Антон Михайлов → Язык современного правоведения: "юридическое право" и "неюридическое право"
Крайне широкое, так называемое «философское» понимание права Г.В.Ф. Гегелем как «определенного и наличного бытия свободы» послужило основой для признания им морали, нравственности, государственного интереса как форм наличного бытия свободы, формами права. (См.: Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., 1990. С. 90.)
Однако классик немецкой философии отнюдь не повинен в терминологической путанице, какую можно наблюдать в трудах некоторых теоретиков права современной России.
«Первый камень» ныне существующей понятийной разноголосицы заложил Ф. Энгельс. Базовый постулат марксизма гласил, что любое право имеет классовую сущность, т.е. производно от экономических потребностей и политических интересов господствующего в государстве класса. Следовательно, догосударственного права доклассовых обществ («отцовское право», «материнское право», «право избирать и смещать старейшин», «обычное право» и др.) в строгом смысле слова марксисты признать не могли. Вместе с тем и отрицать, что определенные правила поведения существовали и в догосударственных доклассовых обществах также было бы абсолютно исторически некорректно, поэтому Ф. Энгельс указывал, что на доклассовой ступени «развития общества еще нельзя говорить о праве в юридическом смысле». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т. 21, С. 46.)
Иными словами, плеоназм «право в юридическом смысле» имел здесь вполне конкретную идеолого-функциональную нагрузку, а именно – служил средством разграничения догосударственного «права», как – идеологически трактуемого – неюридического явления, и государственно оформленного «права» как закона.
И хотя К. Маркс и Ф. Энгельс, определяя право как часть надстройки общества, утверждали его обусловленность экономическим базисом, что, несомненно, ближе к социологическим трактовкам права (социальное «сущее» (факт) детерминирует юридическое «должное» (норма) («…сперва появляется оборот, и лишь потом из него развивается правовой порядок… Это фактическое отношение, возникающее лишь благодаря обмену и в обмене, получает позднее правовую форму в виде договора и т.д.». Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 19. С. 393. Также см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т. 4. С. 443); вызревание права в обществе, его зависимость от социальных потребностей и интересов – «неюридическое право»), но вместе с тем основоположники марксизма, определенно в русле юридического позитивизма, связывали право в юридическом смысле с законом государства, который, по их мнению, как и государство, всегда имеет классовую сущность.
На этой весьма зыбкой идеологической основе С.С. Алексеев в дальнейшем – в русле единственно верного в советский период этатистско-классового правопонимания – отграничил «право в юридическом смысле», т.е. систему общеобязательных формально определенных норм, исходящих от государства, и право в неюридическом, «непосредственно-социальном» смысле, куда и отнес практически весь спектр социальных норм, непосредственно-социальные правопритязания (естественное право). (См.: Алексеев С.С. Общая теория права. Курс в двух томах. Т. I. М., 1981. С. 54, 66, 71 и др. См. также: Алексеев С.С. Общая теория права. М., 2008. С. 48–54.)
Термин «неюридическое право» использовал и основатель юридического либертаризма В.С. Нерсесянц в целях разотождествления права, понимаемого в «широком» значении, и закона, понимаемого весьма узко как совокупность нормативных актов высшей юридической силы. (см.: Нерсесянц В.С. Учение Гегеля в соотношении с доктринами естественного права и исторической школы // Правоведение. 1972. №6. С. 132.)
В настоящее время, на наш взгляд, вопрос о соотношении «юридического» и «неюридического» права целенаправленно ставится и обсуждается сторонниками юридического позитивизма, которые, с одной стороны, считают подлинным правом лишь право государственно оформленное («юридическое право»), но, с другой стороны, полагают, что другие социальные нормы оказывают влияние на «юридическое право» и также важны для общества, поэтому-то и пускаются в ход семантически некорректный оксюморон «неюридическое право» и его производные.
Помимо этого, юридические позитивисты современности при помощи данной дихотомии пытаются правильно понять место юриспруденции в системе общественных наук (sic!) и четко отграничить подлинное позитивное право от либертарной и иных непозитивистских концепций правопонимания, которые, по их мнению, «уводят юриспруденцию совершенно в «чужую степь». (Раянов Ф.М., Минниахметов Р.Г., Пономарев Д.А. Право и законность в демократическом обществе. Отв. ред. Ф.М. Раянов. М., 2004. С. 23.)
Тем не менее, независимо от чьих-либо ценностных и иных «вкусовых» преференций, язык любой науки, для целей эффективности коммуникации и дальнейшего прироста научного знания, в отличие от языка религии, искусства, политики, должен являться рациональным, т.е. ясно определенным (недвусмысленным), относительно непротиворечивым и лаконичным (неизбыточным): плеоназм «юридическое право» и катахреза «неюридическое право» этим элементарным общенаучным требованиям ни в коей мере не удовлетворяют.
Помимо отмеченного, термин «неюридическое право» нуждается в корректировке/уточнении не только по причине формально-логического характера, но и в силу своей чрезмерной полисемичности. Под неюридическим правом могут пониматься и «социальные явления из весьма глубокого пласта общественной жизни, относящегося к действию объективных социальных закономерностей» (С.С. Алексеев), и догосударственное «право» первобытных доклассовых обществ (Ф. Энгельс), и представления о морально «правом», оправданном (К. Маркс, Ф. Энгельс), и совокупность социальных явлений, которые связываются с правом представителями неюридических профессий (П.М. Рабинович, С.С. Алексеев) или непозитивистских доктрин правопонимания (Ф.М. Раянов, Р.Г. Минниахметов и др.).
Иными словами, различные понятия находят одинаковое терминологическое оформление, что опять же нисколько не способствует семантической точности/«прозрачности» и коммуникативной эффективности языка юридической науки.
Закончить данную заметку можно словами В.Д. Каткова, который писал: «Если мыслить, как говорил Кант, значит говорить с самим собою, и если, не умея выражать точно своих понятий, мы не можем сделаться понятными ни себе самим, ни другим, – очевидно, что вопрос о языке науки, о ее терминах, становится первостепенным». (Катков В.Д. К анализу основных понятий юриспруденции. Харьков, 1903. С. 72.)
Однако классик немецкой философии отнюдь не повинен в терминологической путанице, какую можно наблюдать в трудах некоторых теоретиков права современной России.
«Первый камень» ныне существующей понятийной разноголосицы заложил Ф. Энгельс. Базовый постулат марксизма гласил, что любое право имеет классовую сущность, т.е. производно от экономических потребностей и политических интересов господствующего в государстве класса. Следовательно, догосударственного права доклассовых обществ («отцовское право», «материнское право», «право избирать и смещать старейшин», «обычное право» и др.) в строгом смысле слова марксисты признать не могли. Вместе с тем и отрицать, что определенные правила поведения существовали и в догосударственных доклассовых обществах также было бы абсолютно исторически некорректно, поэтому Ф. Энгельс указывал, что на доклассовой ступени «развития общества еще нельзя говорить о праве в юридическом смысле». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т. 21, С. 46.)
Иными словами, плеоназм «право в юридическом смысле» имел здесь вполне конкретную идеолого-функциональную нагрузку, а именно – служил средством разграничения догосударственного «права», как – идеологически трактуемого – неюридического явления, и государственно оформленного «права» как закона.
И хотя К. Маркс и Ф. Энгельс, определяя право как часть надстройки общества, утверждали его обусловленность экономическим базисом, что, несомненно, ближе к социологическим трактовкам права (социальное «сущее» (факт) детерминирует юридическое «должное» (норма) («…сперва появляется оборот, и лишь потом из него развивается правовой порядок… Это фактическое отношение, возникающее лишь благодаря обмену и в обмене, получает позднее правовую форму в виде договора и т.д.». Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 19. С. 393. Также см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т. 4. С. 443); вызревание права в обществе, его зависимость от социальных потребностей и интересов – «неюридическое право»), но вместе с тем основоположники марксизма, определенно в русле юридического позитивизма, связывали право в юридическом смысле с законом государства, который, по их мнению, как и государство, всегда имеет классовую сущность.
На этой весьма зыбкой идеологической основе С.С. Алексеев в дальнейшем – в русле единственно верного в советский период этатистско-классового правопонимания – отграничил «право в юридическом смысле», т.е. систему общеобязательных формально определенных норм, исходящих от государства, и право в неюридическом, «непосредственно-социальном» смысле, куда и отнес практически весь спектр социальных норм, непосредственно-социальные правопритязания (естественное право). (См.: Алексеев С.С. Общая теория права. Курс в двух томах. Т. I. М., 1981. С. 54, 66, 71 и др. См. также: Алексеев С.С. Общая теория права. М., 2008. С. 48–54.)
Термин «неюридическое право» использовал и основатель юридического либертаризма В.С. Нерсесянц в целях разотождествления права, понимаемого в «широком» значении, и закона, понимаемого весьма узко как совокупность нормативных актов высшей юридической силы. (см.: Нерсесянц В.С. Учение Гегеля в соотношении с доктринами естественного права и исторической школы // Правоведение. 1972. №6. С. 132.)
В настоящее время, на наш взгляд, вопрос о соотношении «юридического» и «неюридического» права целенаправленно ставится и обсуждается сторонниками юридического позитивизма, которые, с одной стороны, считают подлинным правом лишь право государственно оформленное («юридическое право»), но, с другой стороны, полагают, что другие социальные нормы оказывают влияние на «юридическое право» и также важны для общества, поэтому-то и пускаются в ход семантически некорректный оксюморон «неюридическое право» и его производные.
Помимо этого, юридические позитивисты современности при помощи данной дихотомии пытаются правильно понять место юриспруденции в системе общественных наук (sic!) и четко отграничить подлинное позитивное право от либертарной и иных непозитивистских концепций правопонимания, которые, по их мнению, «уводят юриспруденцию совершенно в «чужую степь». (Раянов Ф.М., Минниахметов Р.Г., Пономарев Д.А. Право и законность в демократическом обществе. Отв. ред. Ф.М. Раянов. М., 2004. С. 23.)
Тем не менее, независимо от чьих-либо ценностных и иных «вкусовых» преференций, язык любой науки, для целей эффективности коммуникации и дальнейшего прироста научного знания, в отличие от языка религии, искусства, политики, должен являться рациональным, т.е. ясно определенным (недвусмысленным), относительно непротиворечивым и лаконичным (неизбыточным): плеоназм «юридическое право» и катахреза «неюридическое право» этим элементарным общенаучным требованиям ни в коей мере не удовлетворяют.
Помимо отмеченного, термин «неюридическое право» нуждается в корректировке/уточнении не только по причине формально-логического характера, но и в силу своей чрезмерной полисемичности. Под неюридическим правом могут пониматься и «социальные явления из весьма глубокого пласта общественной жизни, относящегося к действию объективных социальных закономерностей» (С.С. Алексеев), и догосударственное «право» первобытных доклассовых обществ (Ф. Энгельс), и представления о морально «правом», оправданном (К. Маркс, Ф. Энгельс), и совокупность социальных явлений, которые связываются с правом представителями неюридических профессий (П.М. Рабинович, С.С. Алексеев) или непозитивистских доктрин правопонимания (Ф.М. Раянов, Р.Г. Минниахметов и др.).
Иными словами, различные понятия находят одинаковое терминологическое оформление, что опять же нисколько не способствует семантической точности/«прозрачности» и коммуникативной эффективности языка юридической науки.
Закончить данную заметку можно словами В.Д. Каткова, который писал: «Если мыслить, как говорил Кант, значит говорить с самим собою, и если, не умея выражать точно своих понятий, мы не можем сделаться понятными ни себе самим, ни другим, – очевидно, что вопрос о языке науки, о ее терминах, становится первостепенным». (Катков В.Д. К анализу основных понятий юриспруденции. Харьков, 1903. С. 72.)
Нет комментариев