Антон Михайлов → Как возникает идея естественного права?
Помимо социальных (существование развитой системы социальных регуляторов на уровне писаных юридических правил и др.), психической (формирование индивидуального критического сознания) и культурной (восприятие права как одного из важнейших механизмов упорядочения функционирования общества) предпосылок естественно-правовые воззрения возможны лишь в таких картинах мира, которые признают следующие мировоззренческие аксиомы (онтологические основания).
Во-первых, существует объективная, независимая от сознания любого индивида реальность, которая живет по определенным законам.
Во-вторых, законы объективной реальности основаны на причинно-следственных связях явлений и процессов; любая случайность выступает проявлением некоторого закона.
В-третьих, законы объективной реальности охватывают не только законы естественных наук, но и всю социальную действительность, которая также им подчиняется, независимо от их осознания людьми.
В-четвертых, мироздание в целом и общество в частности наполнены смыслом, разумом, на основе которого и действует естественное право. Разумеется, данные мировоззренческие постулаты научно доказать или опровергнуть в принципе невозможно.
В целом следует также отметить, что естественно-правовые представления характерны для традиционных культур. Данный тип правопонимания отражает характерные для таких культур «представления о рациональном и соразмерном (законосообразном) устроении мира, природы, космоса. Согласно такому представлению миром правит закон, постигаемый человеческим разумом через усмотрение закономерного устроения универсума. Все, что существует в мире, существует закономерно, и это относится как к устроению всей Вселенной, включая мир животных, так и к устроению человеческого мира, в том числе права» [1].
Если убрать неизбежно встречающиеся вариации в наименованиях, то мы без особого труда обнаружим, что естественное право, в большей или меньшей степени, проникает в большинство исторических эпох и культур, что является для сторонников этого типа правопонимания еще одним свидетельством универсальности его природы, а для исследователей — фактором, заставляющим задуматься о механизме формирования в той или иной социальной системе естественно-правовых воззрений.
Известный цивилист и теоретик права социологического направления С.А. Муромцев в докторской диссертации «Очерки общей теории гражданского права» (1876г.), исследуя феномен естественного права в правовой системе Древнего Рима, отмечал: «Необходимость одних норм чувствуется почему-либо как нечто неизбежное или оправдывается при помощи рассуждений, не требующих особого усилия, и нормы этого рода считаются чем-то естественным, т.е. образованным самою природою. Естественность получает особое значение, когда в поддержку ей наблюдение удостоверяет в особой долговечности и распространенности или даже всеобщности нормы» [2].
Таким образом, определенные правила поведения воспринимаются обществом в качестве естественно-правовых в силу их очевидности, т.е. соответствия менталитету. К очевидности порой присоединяется, особенно в архаичных и традиционных обществах, традиционная легитимация таких норм (нормативность распространенного существующего). В результате объединения очевидности с традицией вокруг определенных норм с течением времени формируется естественно-правовой ореол, который, еще отнюдь не означает объективного существования высшего, неизменного и абсолютно справедливого права, а лишь отражает специфику ценностей и типов легитимации социальных норм в таких обществах, медленный темп социальных изменений, подверженность таких обществ и культур мифолого-религиозному мировосприятию.
В силу многогранности естественного права, в правоведении существуют и несколько иные точки зрения, суждения в отношении механизма образования естественного права.
По мнению многих дореволюционных русских правоведов, основным приемом, посредством которого создается понятие естественного права, выступает противопоставление имеющемуся опыту [3].
Известный русский правовед Н.М. Коркунов еще в 1886г. в “Лекциях по общей теории права” проницательно отмечал: «Возникновение идеи естественного права объясняется тем, что наши понятия образуются не только путем обобщения получаемых из опыта представлений, но также и посредством простого противоположения тому, что нам дает опыт. Предметом опыта может быть только условное, ограниченное, временное и, во всяком случае, только существующее, но посредством простого противоположения тому, что мы в действительности наблюдаем, у нас образуются понятия безусловного, безграничного, вечного и даже понятие небытия. Точно также, наблюдая в действительности только изменчивое, разнообразное, условное право, мы, путем подобной антитезы, образуем понятие неизменного, единого, абсолютного права — права естественного» [4].
Несомненно, восприятие естественного права в качестве идеалистической антитезы изменчивой и несовершенной действительности позитивного права не дает достаточных оснований для отрицания противоположной гипотезы, согласно которой сама действительность позитивного права — есть несовершенное «воплощение» универсальной идеи естественного права в условиях ограниченности и неразвитости исторического человека.
Вместе с тем необходимо ясно осознавать, что такая гипотеза всецело основывается на метафизической посылке, что за границами эмпирической сферы существуют универсальные, совершенные, абсолютные начала, что за пределами исторического человека существует некий универсальный идеальный стандарт, к которому человечество шагает с различной степенью успеха в ту или иную историческую эпоху.
То, что исторический человек несовершенен доказывать здесь, на наш взгляд, абсолютно излишне; вопрос состоит совершенно в другом: невозможно доказать, что идеальный человек и правопорядок не есть сугубо субъективный образ, рожденный противопоставлением сущему субъективного идеала должного; не представляется возможным научными средствами доказать, что существует единый универсальный, объективный идеал человека, общества, права и государства, что человечество действительно шагает по одному пути, ведущему к вполне определенному идеалу. Более того, что в современных этнографических и антропологических кросскультурных исследованиях, освобожденных от европоцентризма XIX века, уже стало «доброй традицией» безусловное постулирование культурно-исторического плюрализма и, соответственно, релятивизма.
Иными словами, эмпирические исследования, анализ сущего не в состоянии доказать наличие единой, изначально промысленной идеальным Началом, нити развития человечества, потому что эмпирических различий – превеликое множество, и сознание исследователя в них попросту тонет. Именно поэтому для второй гипотезы происхождения естественного права от некой абсолютной идеи, существующей до всякого правового опыта, не остается равно никаких других аргументов, кроме веры, при которой любой научный дискурс сразу же затихает. Причем сколько бы ни было выдвинуто рациональных аргументов против второй гипотезы, она всегда останется существовать, потому что полностью опровергнуть ее невозможно – ее первоисточник находится за границей возможного опыта человека.
В то же время следует отметить, что история правовой мысли действительно приводит немало примеров, подтверждающих противоположную гипотезу формирования естественного права, предложенную Н.М. Коркуновым, Г.Ф. Шершеневичем и Н.Н. Алексеевым.
Во-первых, количество естественно-правовых концепций, в которых естественное право противопоставляется действующей системе позитивного права, значительно превышает количество естественно-правовых теорий, призванных легитимировать действующий правопорядок: концепт «естественного права» изначально несет в себе момент противопоставления действующему позитивному праву. Критическая направленность многих естественно-правовых концепций свидетельствует о их содержательной зависимости от своего антипода – официально провозглашенного и de jure действующего позитивного права: вполне закономерно предположить, что идеальное естественное право формируется в сознании индивидов как ответ на несправедливость действующего права. Данное предположение значительно проще гипотезы формирования естественного права из абсолютной априорной идеи права, поскольку данная гипотеза не основывается на метафизических посылках.
Во-вторых, история достаточно ясно свидетельствует о том, что “всплески” популярности естественно-правовых концепций приходились как раз на транзитные, переломные исторические отрезки, когда государство и позитивное право рушились революционными политическими силами, которые и провозглашали в качестве нового действующего права именно естественно-правовые идеалы (английская революция XVII века, французская и американская революции XVIII века, Нюрнбергский процесс 1945-1946).
Как писал В. Виндельбанд: «Особенно характерно это возвращение к природе, как противоположности к исторически сложившимся отношениям. Оно до некоторой степени лозунг всех реформаций и революций. Всякий раз, когда исторические формы уже отжили, когда право обратилось в бесправие, благодеяние в мучение, союзы в цепи и оковы, то кажется, будто человеческий дух окунается в вечно одинаковую природу, чтобы смыть с себя пыль веков, словно Антей, стремящийся получить прилив свежих сил от вечно родной земли» [5].
Действительно, революционные правовые реформы проводились всецело на основе противопоставления естественного революционного права дореволюционному позитивному праву. В Новое время революции ознаменовали собой переход от “сословного” права к праву равному, общегражданскому; от метафизических, теологических основ правовой системы к рационалистическим и эмпирическим, от концепции религиозного государства к теориям светского государства, от преимущественно неограниченно монархических форм правления — к конституционным монархическим или даже к республиканским. Во второй половине XXв. происходит качественная трансформация представлений о высшем, суверенном субъекте правотворчества: если до второй мировой войны им безоговорочно считалось государство, то со времен Нюрнбергского процесса (1945–1946) и революций, освободивших многие африканские народности от колониальной зависимости (60-е гг. XXв.), формируется представление о мировом сообществе как высшем правотворце и, соответственно, о приоритете международных норм о правах человека над внутринациональными нормами, об общепризнанных нормах международного права (jus cogens) и о мировом правопорядке.
Хотя гипотеза о возникновении представлений о естественном праве путем противопоставления изменчивой и несовершенной действительности позитивного права и является весьма распространенной среди правоведов, все же нет оснований полагать, что такое противопоставление должно носить и в действительности носит абсолютный характер, потому как сложно отрицать то, что в самой системе социальной регуляции в той или иной культуре, включая систему позитивного права, имеются элементы постоянства, устойчивости, не поддающиеся произволу законодателя.
«В юснатурализме была также предпринята попытка объяснить тот исторический факт, что наряду с изменчивостью отдельных правовых норм в праве существует нечто постоянное и неизменное, переходящее из одной системы в другую – некие основополагающие правовые принципы, идеи и отношения, которым придавалось значение естественно-правовых», – отмечают А.В. Поляков и Е.В. Тимошина [6].
На наш взгляд, такими устойчивыми и мало поддающимися модификации элементами могут выступать правовые нормы и отношения, основанные на сакральных, фундаментальных традициях, стереотипах национального сознания, на базовых и достаточно «консервативных» компонентах социальной структуры (семья, образовательные организации, профессиональные союзы).
«Нормы права могут меняться от росчерка пера законодателя. Но в них и немало таких элементов, которые не могут быть произвольно изменены, поскольку они теснейшим образом связаны с нашей цивилизацией и нашим образом мыслей. Законодатель не может воздействовать на эти элементы, точно так же как на наш язык или нашу манеру размышлять», — справедливо отмечал известный французский компаративист Р. Давид [7].
В порядке первого приближения к этой весьма сложной метаюридической проблеме отметим, что, на наш взгляд, практически каждая теория естественного права остается чувствительна, во-первых, к целому ряду фундаментальных, центральных для данной культуры и исторической эпохи ценностей, которые усваиваются индивидуальным сознанием в процессе первичной социализации и могут носить религиозный или светский характер, представлять собой сугубо морально-нравственные принципы или быть отчасти закрепленными в позитивном законодательстве государства; во-вторых, любая система социальной регуляции живет в «человекоразмерной» среде и объективно не может игнорировать физиологические и психосоциальные потребности человека; в-третьих, базовыми и относительно неизменными для многих обществ выступают традиционные нормативные отношения (обыкновения, нравы, традиции и т.п.), основывающиеся на общепризнанных ценностях данной культуры; в-четвертых, действительно, ни один законотворец не в состоянии кардинально изменить основы категориального аппарата юриспруденции, тип легитимации правовых норм, принятый в том или ином обществе (религиозный, харизматический, традиционный, легально-процедурный) и стиль юридического мышления – преимущественно используемые логические приемы и способы принятия и аргументации юридически значимых решений и актов. Именно с такими устойчивыми, неизменными элементами системы социальной регуляции связывают некоторые мыслители и правоведы формирование представления о существовании, помимо права положительного, права неписаного, вечного и неизменного — естественного права.
Формирование концепта естественного права в данном случае основывается не на приеме противопоставления реальной действительности, а на выделении из действующей системы социального регулирования устойчивых элементов, их обобщения (генерализации) и сведения в единую и целостную систему. Необходимо отметить, что в истории правовых учений имеется целое «универсалистское» направление, основоположником которого можно по праву считать Аристотеля, полагавшего, что естественное право – это право, не зависящее от места, общее для всех народов. Такое «универсалистское» понимание естественного права, которое впоследствии дало развитие методу сравнительного правоведения, в XVII веке легло в основу международного права и стало правовой основой для легитимного функционирования международных трибуналов и судов в XX столетии, основывается, прежде всего, на приеме выявления общих норм, принципов, институтов в различных национально-правовых системах.
Однако данные факты истории юридической мысли человечества не являются преградой для исследования, целью которого является ответ на принципиальный вопрос, — можно, и если да, то в какой степени, или все же нельзя считать такие общие элементы системы социальной регуляции правом и, тем более, «естественным»?
Во-первых, центральные ценности той или иной культуры действительно принимают самое непосредственное участие в процессе легитимации правовых правил поведения, ибо никакое право не сможет эффективно действовать, обретая свою «жизнь», если оно не признано его адресатами в качестве необходимого, оправданного, справедливого – в соответствии с превалирующей в обществе (или адресной социальной группе: община, трудовой коллектив, общественное объединение и т.д.) системой ценностей. В то же время сами ценности не являются частью действующего права, поскольку последнее представляет собой порядок отношений, основанный на общепризнанных и общеобязательных нормах, реализованных в коррелятивных субъективных правах и юридических обязанностях субъектов. Ценности той или иной культуры «заряжают» правовые правила поведения, лежат в основе их действенности, «правовой жизни», но не являются их составной частью – также как электричество не является частью телевизора или компьютера, которые вместе с тем в его отсутствие полностью лишаются своего функционального предназначения.
В отношении «естественности» определенных ценностей необходимо отметить, что она, разумеется, культурно и исторически обусловлена и, на наш взгляд, хотя и можно отыскать универсальные ценности для совершенно различных систем социального регулирования (например, справедливость, свобода, порядок и др.), но их смысловое содержание применительно к множеству конкретных, практических ситуаций, окажется принципиально различным в границах разных типов культур и разных исторических эпох, а, как заметил М.Н. Марченко, «нет права «вообще», оно всегда конкретно и реально» [8], поэтому для правовой реальности такие общие основания вряд ли будут что-либо значить, оставаясь пустыми по содержанию.
Во-вторых, физиологические и психосоциальные потребности человека также, несомненно, оказывают воздействие на систему правовых правил поведения. Являясь в своей основе общими для всего человечества и по определению «естественными» (связанными с «природой» человека), физиологические и психосоциальные потребности совершенно по-разному проявляются, выражаются в различных правовых системах, причем различны не только «направления» воздействия человеческих потребностей на систему социального регулирования, но и степень их влияния на разные отрасли права; существуют целые институты процессуального права, непосредственно не связанные с человеческими потребностями. В любом случае человеческие потребности являются не частью права как такового, а лишь объективной составляющей той психосоциальной среды, в которой право, как феномен антропогенной реальности, неизбежно существует, действует и развивается: право любого государства и иного общественного образования не может их принципиально игнорировать, но и не в состоянии их кардинально трансформировать, качественно видоизменить.
В-третьих, традиционные нормативные отношения, основанные на глубоко интериоризированных центральных ценностях той или иной культуры, лишь отчасти являются частью права. Только те традиции, обычаи и обыкновения являются частью права, которые имеют правовую структуру, т.е. содержат в себе легитимные для данного социального образования предоставительно-обязывающие правила поведения: отсутствие предоставительно-обязывающей структуры у определенной части традиционных правил поведения делает их исключительно частью нравственности, быта, религии, политики и т.д. В то же время «естественность» таких традиций и обычаев может оцениваться только в границах вполне конкретной культуры и исторической эпохи: нет «естественных» обычаев и традиций универсального характера – для всех народов и эпох.
В-четвертых, тип легитимации, стиль юридического мышления и категориальный аппарат юриспруденции являются лишь средствами формирования и артикуляции правовых правил поведения, средствами, которые, несомненно, оказывают воздействие на содержание норм права и формирующихся на их основе правоотношений, но не являются частью права как такового. Любое действующее право имеет определенный тип легитимации, без наличия которого оно бы никогда не воплотилось в общественных отношениях, определенный стиль юридического мышления – следствие взаимодействия субъектов права с правовыми текстами, определенный категориальный аппарат – систему знаков, посредством которых содержание права коммуницируется субъектам, с чего и начинается процесс социальной легитимации правовых правил поведения. В то же время очевидно, что такие, пусть и чрезвычайно важные правовые средства не образуют часть общественных отношений, основанных на легитимных, предоставительно-обязывающих правилах.
Более того, категория «естественности» вообще навряд ли адекватно применима к типам легитимации, стилю юридического мышления и категориальному аппарату юриспруденции: для одной нации «естественным» является легально-процедурный тип легитимации социальных норм, а для другой – традиционно-религиозный; для англо-американского юридического сообщества «естественным» представляется мышление по аналогии, а для романо-германских юристов таковым выступает дедуктивное мышление; для англо-американской правовой традиции «естественны» лишь те юридические термины, которые рождены прецедентной практикой, а для романо-германского права привычным и потому «естественным» считается восприятие всех явлений юридической реальности через «сетку» доктринально разработанных терминов и конструкций.
Таким образом, следует констатировать, что теории естественного права действительно поднимают важный вопрос о существовании относительно стабильных элементов системы социального регулирования, недоступных для кардинального моментального изменения официальным законодателем, но данные элементы, к которым некоторые античные и новоевропейские мыслители сводили содержание естественного права, как это ни печально, не являются частью права и даже если и могут быть охарактеризованы как «естественные», то только лишь в конкретных культурно-исторических границах, которые могут оказаться весьма и весьма незначительными во времени и пространстве. Поэтому универсального, абсолютно неизменного и в то же время действующего права на таком понимании естественного права сформировать изначально невозможно.
Помимо уже проанализированных причин возникновения естественно-правовых воззрений также следует назвать и философско-исследовательский интерес, который во все исторические эпохи и во всех культурах был свойственен живому, не отягощенному конформизмом человеческому уму.
“Вдумываясь в мотивы, порождавшие естественно-правовые построения, мы прежде всего должны отметить чисто научное стремление к открытию тех оснований, на которых покоится право. Этими построениями удовлетворялся философский интерес, побуждавший исследователей доискиваться коренных причин явлений. Старые естественно-правовые системы ставили основной вопрос философии права о высших и последних основаниях юридических установлений, поскольку эти основания могут быть выведены из природы человека и общества”, — писал П.И. Новгородцев [9].
Мотивы, лежащие в основе философско-исследовательского интереса человека к юридическим процессам и явлениям, весьма разнообразны. Исследовательская мысль может быть приведена в движение наблюдением за становлением и генезисом юридических институтов, за их изменчивостью и постоянством, попыткой ответить на вопрос о пределах возможностей человека в мире юридических явлений.
Философско-исследовательский интерес мотивационно может также брать свое начало в стремлении компенсировать несправедливости действующего права. Думается, что ни один критически мыслящий человек, в какое бы историческое время он ни жил, не может быть абсолютно удовлетворен результатами функционирования системы позитивного права — в действительности неизбежно возникнут ситуации, в которых позитивное право покажет свою несправедливость в форме формализма, уравниловки или же необоснованных ограничений, привилегий (иммунитетов, льгот), дискреций (усмотрения), невосполнимых пробелов, отсутствия должной конкретизации («законы-рамки») или чрезмерной детализированности правового регулирования (необоснованные юридические «барьеры»), законодательных или правоприменительных ошибок и предрассудков, противоречий при отсутствии коллизионных норм, анахронизмов и медлительности необходимых изменений, отсутствия должных гарантий против злоупотреблений, для защиты определенных социальных благ и др. [10].
__________________________________
1. Поляков А.В., Тимошина Е.В. Общая теория права. Учебник. СПб., 2005. С. 39.
2. Муромцев С.А. Естественное право (jus naturale) // Очерки общей теории гражданского права // Муромцев С.А. Избранные труды по римскому и гражданскому праву. М., 2004. С. 436.
3. Чичерин Б.Н. Философия права // Чичерин Б.Н. Избранные труды. СПб., 1998. С. 42, 43.
4. Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. СПб., 2003. С. 127—128.
5. Виндельбанд В. История новой философии. Т. I, М., 1902. С. 32. Ср.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М., 2003. С. 66.
6. Поляков А.В., Тимошина Е.В. Общая теория права. Учебник. СПб., 2005. С. 43.
7. Давид Р. Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности. М., 1999. С. 19—20.
8. Марченко М.Н. Проблемы теории государства и права. Учебник. М., 2001. С. 325.
9. Новгородцев П.И. Историческая школа юристов. СПб., 1999. С. 14.
10. Ср.: Михайловский И.В. Очерки философии права // Русская философия и социология права. Авторы-составители Ю.А. Агафонов, В.В, Шалин, Н.А. Зимонина. Ростов н./Д., 2004. С. 174—175.
Во-первых, существует объективная, независимая от сознания любого индивида реальность, которая живет по определенным законам.
Во-вторых, законы объективной реальности основаны на причинно-следственных связях явлений и процессов; любая случайность выступает проявлением некоторого закона.
В-третьих, законы объективной реальности охватывают не только законы естественных наук, но и всю социальную действительность, которая также им подчиняется, независимо от их осознания людьми.
В-четвертых, мироздание в целом и общество в частности наполнены смыслом, разумом, на основе которого и действует естественное право. Разумеется, данные мировоззренческие постулаты научно доказать или опровергнуть в принципе невозможно.
В целом следует также отметить, что естественно-правовые представления характерны для традиционных культур. Данный тип правопонимания отражает характерные для таких культур «представления о рациональном и соразмерном (законосообразном) устроении мира, природы, космоса. Согласно такому представлению миром правит закон, постигаемый человеческим разумом через усмотрение закономерного устроения универсума. Все, что существует в мире, существует закономерно, и это относится как к устроению всей Вселенной, включая мир животных, так и к устроению человеческого мира, в том числе права» [1].
Если убрать неизбежно встречающиеся вариации в наименованиях, то мы без особого труда обнаружим, что естественное право, в большей или меньшей степени, проникает в большинство исторических эпох и культур, что является для сторонников этого типа правопонимания еще одним свидетельством универсальности его природы, а для исследователей — фактором, заставляющим задуматься о механизме формирования в той или иной социальной системе естественно-правовых воззрений.
Известный цивилист и теоретик права социологического направления С.А. Муромцев в докторской диссертации «Очерки общей теории гражданского права» (1876г.), исследуя феномен естественного права в правовой системе Древнего Рима, отмечал: «Необходимость одних норм чувствуется почему-либо как нечто неизбежное или оправдывается при помощи рассуждений, не требующих особого усилия, и нормы этого рода считаются чем-то естественным, т.е. образованным самою природою. Естественность получает особое значение, когда в поддержку ей наблюдение удостоверяет в особой долговечности и распространенности или даже всеобщности нормы» [2].
Таким образом, определенные правила поведения воспринимаются обществом в качестве естественно-правовых в силу их очевидности, т.е. соответствия менталитету. К очевидности порой присоединяется, особенно в архаичных и традиционных обществах, традиционная легитимация таких норм (нормативность распространенного существующего). В результате объединения очевидности с традицией вокруг определенных норм с течением времени формируется естественно-правовой ореол, который, еще отнюдь не означает объективного существования высшего, неизменного и абсолютно справедливого права, а лишь отражает специфику ценностей и типов легитимации социальных норм в таких обществах, медленный темп социальных изменений, подверженность таких обществ и культур мифолого-религиозному мировосприятию.
В силу многогранности естественного права, в правоведении существуют и несколько иные точки зрения, суждения в отношении механизма образования естественного права.
По мнению многих дореволюционных русских правоведов, основным приемом, посредством которого создается понятие естественного права, выступает противопоставление имеющемуся опыту [3].
Известный русский правовед Н.М. Коркунов еще в 1886г. в “Лекциях по общей теории права” проницательно отмечал: «Возникновение идеи естественного права объясняется тем, что наши понятия образуются не только путем обобщения получаемых из опыта представлений, но также и посредством простого противоположения тому, что нам дает опыт. Предметом опыта может быть только условное, ограниченное, временное и, во всяком случае, только существующее, но посредством простого противоположения тому, что мы в действительности наблюдаем, у нас образуются понятия безусловного, безграничного, вечного и даже понятие небытия. Точно также, наблюдая в действительности только изменчивое, разнообразное, условное право, мы, путем подобной антитезы, образуем понятие неизменного, единого, абсолютного права — права естественного» [4].
Несомненно, восприятие естественного права в качестве идеалистической антитезы изменчивой и несовершенной действительности позитивного права не дает достаточных оснований для отрицания противоположной гипотезы, согласно которой сама действительность позитивного права — есть несовершенное «воплощение» универсальной идеи естественного права в условиях ограниченности и неразвитости исторического человека.
Вместе с тем необходимо ясно осознавать, что такая гипотеза всецело основывается на метафизической посылке, что за границами эмпирической сферы существуют универсальные, совершенные, абсолютные начала, что за пределами исторического человека существует некий универсальный идеальный стандарт, к которому человечество шагает с различной степенью успеха в ту или иную историческую эпоху.
То, что исторический человек несовершенен доказывать здесь, на наш взгляд, абсолютно излишне; вопрос состоит совершенно в другом: невозможно доказать, что идеальный человек и правопорядок не есть сугубо субъективный образ, рожденный противопоставлением сущему субъективного идеала должного; не представляется возможным научными средствами доказать, что существует единый универсальный, объективный идеал человека, общества, права и государства, что человечество действительно шагает по одному пути, ведущему к вполне определенному идеалу. Более того, что в современных этнографических и антропологических кросскультурных исследованиях, освобожденных от европоцентризма XIX века, уже стало «доброй традицией» безусловное постулирование культурно-исторического плюрализма и, соответственно, релятивизма.
Иными словами, эмпирические исследования, анализ сущего не в состоянии доказать наличие единой, изначально промысленной идеальным Началом, нити развития человечества, потому что эмпирических различий – превеликое множество, и сознание исследователя в них попросту тонет. Именно поэтому для второй гипотезы происхождения естественного права от некой абсолютной идеи, существующей до всякого правового опыта, не остается равно никаких других аргументов, кроме веры, при которой любой научный дискурс сразу же затихает. Причем сколько бы ни было выдвинуто рациональных аргументов против второй гипотезы, она всегда останется существовать, потому что полностью опровергнуть ее невозможно – ее первоисточник находится за границей возможного опыта человека.
В то же время следует отметить, что история правовой мысли действительно приводит немало примеров, подтверждающих противоположную гипотезу формирования естественного права, предложенную Н.М. Коркуновым, Г.Ф. Шершеневичем и Н.Н. Алексеевым.
Во-первых, количество естественно-правовых концепций, в которых естественное право противопоставляется действующей системе позитивного права, значительно превышает количество естественно-правовых теорий, призванных легитимировать действующий правопорядок: концепт «естественного права» изначально несет в себе момент противопоставления действующему позитивному праву. Критическая направленность многих естественно-правовых концепций свидетельствует о их содержательной зависимости от своего антипода – официально провозглашенного и de jure действующего позитивного права: вполне закономерно предположить, что идеальное естественное право формируется в сознании индивидов как ответ на несправедливость действующего права. Данное предположение значительно проще гипотезы формирования естественного права из абсолютной априорной идеи права, поскольку данная гипотеза не основывается на метафизических посылках.
Во-вторых, история достаточно ясно свидетельствует о том, что “всплески” популярности естественно-правовых концепций приходились как раз на транзитные, переломные исторические отрезки, когда государство и позитивное право рушились революционными политическими силами, которые и провозглашали в качестве нового действующего права именно естественно-правовые идеалы (английская революция XVII века, французская и американская революции XVIII века, Нюрнбергский процесс 1945-1946).
Как писал В. Виндельбанд: «Особенно характерно это возвращение к природе, как противоположности к исторически сложившимся отношениям. Оно до некоторой степени лозунг всех реформаций и революций. Всякий раз, когда исторические формы уже отжили, когда право обратилось в бесправие, благодеяние в мучение, союзы в цепи и оковы, то кажется, будто человеческий дух окунается в вечно одинаковую природу, чтобы смыть с себя пыль веков, словно Антей, стремящийся получить прилив свежих сил от вечно родной земли» [5].
Действительно, революционные правовые реформы проводились всецело на основе противопоставления естественного революционного права дореволюционному позитивному праву. В Новое время революции ознаменовали собой переход от “сословного” права к праву равному, общегражданскому; от метафизических, теологических основ правовой системы к рационалистическим и эмпирическим, от концепции религиозного государства к теориям светского государства, от преимущественно неограниченно монархических форм правления — к конституционным монархическим или даже к республиканским. Во второй половине XXв. происходит качественная трансформация представлений о высшем, суверенном субъекте правотворчества: если до второй мировой войны им безоговорочно считалось государство, то со времен Нюрнбергского процесса (1945–1946) и революций, освободивших многие африканские народности от колониальной зависимости (60-е гг. XXв.), формируется представление о мировом сообществе как высшем правотворце и, соответственно, о приоритете международных норм о правах человека над внутринациональными нормами, об общепризнанных нормах международного права (jus cogens) и о мировом правопорядке.
Хотя гипотеза о возникновении представлений о естественном праве путем противопоставления изменчивой и несовершенной действительности позитивного права и является весьма распространенной среди правоведов, все же нет оснований полагать, что такое противопоставление должно носить и в действительности носит абсолютный характер, потому как сложно отрицать то, что в самой системе социальной регуляции в той или иной культуре, включая систему позитивного права, имеются элементы постоянства, устойчивости, не поддающиеся произволу законодателя.
«В юснатурализме была также предпринята попытка объяснить тот исторический факт, что наряду с изменчивостью отдельных правовых норм в праве существует нечто постоянное и неизменное, переходящее из одной системы в другую – некие основополагающие правовые принципы, идеи и отношения, которым придавалось значение естественно-правовых», – отмечают А.В. Поляков и Е.В. Тимошина [6].
На наш взгляд, такими устойчивыми и мало поддающимися модификации элементами могут выступать правовые нормы и отношения, основанные на сакральных, фундаментальных традициях, стереотипах национального сознания, на базовых и достаточно «консервативных» компонентах социальной структуры (семья, образовательные организации, профессиональные союзы).
«Нормы права могут меняться от росчерка пера законодателя. Но в них и немало таких элементов, которые не могут быть произвольно изменены, поскольку они теснейшим образом связаны с нашей цивилизацией и нашим образом мыслей. Законодатель не может воздействовать на эти элементы, точно так же как на наш язык или нашу манеру размышлять», — справедливо отмечал известный французский компаративист Р. Давид [7].
В порядке первого приближения к этой весьма сложной метаюридической проблеме отметим, что, на наш взгляд, практически каждая теория естественного права остается чувствительна, во-первых, к целому ряду фундаментальных, центральных для данной культуры и исторической эпохи ценностей, которые усваиваются индивидуальным сознанием в процессе первичной социализации и могут носить религиозный или светский характер, представлять собой сугубо морально-нравственные принципы или быть отчасти закрепленными в позитивном законодательстве государства; во-вторых, любая система социальной регуляции живет в «человекоразмерной» среде и объективно не может игнорировать физиологические и психосоциальные потребности человека; в-третьих, базовыми и относительно неизменными для многих обществ выступают традиционные нормативные отношения (обыкновения, нравы, традиции и т.п.), основывающиеся на общепризнанных ценностях данной культуры; в-четвертых, действительно, ни один законотворец не в состоянии кардинально изменить основы категориального аппарата юриспруденции, тип легитимации правовых норм, принятый в том или ином обществе (религиозный, харизматический, традиционный, легально-процедурный) и стиль юридического мышления – преимущественно используемые логические приемы и способы принятия и аргументации юридически значимых решений и актов. Именно с такими устойчивыми, неизменными элементами системы социальной регуляции связывают некоторые мыслители и правоведы формирование представления о существовании, помимо права положительного, права неписаного, вечного и неизменного — естественного права.
Формирование концепта естественного права в данном случае основывается не на приеме противопоставления реальной действительности, а на выделении из действующей системы социального регулирования устойчивых элементов, их обобщения (генерализации) и сведения в единую и целостную систему. Необходимо отметить, что в истории правовых учений имеется целое «универсалистское» направление, основоположником которого можно по праву считать Аристотеля, полагавшего, что естественное право – это право, не зависящее от места, общее для всех народов. Такое «универсалистское» понимание естественного права, которое впоследствии дало развитие методу сравнительного правоведения, в XVII веке легло в основу международного права и стало правовой основой для легитимного функционирования международных трибуналов и судов в XX столетии, основывается, прежде всего, на приеме выявления общих норм, принципов, институтов в различных национально-правовых системах.
Однако данные факты истории юридической мысли человечества не являются преградой для исследования, целью которого является ответ на принципиальный вопрос, — можно, и если да, то в какой степени, или все же нельзя считать такие общие элементы системы социальной регуляции правом и, тем более, «естественным»?
Во-первых, центральные ценности той или иной культуры действительно принимают самое непосредственное участие в процессе легитимации правовых правил поведения, ибо никакое право не сможет эффективно действовать, обретая свою «жизнь», если оно не признано его адресатами в качестве необходимого, оправданного, справедливого – в соответствии с превалирующей в обществе (или адресной социальной группе: община, трудовой коллектив, общественное объединение и т.д.) системой ценностей. В то же время сами ценности не являются частью действующего права, поскольку последнее представляет собой порядок отношений, основанный на общепризнанных и общеобязательных нормах, реализованных в коррелятивных субъективных правах и юридических обязанностях субъектов. Ценности той или иной культуры «заряжают» правовые правила поведения, лежат в основе их действенности, «правовой жизни», но не являются их составной частью – также как электричество не является частью телевизора или компьютера, которые вместе с тем в его отсутствие полностью лишаются своего функционального предназначения.
В отношении «естественности» определенных ценностей необходимо отметить, что она, разумеется, культурно и исторически обусловлена и, на наш взгляд, хотя и можно отыскать универсальные ценности для совершенно различных систем социального регулирования (например, справедливость, свобода, порядок и др.), но их смысловое содержание применительно к множеству конкретных, практических ситуаций, окажется принципиально различным в границах разных типов культур и разных исторических эпох, а, как заметил М.Н. Марченко, «нет права «вообще», оно всегда конкретно и реально» [8], поэтому для правовой реальности такие общие основания вряд ли будут что-либо значить, оставаясь пустыми по содержанию.
Во-вторых, физиологические и психосоциальные потребности человека также, несомненно, оказывают воздействие на систему правовых правил поведения. Являясь в своей основе общими для всего человечества и по определению «естественными» (связанными с «природой» человека), физиологические и психосоциальные потребности совершенно по-разному проявляются, выражаются в различных правовых системах, причем различны не только «направления» воздействия человеческих потребностей на систему социального регулирования, но и степень их влияния на разные отрасли права; существуют целые институты процессуального права, непосредственно не связанные с человеческими потребностями. В любом случае человеческие потребности являются не частью права как такового, а лишь объективной составляющей той психосоциальной среды, в которой право, как феномен антропогенной реальности, неизбежно существует, действует и развивается: право любого государства и иного общественного образования не может их принципиально игнорировать, но и не в состоянии их кардинально трансформировать, качественно видоизменить.
В-третьих, традиционные нормативные отношения, основанные на глубоко интериоризированных центральных ценностях той или иной культуры, лишь отчасти являются частью права. Только те традиции, обычаи и обыкновения являются частью права, которые имеют правовую структуру, т.е. содержат в себе легитимные для данного социального образования предоставительно-обязывающие правила поведения: отсутствие предоставительно-обязывающей структуры у определенной части традиционных правил поведения делает их исключительно частью нравственности, быта, религии, политики и т.д. В то же время «естественность» таких традиций и обычаев может оцениваться только в границах вполне конкретной культуры и исторической эпохи: нет «естественных» обычаев и традиций универсального характера – для всех народов и эпох.
В-четвертых, тип легитимации, стиль юридического мышления и категориальный аппарат юриспруденции являются лишь средствами формирования и артикуляции правовых правил поведения, средствами, которые, несомненно, оказывают воздействие на содержание норм права и формирующихся на их основе правоотношений, но не являются частью права как такового. Любое действующее право имеет определенный тип легитимации, без наличия которого оно бы никогда не воплотилось в общественных отношениях, определенный стиль юридического мышления – следствие взаимодействия субъектов права с правовыми текстами, определенный категориальный аппарат – систему знаков, посредством которых содержание права коммуницируется субъектам, с чего и начинается процесс социальной легитимации правовых правил поведения. В то же время очевидно, что такие, пусть и чрезвычайно важные правовые средства не образуют часть общественных отношений, основанных на легитимных, предоставительно-обязывающих правилах.
Более того, категория «естественности» вообще навряд ли адекватно применима к типам легитимации, стилю юридического мышления и категориальному аппарату юриспруденции: для одной нации «естественным» является легально-процедурный тип легитимации социальных норм, а для другой – традиционно-религиозный; для англо-американского юридического сообщества «естественным» представляется мышление по аналогии, а для романо-германских юристов таковым выступает дедуктивное мышление; для англо-американской правовой традиции «естественны» лишь те юридические термины, которые рождены прецедентной практикой, а для романо-германского права привычным и потому «естественным» считается восприятие всех явлений юридической реальности через «сетку» доктринально разработанных терминов и конструкций.
Таким образом, следует констатировать, что теории естественного права действительно поднимают важный вопрос о существовании относительно стабильных элементов системы социального регулирования, недоступных для кардинального моментального изменения официальным законодателем, но данные элементы, к которым некоторые античные и новоевропейские мыслители сводили содержание естественного права, как это ни печально, не являются частью права и даже если и могут быть охарактеризованы как «естественные», то только лишь в конкретных культурно-исторических границах, которые могут оказаться весьма и весьма незначительными во времени и пространстве. Поэтому универсального, абсолютно неизменного и в то же время действующего права на таком понимании естественного права сформировать изначально невозможно.
Помимо уже проанализированных причин возникновения естественно-правовых воззрений также следует назвать и философско-исследовательский интерес, который во все исторические эпохи и во всех культурах был свойственен живому, не отягощенному конформизмом человеческому уму.
“Вдумываясь в мотивы, порождавшие естественно-правовые построения, мы прежде всего должны отметить чисто научное стремление к открытию тех оснований, на которых покоится право. Этими построениями удовлетворялся философский интерес, побуждавший исследователей доискиваться коренных причин явлений. Старые естественно-правовые системы ставили основной вопрос философии права о высших и последних основаниях юридических установлений, поскольку эти основания могут быть выведены из природы человека и общества”, — писал П.И. Новгородцев [9].
Мотивы, лежащие в основе философско-исследовательского интереса человека к юридическим процессам и явлениям, весьма разнообразны. Исследовательская мысль может быть приведена в движение наблюдением за становлением и генезисом юридических институтов, за их изменчивостью и постоянством, попыткой ответить на вопрос о пределах возможностей человека в мире юридических явлений.
Философско-исследовательский интерес мотивационно может также брать свое начало в стремлении компенсировать несправедливости действующего права. Думается, что ни один критически мыслящий человек, в какое бы историческое время он ни жил, не может быть абсолютно удовлетворен результатами функционирования системы позитивного права — в действительности неизбежно возникнут ситуации, в которых позитивное право покажет свою несправедливость в форме формализма, уравниловки или же необоснованных ограничений, привилегий (иммунитетов, льгот), дискреций (усмотрения), невосполнимых пробелов, отсутствия должной конкретизации («законы-рамки») или чрезмерной детализированности правового регулирования (необоснованные юридические «барьеры»), законодательных или правоприменительных ошибок и предрассудков, противоречий при отсутствии коллизионных норм, анахронизмов и медлительности необходимых изменений, отсутствия должных гарантий против злоупотреблений, для защиты определенных социальных благ и др. [10].
__________________________________
1. Поляков А.В., Тимошина Е.В. Общая теория права. Учебник. СПб., 2005. С. 39.
2. Муромцев С.А. Естественное право (jus naturale) // Очерки общей теории гражданского права // Муромцев С.А. Избранные труды по римскому и гражданскому праву. М., 2004. С. 436.
3. Чичерин Б.Н. Философия права // Чичерин Б.Н. Избранные труды. СПб., 1998. С. 42, 43.
4. Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. СПб., 2003. С. 127—128.
5. Виндельбанд В. История новой философии. Т. I, М., 1902. С. 32. Ср.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М., 2003. С. 66.
6. Поляков А.В., Тимошина Е.В. Общая теория права. Учебник. СПб., 2005. С. 43.
7. Давид Р. Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности. М., 1999. С. 19—20.
8. Марченко М.Н. Проблемы теории государства и права. Учебник. М., 2001. С. 325.
9. Новгородцев П.И. Историческая школа юристов. СПб., 1999. С. 14.
10. Ср.: Михайловский И.В. Очерки философии права // Русская философия и социология права. Авторы-составители Ю.А. Агафонов, В.В, Шалин, Н.А. Зимонина. Ростов н./Д., 2004. С. 174—175.
Нет комментариев