответствующие положения УПК РФ, предусматривающие доказательственное значение показаний обвиняемого даже при последующем отказе от них, необходимо исключить, как противоречащие принципу состязательности уголовного процесса и презумпции невиновности.
Обращено в Обзоре внимание также необходимости постановления приговора лишь на исследованных в судебном заседании доказательствах.
Согласно ст. 240 УПК РФ приговор суда может быть основан лишь на тех доказательствах, которые были исследованы в судебном заседании. Это значит, что доказательства, не заслушанные и не оглашенные в судебном заседании, не могут быть использованы при постановлении приговора или иного итогового судебного решения.
Несмотря на значительную проделанную работу на стадии дознания и предварительного следствия, государственный обвинитель должен представить суду доказательства вины и причастности обвиняемого в совершении преступления. Это связано, во-первых, с тем, что сам обвиняемый не должен доказывать свою невиновность. А, во-вторых, ни одно из доказательств по делу не имеет для суда заранее установленной юридической силы. Потому, суд не может просто. Основываясь на доверии к материалам уголовного дела постановить приговор в отношении обвиняемого. Халатность, неосмотрительность либо иным образом проявляемая неэффективность государственного обвинения, ставшая причиной исследования не всех имеющихся в материалах дела доказательств обвинения, не может быть оправдана, и подлежит толкованию в пользу обвиняемого. В этом состоит закрепленный в ч. 3 ст. 240 УПК РФ принцип непосредственности исследования доказательств, который в норме закона фактически не раскрывается. В доктрине судопроизводства он понимается как требование обязательного представления и исследования в суде доступных первоисточников доказательственной информации. Причем идеальным первоисточником следует считать не просто подлинник документа или оригинал предмета, а именно лицо, составившее документ, представившее данный предмет и т.д. И только при недоступности такого лица может быть принят в качестве доказательства соответствующий документ или предмет.
Отсюда, например, следует, что нельзя положить в основу обвинения письменное доказательство, например рапорт об обнаружении признаков состава преступления либо об обстоятельствах задержания подозреваемого, без допроса должностного лица, составившего этот документ. В противном случае, доказательство остается без проверки, что порождает сомнения в виновности обвиняемого и объективности и состязательности самого процесса. Хотя, к сожалению, наша судебная практика не придерживается строго понимания этого принципа, и порой игнорирует необходимость непосредственного исследования первоисточника полученного доказательства – показаний субъекта, непосредственно составившего письменное доказательство.
Этот принцип тесно связан с принципом устности уголовного судопроизводства, который предполагает необходимость не только заслушивания показаний свидетелей, экспертов и иных лиц либо оглашение письменных доказательств, но и право допроса лиц, составивших оглашаемое письменное доказательство. В английском процессе, например, подобный принцип фигурирует под весьма характерным названием права на очную ставку, и право это понимается очень широко. Оно предполагает не просто явку обвинителя и свидетелей обвинения в судебное заседание, но и запрет на доказательство по слуху (hearsay evidence), то есть недопустимость, по общему правилу, производных доказательств, а также право на перекрестный допрос (cross-exemination) свидетелей. Письменные показания допустимы только, если обвиняемый присутствовал при их получении и имел возможность участвовать в перекрестном допросе.
Действия лица по незаконному сбыту наркотических средств, проходившие под контролем сотрудников правоохранительных органов, подлежат квалификации как покушение на преступление.
Судом первой инстанции обвиняемый осужден за сбыт наркотического средства, совершенного организованной группой. Между тем, из материалов дела видно, что сотрудниками правоохранительных органов проводились оперативно-розыскные мероприятия в отношении участников организованной группы. В результате оперативно-розыскного мероприятия «наблюдение», проводимого в отношении осуждённого, которое было осуществлено непосредственно после незаконного сбыта наркотического средства. С учетом этих обстоятельств, апелляционная инстанция переквалифицировала действия осужденного с применением ч. 3 ст. 30 УК РФ, определив их в качестве покушения на сбыт наркотических средств.
Исходя из обстоятельств дела, может показаться, что логика судебного приговора является не в полной мере понятной. Если осужденный был задержано непосредственно после сбыта наркотических средств иному лицу, его действия содержат признаки оконченного состава преступления.
Однако, проведение в отношении него оперативно-розыскных мероприятий и непосредственное наблюдение за совершением преступления, обязывают сотрудников полиции пресечь преступную деятельность. При выполнении этой обязанности, преступный замысел не был бы реализован по независящим от осужденного обстоятельствам, что исключает квалификацию его действий как оконченного преступления. В действиях же оперативных сотрудников усматриваются все признаки провокации, что нельзя признать обоснованным.
Следует напомнить, что провокация по делам о сбыте наркотических средств является одним из наиболее частых нарушений, признаваемых Европейским судом по права человека, допускаемых российскими властями.
Европейский суд по правам человека неоднократно признавал применительно к России, что проведение проверочных закупок и оперативных экспериментов находится под полным контролем исключительно органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность, и это свидетельствует о системной проблеме отсутствия гарантий против провокации. Поэтому судебная проверка заявлений о провокации представляет собой единственный эффективный способ контроля над обоснованностью решений о проведении негласных мероприятий и установления того, были ли сотрудники правоохранительных органов и лица, действующие под их контролем, в достаточной степени пассивны, не склонили ли они подсудимого к совершению преступления. Отрадно, что в приведенном фрагменте обзора судебной практики, судебная инстанция признала действия лица, совершенные при непосредственном наблюдении оперативных сотрудников, как покушение на преступление, которое могло и должно бы пресечено и не окончено по независящим об осужденного основаниям.
Признание лицом своей вины, если оно не подтверждено совокупностью других доказательств, не может быть положено в основу обвинительного приговора.
Судом апелляционной инстанции постановлен оправдательный приговор в отношении лица, осужденного за совершение преступления нижестоящим судом. Как следует из обстоятельств дела, единственным доказательством виновности подсудимого явились показания подсудимого в период расследования уголовного дела, где он сообщал о своей осведомленности о преступном происхождении сбываемого им товара. Однако в судебном заседании подсудимый не подтвердил свое признание. Иных доказательств виновности подсудимого в совершении вменяемого ему преступления, материалы дела не содержат: он не был опознан ни одним из свидетелей, на него никто прямо не указывал как на лицо, совершившее преступление. Других доказательств виновности материалы дела не содержат. Суд указал, что согласно ст. 14 УПК РФ неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в его пользу. А по смыслу закона, признание лицом своей вины, если оно не подтверждено совокупностью других доказательств, не может быть положено в основу обвинительного приговора.
Данное дело примечательно тем, что кроме показаний самого обвиняемого иных доказательств уголовное дело не содержит. Однако в практике чаще случается так, что полученное признание обвиняемого, является основанием для получения иных доказательств обвинения. И здесь необходимо помнить о том, что признание обвиняемого является тем фундаментом, на котором основывается все расследование. Полагаем, что судам необходимо выработать четкую позицию, согласно которой, получение иных доказательств обвинения, не может основываться на признательных показаниях обвиняемого, в том числе при последующем отказе обвиняемого от сделанного признания либо при оспаривании им законности получения признательных показаний. С учетом общего требования уголовно-процессуального закона о невиновности лица в совершении преступления до момента установления его вины в установленном порядке, любые доказательства обвинения должны быть получены не в связи с полученным признанием, а помимо него. Признание вины не может явиться фундаментом обвинения, а соответствующие положения УПК РФ, предусматривающие доказательственное значение показаний обвиняемого даже при последующем отказе от них, необходимо исключить, как противоречащие принципу состязательности уголовного процесса и презумпции невиновности.
Обращено в Обзоре внимание также необходимости постановления приговора лишь на исследованных в судебном заседании доказательствах.
Согласно ст. 240 УПК РФ приговор суда может быть основан лишь на тех доказательствах, которые были исследованы в судебном заседании. Это значит, что доказательства, не заслушанные и не оглашенные в судебном заседании, не могут быть использованы при постановлении приговора или иного итогового судебного решения.
Несмотря на значительную проделанную работу на стадии дознания и предварительного следствия, государственный обвинитель должен представить суду доказательства вины и причастности обвиняемого в совершении преступления. Это связано, во-первых, с тем, что сам обвиняемый не должен доказывать свою невиновность. А, во-вторых, ни одно из доказательств по делу не имеет для суда заранее установленной юридической силы. Потому, суд не может просто. Основываясь на доверии к материалам уголовного дела постановить приговор в отношении обвиняемого. Халатность, неосмотрительность либо иным образом проявляемая неэффективность государственного обвинения, ставшая причиной исследования не всех имеющихся в материалах дела доказательств обвинения, не может быть оправдана, и подлежит толкованию в пользу обвиняемого. В этом состоит закрепленный в ч. 3 ст. 240 УПК РФ принцип непосредственности исследования доказательств, который в норме закона фактически не раскрывается. В доктрине судопроизводства он понимается как требование обязательного представления и исследования в суде доступных первоисточников доказательственной информации. Причем идеальным первоисточником следует считать не просто подлинник документа или оригинал предмета, а именно лицо, составившее документ, представившее данный предмет и т.д. И только при недоступности такого лица может быть принят в качестве доказательства соответствующий документ или предмет.
Отсюда, например, следует, что нельзя положить в основу обвинения письменное доказательство, например рапорт об обнаружении признаков состава преступления либо об обстоятельствах задержания подозреваемого, без допроса должностного лица, составившего этот документ. В противном случае, доказательство остается без проверки, что порождает сомнения в виновности обвиняемого и объективности и состязательности самого процесса. Хотя, к сожалению, наша судебная практика не придерживается строго понимания этого принципа, и порой игнорирует необходимость непосредственного исследования первоисточника полученного доказательства – показаний субъекта, непосредственно составившего письменное доказательство.
Этот принцип тесно связан с принципом устности уголовного судопроизводства, который предполагает необходимость не только заслушивания показаний свидетелей, экспертов и иных лиц либо оглашение письменных доказательств, но и право допроса лиц, составивших оглашаемое письменное доказательство. В английском процессе, например, подобный принцип фигурирует под весьма характерным названием права на очную ставку, и право это понимается очень широко. Оно предполагает не просто явку обвинителя и свидетелей обвинения в судебное заседание, но и запрет на доказательство по слуху (hearsay evidence), то есть недопустимость, по общему правилу, производных доказательств, а также право на перекрестный допрос (cross-exemination) свидетелей. Письменные показания допустимы только, если обвиняемый присутствовал при их получении и имел возможность участвовать в перекрестном допросе.
Действия лица по незаконному сбыту наркотических средств, проходившие под контролем сотрудников правоохранительных органов, подлежат квалификации как покушение на преступление.
Судом первой инстанции обвиняемый осужден за сбыт наркотического средства, совершенного организованной группой. Между тем, из материалов дела видно, что сотрудниками правоохранительных органов проводились оперативно-розыскные мероприятия в отношении участников организованной группы. В результате оперативно-розыскного мероприятия «наблюдение», проводимого в отношении осуждённого, которое было осуществлено непосредственно после незаконного сбыта наркотического средства. С учетом этих обстоятельств, апелляционная инстанция переквалифицировала действия осужденного с применением ч. 3 ст. 30 УК РФ, определив их в качестве покушения на сбыт наркотических средств.
Исходя из обстоятельств дела, может показаться, что логика судебного приговора является не в полной мере понятной. Если осужденный был задержано непосредственно после сбыта наркотических средств иному лицу, его действия содержат признаки оконченного состава преступления.
Однако, проведение в отношении него оперативно-розыскных мероприятий и непосредственное наблюдение за совершением преступления, обязывают сотрудников полиции пресечь преступную деятельность. При выполнении этой обязанности, преступный замысел не был бы реализован по независящим от осужденного обстоятельствам, что исключает квалификацию его действий как оконченного преступления. В действиях же оперативных сотрудников усматриваются все признаки провокации, что нельзя признать обоснованным.
Следует напомнить, что провокация по делам о сбыте наркотических средств является одним из наиболее частых нарушений, признаваемых Европейским судом по права человека, допускаемых российскими властями.
Европейский суд по правам человека неоднократно признавал применительно к России, что проведение проверочных закупок и оперативных экспериментов находится под полным контролем исключительно органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность, и это свидетельствует о системной проблеме отсутствия гарантий против провокации. Поэтому судебная проверка заявлений о провокации представляет собой единственный эффективный способ контроля над обоснованностью решений о проведении негласных мероприятий и установления того, были ли сотрудники правоохранительных органов и лица, действующие под их контролем, в достаточной степени пассивны, не склонили ли они подсудимого к совершению преступления. Отрадно, что в приведенном фрагменте обзора судебной практики, судебная инстанция признала действия лица, совершенные при непосредственном наблюдении оперативных сотрудников, как покушение на преступление, которое могло и должно бы пресечено и не окончено по независящим об осужденного основаниям.
Нет комментариев