Антон Михайлов → Возрожденное естественное право
Смещение в науке XIX столетия акцентов с априорного рационализма в сторону историзма в конечном итоге не могло не развить социальные науки — за несколько десятилетий они выросли до самостоятельной сферы научного знания, относительно независимой от естественных наук. Тем самым механические законы естествознания более не могли быть применены к обществу и праву, потому как выявляемые естественными науками закономерности уже не воспринимались как тождественные социальным, правовым закономерностям — в силу качественного различия изучаемых ими объектов.
Именно поэтому концепции возрожденного “естественного” права практически хором стали отмежевываться от естественной природы и “перетекать” в сферу сознания (“нравственное сознание”), наполняя ее этическими императивами общего содержания (“воздай каждому свое”, абсолютная ценность личности, идеал добра, вечная справедливость и др.), а потому и не способными непосредственно регулировать конкретные жизненные ситуации. Скрупулезный анализ юридической истории различных народов, который сменил собой веру во внеисторический и надысторический естественно-правовой идеал (могущий, как ни парадоксально, по воззрениям просветителей осуществиться в конкретном историческом обществе, времени и пространстве) с неизбежностью привел к выявлению множества исторических фактов, свидетельствующих о непостоянстве, противоречиях, стереотипах в воззрениях о справедливом, добром, гуманном в разных исторических эпохах и у различных народов.
Поэтому любая, считающая себя научной концепция нового, “возрожденного” естественного права должна была либо найти в этом крайне противоречивом множестве мнений и практик некое скрытое от глаз, существенное, а не сугубо формальное единство (что сделать, наверное, невозможно), либо провозгласить (что и сделал немецкий правовед Р. Штаммлер) “естественное право с изменяющимся содержанием”.
«Не существует ни одного положения права, — подчеркивал Р. Штаммлер, — которое по своему положительному содержанию оставалось бы безусловно неизменным. Взамен этого может существовать лишь задача установить общепризнанный формальный метод, с помощью которого можно было бы так направлять и определять неизбежно меняющийся материал исторически обусловленного права, чтобы он приобрел свойство объективно справедливого». Поэтому естественное право Р. Штаммлера стало идеально-разумным, теоретически верным правом при данных эмпирических отношениях, которые, будучи постоянно изменчивыми, ведут и к постоянной изменяемости содержания самого естественного права.
Такой подход к естественному праву находил своих сторонников и в России. П.И. Новгородцев в очерке «Нравственный идеализм в философии права» писал: «Понятие абсолютной ценности нравственного долженствования имеет совершенно иной смысл. Это – абсолютизм не факта, а идеи, не проявления, а сущности, не конкретного содержания, а отвлеченной формы. Абсолютизм нравственного закона относится к той форме всеобщего долженствования, в которой он только и может мыслиться. Содержание нравственных законов может меняться, но всегда за ними остается эта форма – не условных советов, а безусловных предписаний, форма категорических императивов».
«То, что мы называем «естественным правом» — есть лишь комплекс неких общих идеальных руководящих начал, необходимо имеющих, в зависимости от эмпирических условий места и времени, весьма многообразное конкретное воплощение в реальном положительном праве, в учреждениях, нравах, быте. В составе порядка человеческой жизни можно уловить лишь немногие общие институты и формы, которые именно в своем общем существе неотменимы и имманентно ему присущи при всей изменчивости их конкретного содержания», — отмечал С.Л. Франк.
Таким образом, неизменными в естественном праве остается лишь пустая форма, идея, принцип. Но в таком случае идея всеобщего, неизменного и абсолютно справедливого естественного права автоматически теряет львиную долю своей пленяющей благородные умы естественной красоты: ведь верить в неизменно справедливого, всемогущего и вездесущего Бога гораздо осмысленнее, нежели поклоняться отвлеченному, бессодержательному идеалу. «И именно основной предпосылкой естественно-правовых теорий являлось утверждение, что «постоянный», «вечный», «всеобщий» момент в праве в свою очередь является правом, – особой правовой нормой, противостоящей нормам права положительного», — отмечал Н.Н. Алексеев.
«Чтобы видеть, насколько неуместен термин «естественное право» для таких теорий («естественного права с изменчивым содержанием» — А.М.), достаточно указать на то, что здесь отвергается основной, важнейший из элементов естественного права, а именно абсолютность (вечность и неизменность). А посему «естественное право с изменчивым содержанием» есть contradictio in adjecto. /…/ выставляемые абсолютные идеалы без метафизической основы оказываются висящими в воздухе (курсив мой – А.М.)», — обоснованно утверждал И.В. Михайловский.
Западноевропейская культура к концу XIX столетия стала насквозь чувственной (П.А. Сорокин): от некогда великого и абсолютного, справедливого и светящего непреложно, как день и ночь, солнца естественного права осталась лишь жалкая тень “правильного”, “морально оправданного” права, отмеченного печатью субъективизма и изначальной аморфностью содержания.
Фактически в конце XIX века даже естественное право стало “человеческим, слишком человеческим” делом (Ф. Ницше), на смену идеациональной, а затем идеалистической пришла чувственная культура и право (П.А. Сорокин). Оказалось, что само общество наполняет естественное право исторически изменчивым содержанием: неизменный, универсальный и абсолютно справедливый Бог права умер, общество осталось наедине с самим собой и создаваемым им “правильным” в тот или иной исторический период правом. А что следует далее уже несложно догадаться: “если Бога нет, значит все дозволено” (Ф.М. Достоевский). Однако история быстро показала, что правовой системе невозможно эффективно действовать без правовых идеалов, а человеку — не веря пусть в маломальскую разумность мира, не только крайне сложно, но и губительно: на смену обаятельному рационализму Нового времени быстро пришли иррациональные учения и мировые войны, заставившие человечество вновь поверить, или хотя бы создать, пусть даже временно, пусть даже не для всех культур, видимость веры, умело слепленный самообман, иллюзию существования универсального правового идеала в форме неотчуждаемых, данных человеку от рождения естественных прав, и обеими руками схватиться за них, как за спасательный круг, скинутый якобы самой природой утопающему в бушующем океане позитивизма и релятивизма человеку с разумного и справедливого «Ноева ковчега».
В качестве исцеляющей правовую систему панацеи в середине XX века могла послужить лишь идея естественных и неотчуждаемых прав человека, другого варианта “естественно-правовой” идеологии появиться в принципе не могло, учитывая социокультурный контекст Западной Европы того времени: мировые войны уносят с собой миллионы человеческих жизней — именно поэтому во главу угла в идеологии естественных прав человека поставлен факт рождения человеком и бесценность человеческой жизни, по поводу которых, в отличие, скажем, от теологических или космологических естественно-правовых воззрений, у политиков и юристов того времени не могло возникнуть жарких споров.
Во-вторых, природа человека как легитимирующий фактор естественных прав в историческом времени и культурном пространстве была самой близкой западной цивилизации XX века, сохраняющей свои аксиологические узы (ценность свободы, индивидуализма, частной собственности) с воззрениями Нового времени, а полутора столетий было вполне достаточно для того, чтобы не встретить никаких протестов людей, переживших кровавый опыт французской буржуазной революции, шедшей под лозунгами свободы, равенства и братства.
В-третьих, идеология прав человека была жизненно необходима именно во время жестокой борьбы между националистической, коммунистической и капиталистической идеологиями, впервые за всю историю человечества приобретшими мировые масштабы, а чтобы не только “тягаться с ними силами”, но и побеждать, преодолевать или хотя бы внешне примирять, “отцы-основатели” идеологии естественных прав человека всенепременно должны были связать ее с общечеловеческой природой, что в то историческое время (вторая половина 40-х гг. XXв.) на языке политики означало стремление к миру и компромиссам через довольно-таки «обтекаемый», а потому и общий фундамент «естественных» прав человека (ибо разговор о конкретных ситуациях во время становления новой идеологии, претендующей на характер общемировой, изначально неплодотворен, потому как «проявляет» лишь разногласия).
Именно универсалистский характер послевоенной политико-правовой идеологии естественных и неотчуждаемых прав человека позволял, во-первых, воспринимать ее в русле западноевропейской традиции классического юснатурализма (аналогии между французской декларацией 1789г. и всеобщей декларацией прав человека 1948г. многочисленны и лежат на поверхности). Во-вторых, предоставлял возможность легитимировать деятельность международных трибуналов, привлекавших к уголовно-правовой ответственности должностных лиц фашистской Германии, Японии, Италии и др. стран, в том числе, и за действия по исполнению законных, с точки зрения позитивного права, приказов вышестоящих чинов – культурно-релятивистская концепция прав человека в данном направлении была бы абсолютна неэффективна, (как и для противостояния коммунистической идеологии).
Для легитимации и эффективной деятельности международных трибуналов в послевоенное время были необходимы именно универсальные ценности, идеи. Совершенно бессмысленно было бы, например, пытаться привлечь к юридической ответственности военную бюрократию фашистской Германии на основании «Меморандума о правах человека», подготовленного Американской антропологической ассоциацией, в котором провозглашалось: «Стандарты и ценности соотносительны с культурами, из которых они происходят, так что любая попытка сформулировать всеобщие постулаты на основе представлений или моральных кодексов одной из культур ограничивает применимость соответствующей декларации прав человека к человечеству в целом… Основополагающее значение должен иметь всеобщий стандарт свободы и справедливости, базирующийся на принципе, согласно которому человек свободен только тогда, когда может жить согласно пониманию свободы, принятому в его обществе».
В-третьих, он идеологически «заряжал» западноевропейскую политико-правовую машину в ее борьбе против коммунистической идеи. Так, польский юрист Г.Л. Сайдлер в статье «Причины возрождения естественного права в американской юриспруденции» писал: «В течение последнего десятилетия, т. е. после 1950 г., в юриспруденции Соединенных Штатов Америки произошли серьезные изменения, следствием которых было, в частности, возрождение естественного права. Каковы причины этого явления? Прежде всего, правящие круги США отдают себе отчет о том, что империалистическая политика не может опираться только на деньги и дипломатическую тактику. Американские монополистические круги не скрывают того, что в современных условиях их самой большой слабостью является отсутствие единой, универсальной идеологии, которую можно было бы противопоставить великой идее коммунизма. В крупнейших печатных органах США («Нью-Йорк таймс», «Нью-Йорк геральд трибьюн») в середине января 1961 г. появилось открытое заявление о том, что «нас атакует безбожный коммунизм на всемирном фронте и безбожный материализм на внутреннем фронте… Это идеологическая война. Мы проигрываем ее потому, что не боремся, не имеем идеологии, которую можно было бы противопоставить идеологии-врага… Америке нужна идеология. Изменения политики недостаточно. Необходимо изменить мотивы деятельности...»
Тезис о конкретно-исторических и политико-идеологических причинах и факторах, вызвавших послевоенный «всплеск» интереса к теориям естественного права, подтверждается еще и тем, что уже в 70-80-х гг. XXв. западноевропейская и американская политико-правовая мысль в значительной мере утрачивает к ним интерес, обращаясь в случае необходимости лишь к анализу соответствующих статей национальных Конституций, Всеобщей Декларации, Международных пактов, Европейской конвенции — т.е. к позитивно-правовому материалу конституционного и международного характера.
Именно поэтому концепции возрожденного “естественного” права практически хором стали отмежевываться от естественной природы и “перетекать” в сферу сознания (“нравственное сознание”), наполняя ее этическими императивами общего содержания (“воздай каждому свое”, абсолютная ценность личности, идеал добра, вечная справедливость и др.), а потому и не способными непосредственно регулировать конкретные жизненные ситуации. Скрупулезный анализ юридической истории различных народов, который сменил собой веру во внеисторический и надысторический естественно-правовой идеал (могущий, как ни парадоксально, по воззрениям просветителей осуществиться в конкретном историческом обществе, времени и пространстве) с неизбежностью привел к выявлению множества исторических фактов, свидетельствующих о непостоянстве, противоречиях, стереотипах в воззрениях о справедливом, добром, гуманном в разных исторических эпохах и у различных народов.
Поэтому любая, считающая себя научной концепция нового, “возрожденного” естественного права должна была либо найти в этом крайне противоречивом множестве мнений и практик некое скрытое от глаз, существенное, а не сугубо формальное единство (что сделать, наверное, невозможно), либо провозгласить (что и сделал немецкий правовед Р. Штаммлер) “естественное право с изменяющимся содержанием”.
«Не существует ни одного положения права, — подчеркивал Р. Штаммлер, — которое по своему положительному содержанию оставалось бы безусловно неизменным. Взамен этого может существовать лишь задача установить общепризнанный формальный метод, с помощью которого можно было бы так направлять и определять неизбежно меняющийся материал исторически обусловленного права, чтобы он приобрел свойство объективно справедливого». Поэтому естественное право Р. Штаммлера стало идеально-разумным, теоретически верным правом при данных эмпирических отношениях, которые, будучи постоянно изменчивыми, ведут и к постоянной изменяемости содержания самого естественного права.
Такой подход к естественному праву находил своих сторонников и в России. П.И. Новгородцев в очерке «Нравственный идеализм в философии права» писал: «Понятие абсолютной ценности нравственного долженствования имеет совершенно иной смысл. Это – абсолютизм не факта, а идеи, не проявления, а сущности, не конкретного содержания, а отвлеченной формы. Абсолютизм нравственного закона относится к той форме всеобщего долженствования, в которой он только и может мыслиться. Содержание нравственных законов может меняться, но всегда за ними остается эта форма – не условных советов, а безусловных предписаний, форма категорических императивов».
«То, что мы называем «естественным правом» — есть лишь комплекс неких общих идеальных руководящих начал, необходимо имеющих, в зависимости от эмпирических условий места и времени, весьма многообразное конкретное воплощение в реальном положительном праве, в учреждениях, нравах, быте. В составе порядка человеческой жизни можно уловить лишь немногие общие институты и формы, которые именно в своем общем существе неотменимы и имманентно ему присущи при всей изменчивости их конкретного содержания», — отмечал С.Л. Франк.
Таким образом, неизменными в естественном праве остается лишь пустая форма, идея, принцип. Но в таком случае идея всеобщего, неизменного и абсолютно справедливого естественного права автоматически теряет львиную долю своей пленяющей благородные умы естественной красоты: ведь верить в неизменно справедливого, всемогущего и вездесущего Бога гораздо осмысленнее, нежели поклоняться отвлеченному, бессодержательному идеалу. «И именно основной предпосылкой естественно-правовых теорий являлось утверждение, что «постоянный», «вечный», «всеобщий» момент в праве в свою очередь является правом, – особой правовой нормой, противостоящей нормам права положительного», — отмечал Н.Н. Алексеев.
«Чтобы видеть, насколько неуместен термин «естественное право» для таких теорий («естественного права с изменчивым содержанием» — А.М.), достаточно указать на то, что здесь отвергается основной, важнейший из элементов естественного права, а именно абсолютность (вечность и неизменность). А посему «естественное право с изменчивым содержанием» есть contradictio in adjecto. /…/ выставляемые абсолютные идеалы без метафизической основы оказываются висящими в воздухе (курсив мой – А.М.)», — обоснованно утверждал И.В. Михайловский.
Западноевропейская культура к концу XIX столетия стала насквозь чувственной (П.А. Сорокин): от некогда великого и абсолютного, справедливого и светящего непреложно, как день и ночь, солнца естественного права осталась лишь жалкая тень “правильного”, “морально оправданного” права, отмеченного печатью субъективизма и изначальной аморфностью содержания.
Фактически в конце XIX века даже естественное право стало “человеческим, слишком человеческим” делом (Ф. Ницше), на смену идеациональной, а затем идеалистической пришла чувственная культура и право (П.А. Сорокин). Оказалось, что само общество наполняет естественное право исторически изменчивым содержанием: неизменный, универсальный и абсолютно справедливый Бог права умер, общество осталось наедине с самим собой и создаваемым им “правильным” в тот или иной исторический период правом. А что следует далее уже несложно догадаться: “если Бога нет, значит все дозволено” (Ф.М. Достоевский). Однако история быстро показала, что правовой системе невозможно эффективно действовать без правовых идеалов, а человеку — не веря пусть в маломальскую разумность мира, не только крайне сложно, но и губительно: на смену обаятельному рационализму Нового времени быстро пришли иррациональные учения и мировые войны, заставившие человечество вновь поверить, или хотя бы создать, пусть даже временно, пусть даже не для всех культур, видимость веры, умело слепленный самообман, иллюзию существования универсального правового идеала в форме неотчуждаемых, данных человеку от рождения естественных прав, и обеими руками схватиться за них, как за спасательный круг, скинутый якобы самой природой утопающему в бушующем океане позитивизма и релятивизма человеку с разумного и справедливого «Ноева ковчега».
В качестве исцеляющей правовую систему панацеи в середине XX века могла послужить лишь идея естественных и неотчуждаемых прав человека, другого варианта “естественно-правовой” идеологии появиться в принципе не могло, учитывая социокультурный контекст Западной Европы того времени: мировые войны уносят с собой миллионы человеческих жизней — именно поэтому во главу угла в идеологии естественных прав человека поставлен факт рождения человеком и бесценность человеческой жизни, по поводу которых, в отличие, скажем, от теологических или космологических естественно-правовых воззрений, у политиков и юристов того времени не могло возникнуть жарких споров.
Во-вторых, природа человека как легитимирующий фактор естественных прав в историческом времени и культурном пространстве была самой близкой западной цивилизации XX века, сохраняющей свои аксиологические узы (ценность свободы, индивидуализма, частной собственности) с воззрениями Нового времени, а полутора столетий было вполне достаточно для того, чтобы не встретить никаких протестов людей, переживших кровавый опыт французской буржуазной революции, шедшей под лозунгами свободы, равенства и братства.
В-третьих, идеология прав человека была жизненно необходима именно во время жестокой борьбы между националистической, коммунистической и капиталистической идеологиями, впервые за всю историю человечества приобретшими мировые масштабы, а чтобы не только “тягаться с ними силами”, но и побеждать, преодолевать или хотя бы внешне примирять, “отцы-основатели” идеологии естественных прав человека всенепременно должны были связать ее с общечеловеческой природой, что в то историческое время (вторая половина 40-х гг. XXв.) на языке политики означало стремление к миру и компромиссам через довольно-таки «обтекаемый», а потому и общий фундамент «естественных» прав человека (ибо разговор о конкретных ситуациях во время становления новой идеологии, претендующей на характер общемировой, изначально неплодотворен, потому как «проявляет» лишь разногласия).
Именно универсалистский характер послевоенной политико-правовой идеологии естественных и неотчуждаемых прав человека позволял, во-первых, воспринимать ее в русле западноевропейской традиции классического юснатурализма (аналогии между французской декларацией 1789г. и всеобщей декларацией прав человека 1948г. многочисленны и лежат на поверхности). Во-вторых, предоставлял возможность легитимировать деятельность международных трибуналов, привлекавших к уголовно-правовой ответственности должностных лиц фашистской Германии, Японии, Италии и др. стран, в том числе, и за действия по исполнению законных, с точки зрения позитивного права, приказов вышестоящих чинов – культурно-релятивистская концепция прав человека в данном направлении была бы абсолютна неэффективна, (как и для противостояния коммунистической идеологии).
Для легитимации и эффективной деятельности международных трибуналов в послевоенное время были необходимы именно универсальные ценности, идеи. Совершенно бессмысленно было бы, например, пытаться привлечь к юридической ответственности военную бюрократию фашистской Германии на основании «Меморандума о правах человека», подготовленного Американской антропологической ассоциацией, в котором провозглашалось: «Стандарты и ценности соотносительны с культурами, из которых они происходят, так что любая попытка сформулировать всеобщие постулаты на основе представлений или моральных кодексов одной из культур ограничивает применимость соответствующей декларации прав человека к человечеству в целом… Основополагающее значение должен иметь всеобщий стандарт свободы и справедливости, базирующийся на принципе, согласно которому человек свободен только тогда, когда может жить согласно пониманию свободы, принятому в его обществе».
В-третьих, он идеологически «заряжал» западноевропейскую политико-правовую машину в ее борьбе против коммунистической идеи. Так, польский юрист Г.Л. Сайдлер в статье «Причины возрождения естественного права в американской юриспруденции» писал: «В течение последнего десятилетия, т. е. после 1950 г., в юриспруденции Соединенных Штатов Америки произошли серьезные изменения, следствием которых было, в частности, возрождение естественного права. Каковы причины этого явления? Прежде всего, правящие круги США отдают себе отчет о том, что империалистическая политика не может опираться только на деньги и дипломатическую тактику. Американские монополистические круги не скрывают того, что в современных условиях их самой большой слабостью является отсутствие единой, универсальной идеологии, которую можно было бы противопоставить великой идее коммунизма. В крупнейших печатных органах США («Нью-Йорк таймс», «Нью-Йорк геральд трибьюн») в середине января 1961 г. появилось открытое заявление о том, что «нас атакует безбожный коммунизм на всемирном фронте и безбожный материализм на внутреннем фронте… Это идеологическая война. Мы проигрываем ее потому, что не боремся, не имеем идеологии, которую можно было бы противопоставить идеологии-врага… Америке нужна идеология. Изменения политики недостаточно. Необходимо изменить мотивы деятельности...»
Тезис о конкретно-исторических и политико-идеологических причинах и факторах, вызвавших послевоенный «всплеск» интереса к теориям естественного права, подтверждается еще и тем, что уже в 70-80-х гг. XXв. западноевропейская и американская политико-правовая мысль в значительной мере утрачивает к ним интерес, обращаясь в случае необходимости лишь к анализу соответствующих статей национальных Конституций, Всеобщей Декларации, Международных пактов, Европейской конвенции — т.е. к позитивно-правовому материалу конституционного и международного характера.
Нет комментариев