Евгений Киминчижи → Комментарий к проекту постановления ВАС РФ о свободе договора и ее пределах
14 ноября 2013 года ВАС РФ опубликовал на своем сайте проект постановления «О свободе договора и ее пределах». Данный документ представляет значительный интерес, поскольку содержит разъяснения по вопросам регулирования специальных норм об отдельных видах договоров, разрешает проблему отступления от императивных норм закона допустимо в случае, если не нарушаются права участников договора, затрагивает вопросы злоупотребления правом.
В настоящем очерке хотелось бы прокомментировать отдельные положения проекта постановления, тем самым ознакомив с ним заинтересованных лиц.
Первый пункт проекта ориентирует суды на то, что применяя положения п. 2 ст. 1 и ст. 421 ГК РФ, следует учитывать, что норма, определяющая права и обязанности сторон договора, оценивается исходя из ее существа и целей законодательного регулирования, а, не только исходя из буквального значения содержащихся в ней слов и выражений.
Данный пункт обнаруживает следующий принципиальный момент: как понимать и определять цель законодательного регулирования, если сторонами урегулированы в договоре права и обязанности иначе, чем это предусмотрено законом, т.е. в ситуации, когда участники гражданского оборота реализовали диспозитивные возможности гражданского законодательства?
Понятное дело, что стороны договора не могут своей волей менять те предписания закона, которые для них являются обязательными. Но закон довольно часто оставляет свободу усмотрения участникам договора либо не содержит строгих запретов о возможности предусмотреть иное сравнительно с законом правило поведения.
Так, например, в случае, если стороны не предусмотрели в договоре возможность расторжения договора купли-продажи при нарушении покупателем обязанностей по оплате, то продавец лишен права потребовать возврат исполненного им по сделке, в том числе вернуть переданную покупателю вещь в свою собственность. В такой ситуации покупатель вправе лишь потребовать оплаты проданного и переданного товара.
Однако закон знает и иные случаи, когда в зависимости от того либо иного поведения недобросовестной стороны заинтересованное лицо свободно в выборе средств и способов защиты своих интересов. Применительно к рассмотренной ситуации, например, независимо от наличия в договоре условия о расторжении договора, продавец вправе отказаться от договора. если покупатель отказывается принять и оплатить товар. Соответствующая норма (п. 4 ст. 486 ГК РФ) предоставляет продавцу варианты поведения, вместе с тем сужает свободу усмотрения лишь теми правами и обязанностями, которые предусмотрены в законе.
Очевидно, что предусмотренные законом права и обязанности сторон договора имеют отношение к тем правам и обязанностям, реализация которых направлена на защиту уже нарушенных интересов в уже существующем обязательстве. Таким образом, выявление целей законодательного регулирования предполагает применение сторонами четко определенных законом средств и способов защиты своих интересов. По крайней мере, именно такое прочтение первого пункта проекта является обоснованным и предполагается, что называется по умолчанию. Об этом также свидетельствует и то, что учет целей регулирования возлагается на суд, а суд вмешивается в отношения сторон в установленном процессуальном порядке, когда возбужден спор о нарушенном праве. И применение судом положений закона, сужает сферу свободы договора в целях защиты нарушенного права и стабильности гражданского оборота.
Вместе с тем, предположу, что в тех случаях, когда предметом спора становятся диспозитивно оговоренные сторонами условия, аналогов которых в законе не имеется, суд также обязан толковать договорное условие не только исходя из его текста (ст. 431 ГК РФ), но исходя из целей законодательного регулирования, предполагающего добросовестное использование сторонами своих прав и обязанностей во взаимных отношениях.
Вместе с тем, приведенные выше примеры демонстрируют, насколько тонкой и неопределенной является грань между императивностью и диспозитивностью гражданско-правового регулирования. Ведь положения закона, предусматривающие альтернативу поведения, очень часто предполагают строгое следование установленным правилам и невозможность предусмотреть иное в договоре. С другой стороны, указание в договоре на один из возможных вариантов поведения, поименованного в законе, при наличии законно установленной альтернативы, не лишает сторону обращаться к положениям закона, ибо обратное свидетельствует об ограничении права на защиту, недопустимом по общему правилу. Между тем, ранее мы указали, что предусмотренные законом варианты по существу своему являются средствами защиты нарушенных интересов.
Принципиальной является рекомендация о допущении большей степени договорной свободы предпринимателей между собой, чем в отношениях предпринимателей с потребителями или граждан между собой. Этот принцип красной нитью пронизывает буквально каждую правовую позицию, предлагаемую в проекте, и направлен на защиту экономически слабой стороны договора. Отсюда следует, что пределы судебного толкования и свобода сторон зависят от субъектного состава договорного отношения.
Ответ на вопрос о соотношении императивности и диспозитивности по субъектному составу договора содержится во втором пункте комментируемого проекта. Согласно ему, норма, определяющая права и обязанности сторон договора, является императивной, если она содержит явно выраженный запрет на установление соглашением сторон условия договора, отличного от предусмотренного этой нормой правила (например, указано, что такое соглашение ничтожно, запрещено, не допускается и т.п.).
Однако далее в проекте указывается, что из целей законодательного регулирования может следовать, что содержащийся в императивной норме явно выраженный запрет на соглашение сторон об ином распространяется только на установление ими таких условий, которые будут ущемлять охраняемые законом интересы той стороны, на защиту которой эта норма направлена. Это исключение иллюстрируется толкованием ч. 4 ст. 29 Федерального закона от 02 декабря 1990 года № 395-1 «О банках и банковской деятельности», которой установлен запрет на одностороннее изменение кредитной организацией порядка определения процентов по кредитному договору, заключенному с заемщиком-гражданином, что не означает запрета на такое одностороннее изменение указанного порядка, вследствие которого размер процентов по кредиту уменьшается.
Следует обратить внимание, что и в приведенном примере по существу речь идет о применении императивной нормы, направленной на защиту интересов стороны договора, не являющейся предпринимателем. То есть на отношения кредитной организации с юридическим лицом предусмотренный запрет не распространяется. Соответственно стороны вправе для целей осуществления предпринимательской деятельности предусмотреть возможность одностороннего изменения процентов по кредиту.
Приведенная норма явно является императивной, но с ограниченным по субъектному составу действием. Во всех иных случаях она является императивной. Соответственно, императивность нормы закона распространяет свою регулятивное воздействие лишь на тех участников гражданского оборота, которые в ней прямо поименованы.
Собственно непосредственно ранее вывод об императивности альтернативных вариантов поведения сформулирован в третьем пункте проекта, согласно которому при отсутствии в норме, регулирующей права и обязанности по договору, явно выраженного запрета сторонам договора устанавливать условие отличное от предусмотренного в ней, она может быть применена судом как императивная независимо от того, содержится или не содержится в ней указание на возможность предусмотреть иное соглашением сторон, если суд установит, что исходя из целей законодательного регулирования содержащееся в ней правило обеспечивает защиту охраняемых законом интересов (интересов слабой стороны договора, третьих лиц, публичных интересов и т. д.) либо императивность нормы вытекает из существа договора. В таком случае суд констатирует, что исключение соглашением сторон ее применения либо установление условия, отличного от предусмотренного в ней, недопустимо либо в целом, либо в той части, в которой она направлена на защиту интересов одной из сторон договора. При этом суд обязан мотивировать свой вывод об императивности нормы, в частности, путем указания на то, какие вышеназванные интересы защищаются применением данной нормы, либо каким образом существо договора предопределяет императивность нормы. По существу приведенная рекомендация направлена на расширение дискретных полномочий суда, поскольку иное вряд ли способствует достижению провозглашенного принципа толкования с учетом целей законодательного регулирования, и в том же время существенно ущемляет свободу договора, снижая гарантии автономности воли участников гражданского оборота. Имеется в виду, что суд наделяется правом усмотрения в целях защиты нарушенных интересов, если придет к выводу, что договорное условие представляет по существу стороне такие возможности, которые хотя и являются правомерными, но нарушают баланс интересов участников договора.
Полагаю, что в данном случае речь идет о частном случае злоупотребления правом при совершении действий в обход закона, тем самым очерчивается возможная сфера применения п. 2 и 3 ст. 10 ГК РФ, устанавливающего возможность отказа в защите принадлежащего лицу права полностью или частично, если осуществление такого права является недобросовестным либо причиняет вред иной стороне договора. В таком случае суд, не исследуя действительность условия договора, отказывает в его применении в угоду тем правилам, какие установлены законом.
Между тем иллюстрация к приведенному положению проекта несколько отличается от того понимая, какое сложилось у меня применительно к его содержанию. В проекте приводится в качестве примера норма п. 2 ст. 610 ГК РФ о праве на немотивированное расторжение договора аренды, заключенного на неопределенный срок, притом в следующей интерпретации: «Данная норма, хотя и не содержит явно выраженного запрета на установление иного соглашением сторон, но из существа договора аренды как договора о передаче имущества во временное владение и пользование или во временное пользование (ст. 606 ГК РФ) и целей законодательного регулирования в целом следует, что стороны такого договора аренды не могут полностью исключить право на отказ от договора, так как в результате этого передача имущества во владение и пользование фактически утратила бы временный характер».
С другой стороны, приведенный мной довод также обнаруживается в позиции проекта, поскольку связан с недопустимостью отказа от права, предусмотренного законом, что в итоге влечет необоснованный отказ от права на защиту. Об этом свидетельствуют иные предлагаемые примеры применения пункта третьего проекта (надо отметить – самые многочисленные). Разбирать каждый из них подробно не отвечает замыслу настоящего очерка, а потому обратим наше внимание на последующие рекомендации.
В продолжение высказанного нами предположения о том, что суд не исследует по существу действительность условия договора, применяя закон вместо договорного условия, четвертый пункт проекта предоставляет нам исключение из этого правила. Если норма не содержит явно выраженного запрета на установление соглашением сторон условия договора, отличного от предусмотренного в ней, и судом не будут установлены те охраняемые законом интересы, для защиты которых исходя из целей законодательного регулирования требуется применение нормы как императивной, при этом вывод об ее императивности не вытекает из существа договора, то она должна рассматриваться как диспозитивная и отличие условий договора от содержания данной нормы не может служить основанием для признания этого договора или отдельных его условий недействительными по ст. 168 ГК РФ.
Это положение в целом созвучно идее добросовестности сторон договора и по существу своему ориентирует суды на то, что в отсутствие установленного факта действия в обход закона, для целей установления правоотношений сторон и разрешения спора подлежит применению договорное условие.
Вообще следует отметить, что новеллы раздела ГК РФ о сделках учтены составителя проекта в полной мере. И здесь, для уяснения смысла комментируемого положения, необходимо обратиться к содержанию новой редакции ст. 166 ГК РФ.
Принципиально не отвергая классификацию недействительных сделок на ничтожные и оспоримые по критерию судебного признания, законодатель предусмотрел довольно сжатые условия применения правил о недействительности, ограничив их как по субъектам, управомоченным на предъявление требований, так и по общим требованиям к основаниям недействительности, зависимым от добросовестности участников и наличия условий конвалидации (исцеления) сделки.
Однако для целей комментария нас интересует содержания п. 5 ст. 166 ГК РФ, согласно которому заявление о недействительности сделки не имеет правового значения, если ссылающееся на недействительность сделки лицо действует недобросовестно, в частности если его поведение после заключения сделки давало основание другим лицам полагаться на действительность сделки. Содержание новеллы находится в полном соответствии с правовой позицией проекта, поскольку четко отчерчивает основания судебного признания договорного условия недействительным. Для этого, во-первых, необходимо установление недобросовестности стороны, а во-вторых, ? заявление о недействительности. Полагаю, что отсутствие заявленного требования либо возражения со ссылкой на ничтожность договора в принципе исключает судебное вмешательство в оценку действительности договора. Аналогичные по существу правила находим в положениях о сроке исковой давности, применение которых возможно лишь по заявлению заинтересованного лица.
Таким образом, отсутствие установленного нарушения охраняемым законом интересов является фундаментом действительности сделки, а при наличии наряду с этим недобросовестности одной из сторон, суд вправе лишь ее правовой защиты, не опорочивая саму сделку.
Приведенные в обоснование позиции примеры предполагают демонстрацию баланса частных и публичных интересов, поскольку усмотрение суда имеет объективные критерии своего проявления, которое не может произвольно ограничивать свободу договора, если только этого не требует конкретная ситуация в целях защиты охраняемых законом интересов одной из сторон.
Более четко, отличие оценки императивности либо диспозитивности нормы в зависимости от субъектного состава, сформулирована в пункте пятом проекта, хотя само его содержание в свете изложенного ранее мне представляется излишним. Судам предлагается руководствоваться тем, что в виду того, что в отношениях, связанных с предпринимательской деятельностью обеих сторон договора, допускается б?льшая степень договорной свободы, чем в отношениях предпринимателей с потребителями, одна и та же норма, регулирующая права и обязанности сторон договора и не содержащая явно выраженного запрета на установление их соглашением отличного от нее условия, может быть признана диспозитивной в отношении сугубо предпринимательских договоров и императивной – в отношении договоров потребительских. Понимание этого положения уже было дано мною в комментарии к пункту первому и отчасти второму проекту, потому на нем останавливаться подробно нецелесообразно. По существу отсылка к норме п. 1 ст. 809 и п. 1 ст. 819 ГК РФ в качестве примера практического использования декларируемой позиции представляет собой попытку обратить внимание судов на мотивы различного подхода законодателя к регулированию тожественных правовых отношений в зависимости от их субъектного состава.
Полагаю, что названный пункт, важный и принципиальный для всего проекта, является дополнительным напоминанием необходимости более внимательного отношения к нормативному материалу и, как следствие, правильному установлению обстоятельств разрешаемого спора.
Ранее высказанные соображения об усмотрении суда при оценке действий в обход закона, при комментировании пункта третьего проекта применительно к диспозитивным нормам, распространяются также на правовую позицию, изложенную в шестом пункте проекта, применительно к императивным нормам, содержание которого следующее. Судам следует учитывать, что в случаях, когда будет доказано, что сторона злоупотребляет своим правом, вытекающим из условия договора, отличного от диспозитивной нормы или исключающего ее применение, либо злоупотребляет своим правом, основанным на императивной норме, суд с учетом характера и последствий допущенного злоупотребления может отказать ей в защите принадлежащего ей права полностью или частично, признать соответствующее условие договора недействительным либо применить иные меры, предусмотренные законом (п. 2 ст. 10 ГКРФ). Понятное дело, что признание условия договора недействительным должно осуществляться с учетом положений ст. 166 ГК РФ, о чем было указано ранее.
Вместе с тем, в продолжение комментируемый пункт дает следующую рекомендацию. При этом возможны ситуации, когда злоупотребление правом допущено обеими сторонами договора, недобросовестно воспользовавшимися свободой определения договорных условий в нарушение охраняемых законом интересов третьих лиц или публичных интересов.
Данные положения никакими примерами не сопровождаются. Однако из предлагаемого изложения может быть сделан вывод, что суд, с одной стороны, отказывает в защите права по основаниям ст. 10 ГК РФ, но при этом вопрос о недействительности помимо заявления сторон вправе рассмотреть при не их взаимной недобросовестности.
Мне не ведом замысел составителей проекта в указанной части, но логично предположить, что комментируемая позиция устанавливает критерий применения судами норм о недействительности, поскольку первая и вторая часть пункта проекта соотносятся. На мой скромный взгляд, как общее и специальное. То есть, злоупотребляющей стороне, чьи притязания основаны на условии договора, отличном от диспозитивной нормы либо на императивной норме, суд отказывает в защите, но при взаимной недобросовестности, хотя и в отсутствие злоупотребления второй стороны, суд вправе признать условие договора недействительным.
Предыдущее изложение (с первого по шестой пункты проекта) можно назвать «общей частью» практического руководства о свободе договора. Дальнейшее изложение имеет отношение к «специальной части», затрагивая вопросы, основанные на уже выработанных рекомендациях.
Например, пункт седьмой проекта касается вопроса о так называемых непоименованных договора, заключение которых прямо предусмотрено п. 2 ст. 421 ГК РФ. Поскольку специальное нормативное регулирование непоименованных договоров отсутствует, суды испытывают затруднение в толкование в толковании условий договора. На практике в данном случае прибегают к положениям ст. 431 ГК РФ. А, учитывая регулятивную функцию договорных условий, я уже писал о целесообразности распространить ее действие не только к тексту договора, но и учитывать при этом цели законодательного регулирования, предполагающего добросовестное использование сторонами своих прав и обязанностей во взаимных отношениях.
Аналогичным образом поступают и составители проекта, указывая, что нормы об отдельных видах договоров, предусмотренных законом или иными правовыми актами, могут быть применены к непоименованному договору по аналогии закона (статья 6 ГК РФ), когда исходя из целей законодательного регулирования это необходимо для защиты охраняемых законом интересов слабой стороны договора, третьих лиц или публичных интересов. При этом суд обязан мотивировать свой вывод о применении нормы по аналогии, в частности, путем указания на то, какие соответствующие интересы этим защищаются.
Блестящая, надо признать, по своей технике правовая позиция, которой устанавливаются четкие и понятные критерии толкования условий непоименованных договоров и возможность применения к ним не только общих положений гражданского законодательства о сделках и договорах, но и общих правил об отдельных видах договоров или же правил о конкретных договорных отношений. Аналогичная юридическая техника используется законодателем, предоставляя, например, заказчику по договору бытового подряда при нарушении его прав недостатком работы, аналогичные права, какие в похожей ситуации предоставлены покупателю некачественной вещи. Притом что в данном случае имеет прямое указание на положения о купле-продаже, т.е. соответствующая норма закона является отсылочной.
Вместе с тем главное отличие поименованных и непоименованных договоров, как показывает практика, состоит не в конкретных правах и обязанностях, а в предмете договоров. Я нисколько не хочу утверждать, что наш юридический быт является замкнутым и бедным по своим проявлениям, но все же, предусматриваемые сторонами в непоименованных договорах права и обязанности, своим источником имеют существующее законодательное регулирование о договорах поименованных. А потому адаптированные под предмет непоименованного договора условия имеют явно усматриваемые аналоги в законе. Именно поэтому толкование условий непоименованного договора не может ограничиваться буквальным значение содержащихся в нем слов и выражений и должно быть основано на нормах права, регулирующих аналогичные отношения. Соответственно, целесообразно предусмотреть обязанность суда мотивировать вывод о применении нормы по аналогии не только путем указания на соответствующие защищаемые интересы (по существу – следствие применяемой аналогии), но также и на основание для применения аналогии закона, указывая в чем состоит тождество прав и обязанностей аналогичных поименованного и непоименованного договоров.
Вместе с тем следует также помнить, что суду всякий раз надлежит устанавливать, является договор, из которого возник спор, действительно непоименованным, либо он является имеющим строгое регулирование поименованным договором. В качестве примера сошлюсь на практику прикрытия под названием договоров об инвестировании, договоров о долевом участии в строительстве. Понятное также дело, что такие договоры не могут рассматриваться как мнимые либо притворные.
И поскольку регулирование поименованных договоров осуществляется не только ГК РФ, но и специальными законами, пункт восьмой проекта указывает, что при рассмотрении споров из договоров судам следует учитывать, что положения специальных законов и иных правовых актов, регулирующих соответствующие отношения, например, возникающие на финансовом рынке, (в том числе связанные с использованием производных финансовых инструментов, выпуском и обращением ценных бумаг, профессиональной деятельностью на рынке ценных бумаг, организованными торгами на финансовых рынках), обладают приоритетом перед общими нормами ГК РФ об обязательствах и договорах, а также об отдельных видах договоров лишь при условии, что они приняты в соответствии с ГК РФ и его положения допускают возможность установления иного регулирования законом или – в пределах, предусмотренных ГК РФ и другими законами, – иными правовыми актами (статья 3 ГКРФ). Данное разъяснение преимущественно цитирует положения ГК РФ об источниках регулирования гражданских правовых отношениях, а потому представляется излишним. Вместе с тем специальное указание на применение ст. 3 ГК РФ к договорам непоименованным, проблема толкования которых изложена в седьмом пункте проекта, более обосновано. Тем более, что источником условий непоименованных договоров не обязательно и чаще всего не всегда является ГК РФ, а как раз специальные законы. Объединение рекомендаций пунктов седьмого и восьмого с технико-юридической точки зрения завершит выявленные аспекты непоименованных договоров и будет способствовать более зримому пониманию их природы и пределам толкования.
Равно также как стороны свободны в изменении условий договора, законодатель наделен властью изменить регулирование договорных отношений, предусматривая изъятия из принципа диспозитивности либо, напротив, отменяя императивность тех или иных требований, что требует единообразного толкования новых норм и возможность их применения к ранее заключенным договорам. На этот счет пункт девятый проекта указывает, что судам надлежит иметь в виду, что согласно п. 2 ст. 422 ГК РФ закон, принятый после заключения договора и устанавливающий обязательные для сторон правила иные, чем те, которые действовали при заключении договора, распространяет свое действие на отношения сторон по такому договору лишь в случае, когда в законе прямо установлено, что его действие распространяется на отношения, возникшие из ранее заключенных договоров. В силу п. 2 ст. 4 ГК РФ это правило применяется как к императивным, так и к диспозитивным нормам.
Стало быть, отмеченные в «общей части» проекта рекомендации подлежат применению судами с учетом времени принятия соответствующих норм закона. Вместе с тем, в целях достижения принципов правового регулирования целесообразно указать на возможность суда отступить от законодательно установленных качеств или содержания правовой нормы (при замене диспозитивной нормы императивной или в иных случаях), если этого требует защиты охраняемых законом интересов стороны, особенно при недобросовестности контрагента. Ведь общий принцип гражданского права исключает возможность получения выгоды из своего недобросовестного поведения либо преимущественного положения, что актуально для случаев возникновения таковых при изменении самого закона. Со значительными отступлениями аналогией для такого решения может явиться известным уголовному праву принцип об обратной силе закона, улучшающего положение виновного.
Однако изменению могут подвергаться не только законодательно установленные требования к договорам. В некоторых случаях источником договорных условий могут явиться примерные условиями (стандартная документация), разработанные для договоров соответствующего вида и опубликованные в печати (ст. 427 ГК РФ). Пункт десятый проекта посвящен пределам использования сторонами договора примерных условий такой документации, устанавливая, что стороны могут своим соглашением предусмотреть применение таких примерных условий (стандартной документации) к их отношениям по договору как в полном объеме, так и частично, в том числе по своему усмотрению изменить положения стандартной документации или договориться о неприменении отдельных ее положений.
Объем использованных сторонами условий исключает в любом случае возможность ссылаться на недействительность заключенного договора по основаниям несоответствия закону (ст. 198 ГК РФ). Кроме того, если стороны используют такие примерные условия, но прямо не предусматривают их использование, содержание стандартной документации может явиться основанием для толкования по аналогии условий договора, оцениваемого судом как непоименованного. Не думаю, что имеются какие-либо объективные предпосылки для изъятия из общего принципа, сформулированного в пункте седьмом проекта, для целей толкования. Тем более, что условия стандартной документации вполне можно оценить как сложившийся обычай (ст. 5 ГК РФ), нормативное воздействие которого на стороны договора обусловлено исполнением таких условий. А исполнение договора, предполагаемого недействительным, исключает такую его квалификацию в силу п. 2 ст. 166 ГК РФ в части, устанавливающей, что сторона, из поведения которой явствует ее воля сохранить силу сделки, не вправе оспаривать сделку по основанию, о котором эта сторона знала или должна была знать при проявлении ее воли.
Единственным разумным исключением может явиться использование сторонами таких стандартных условий, которые противоречат императивным нормам о договорах. В таком случае суд вправе отказать в применении согласованного условия со ссылкой на п. 2 ст. 5 ГК РФ, согласно которому обычаи, противоречащие обязательным для участников соответствующего отношения положениям законодательства или договору, не применяются.
Отсюда и обоснованность последующих рекомендаций комментируемого пункта проекта. Так, если при заключении договора стороны пришли к соглашению, что его отдельные условия определяются путем отсылки к примерным условиям (ст. 427 ГК РФ), судам следует учитывать, что при внесении изменений в эти примерные условия такие изменения распространяют свое действие на возникающие из договора отношения лишь в случае, когда это прямо предусмотрено сторонами либо в самом договоре, либо в последующем соглашении. Поскольку примерные условия, равно как и обычай не устанавливаются нормативно, а само их применение сторонами договора основано по согласованию, всякие изменения в такие условия для сторон не могут быть обязательными.
Специально к договорным отношениям субъектов предпринимательской деятельности относится одиннадцатый пункт проекта. В нем предложены альтернативные варианты правовой позиции, суть которой состоит в необходимости предоставления защиты контрагенту, заключившему договор на обременительных для себя условиях. Предлагаемые для обсуждения варианты исходят из различного понимания природы такого договора.
В первом варианте определяется, что в тех случаях, когда будет установлено, что при заключении договора, проект которого был разработан одной из сторон и содержал в себе условия, являющиеся явно обременительными для ее контрагента и существенным образом нарушающие баланс интересов сторон, а контрагент был поставлен в положение, затрудняющее согласование иного содержания отдельных условий договора, суд вправе применить к такому договору положения ст. 428 ГК РФ о договорах присоединения, изменив или расторгнув соответствующий договор по требованию такого контрагента. В таком случае, поскольку согласно п. 4 ст. 1 ГК РФ никто не вправе извлекать преимущество из своего незаконного или недобросовестного поведения, договор считается действовавшим в измененной редакции либо соответственно не действовавшим с момента его заключения. Как видим, в данном случае составители отказывают в признании договора между сторонами недействительным.
Оперативная защита нарушенных интересов требует от сторон и суда определение того необходимого минимума юридически значимых обстоятельств и их доказательств, какие требуются для своевременного и справедливого разрешения спора. Вряд ли найдется достойное возражение тому, что доказывание нарушенного баланса интересов гораздо более продуктивно, чем вынужденные обстоятельства заключения сделки. Напомню, что согласно п. 3 ст. 179 ГК РФ по иску потерпевшего может быть признана недействительной сделка, совершенная на крайне невыгодных условиях, которую лицо было вынуждено совершить вследствие стечения тяжелых обстоятельств, чем другая сторона воспользовалась (кабальная сделка). Необходимость доказывания невыгодности условий, наличие стечения тяжелых обстоятельств, а главное знание другой стороной этих обстоятельств, чем она и воспользовалась, делает совершенно не применимым оценка всяких вообще обременительных условий как недействительных и не способствует эффективной защите нарушенных интересов. Потому предложенная в первом варианте редакция пункта проекта является обоснованной и кроме того необходимой.
Не спасает положения возможность защиты нарушенных интересов, состоящая в усмотрении злоупотребления правом другой стороны, как предлагается во втором варианте последнего предложения: «В таком случае, поскольку согласно п. 4 ст. 1 ГК РФ никто не вправе извлекать преимущество из своего незаконного или недобросовестного поведения, условия договора, являющиеся явно обременительными и существенным образом нарушающие баланс интересов сторон, ничтожны (статья 10 ГКРФ)». Если речь идет о ничтожности, которая также подразумевается в ст. 10 ГК РФ, суду надлежит сослаться на конкретное основание ничтожности. В нашем случае это цитированная норма п. 3 ст. 179 ГК РФ, на неудобство применения которой я указал выше. Кроме того, в этой статье говорится о возможности судебного признания сделки недействительной, т.е об оспоримости. Откуда в редакции проекта взято указание на ничтожность совершенно не понятно.
В пользу верного решения первой редакции приводится последняя рекомендация комментируемого пункта проекта. При оценке того, являются ли условия договора явно обременительными и нарушают ли они существенным образом баланс интересов сторон, судам следует учитывать, что ответчик по требованию, основанному на ст. 428 ГК РФ, вправе в обоснование своих возражений, в частности, представлять доказательства того, что данный договор, содержащий условия, создающие существенные преимущества для ответчика, был заключен на этих условиях в связи с наличием другого договора (договоров), где содержатся условия, создающие, наоборот, существенные преимущества для истца (хотя бы это и не было прямо упомянуто ни в одном из этих договоров), поэтому нарушение баланса интересов сторон на самом деле отсутствует.
Все предельно просто и понятно. Добавлю только, что в рассмотренной ситуации, содержащей явно ограничение свободы договора при присоединии к договору, присоединяющейся стороне должно быть предоставлено право на прекращение договора. Вместе с тем при общем запрете на односторонни отказ от исполнения, предлагаемая позиция дает толкование к тем существенным обстоятельствам, которые могут повлечь за собой изменение или расторжение договора в судебном порядке. При этом также учитывается признанная позиция о невозможности возврата исполненного до момента изменения или расторжения договора, потому и предлагается применение измененной редакции договора.
Последний, двенадцатый пункт проекта затрагивает крайне важную составляющую договорных споров – выявление истинной воли сторон при заключении договора. Звучит он так. При разрешении споров, возникающих из договоров, в случае неясности условий договора и невозможности установить действительную общую волю сторон с учетом цели договора, в том числе исходя из текста договора, предшествующих заключению договора переговоров, переписки сторон, практики, установившейся во взаимных отношениях сторон, обычаев, а также последующего поведения сторон договора (ст. 431 ГК РФ) толкование судом условий договора должно осуществляться в пользу контрагента стороны, которая подготовила проект договора либо предложила формулировку соответствующего условия.
По аналогии с высказанными соображениями о понимании предшествующего пункта, отмечу, что составление обеими сторонами каждого буквально условия договора в практике не встречается вообще никогда. Как правило, из общих требований закона о заключении договоров, предполагающего направление оферты и ее акцепта, следует, что одна из сторон предлагает второй стороне заключить договор на конкретных условиях. Здесь, конечно же, нельзя усмотреть наличие договора присоединения, однако сам по себе факт признания составителями тех условий, какие предшествуют подписанию договоров, состоящий по сути в присоединении к условиям одной из сторон, хотя бы и при составлении протоколов разногласий, необходимо только приветствовать. По этой причине толкование таких договоров должно осуществляться в пользу присоединяющейся стороны. Для этих целей имеется даже специальная оговорка, что рекомендация действует против стороны, являющейся профессионалом в соответствующей сфере, требующей специальных познаний (например, банк по договору кредита, лизингодатель по договору лизинга, страховщик по договору страхования и т.п.).
Однако вряд ли целесообразно предусматривать, что соглашением сторон может быть предусмотрено, в пользу какой стороны толкуются условия договора в случае их неясности, поскольку это способно нанести ущерб охраняемым законом интересам и явиться основанием недобросовестности стороны, предлагающей договорное условие, против чего направлено содержание разъяснения.
адвокат Евгений Киминчижи (г. Белгород)
В настоящем очерке хотелось бы прокомментировать отдельные положения проекта постановления, тем самым ознакомив с ним заинтересованных лиц.
Первый пункт проекта ориентирует суды на то, что применяя положения п. 2 ст. 1 и ст. 421 ГК РФ, следует учитывать, что норма, определяющая права и обязанности сторон договора, оценивается исходя из ее существа и целей законодательного регулирования, а, не только исходя из буквального значения содержащихся в ней слов и выражений.
Данный пункт обнаруживает следующий принципиальный момент: как понимать и определять цель законодательного регулирования, если сторонами урегулированы в договоре права и обязанности иначе, чем это предусмотрено законом, т.е. в ситуации, когда участники гражданского оборота реализовали диспозитивные возможности гражданского законодательства?
Понятное дело, что стороны договора не могут своей волей менять те предписания закона, которые для них являются обязательными. Но закон довольно часто оставляет свободу усмотрения участникам договора либо не содержит строгих запретов о возможности предусмотреть иное сравнительно с законом правило поведения.
Так, например, в случае, если стороны не предусмотрели в договоре возможность расторжения договора купли-продажи при нарушении покупателем обязанностей по оплате, то продавец лишен права потребовать возврат исполненного им по сделке, в том числе вернуть переданную покупателю вещь в свою собственность. В такой ситуации покупатель вправе лишь потребовать оплаты проданного и переданного товара.
Однако закон знает и иные случаи, когда в зависимости от того либо иного поведения недобросовестной стороны заинтересованное лицо свободно в выборе средств и способов защиты своих интересов. Применительно к рассмотренной ситуации, например, независимо от наличия в договоре условия о расторжении договора, продавец вправе отказаться от договора. если покупатель отказывается принять и оплатить товар. Соответствующая норма (п. 4 ст. 486 ГК РФ) предоставляет продавцу варианты поведения, вместе с тем сужает свободу усмотрения лишь теми правами и обязанностями, которые предусмотрены в законе.
Очевидно, что предусмотренные законом права и обязанности сторон договора имеют отношение к тем правам и обязанностям, реализация которых направлена на защиту уже нарушенных интересов в уже существующем обязательстве. Таким образом, выявление целей законодательного регулирования предполагает применение сторонами четко определенных законом средств и способов защиты своих интересов. По крайней мере, именно такое прочтение первого пункта проекта является обоснованным и предполагается, что называется по умолчанию. Об этом также свидетельствует и то, что учет целей регулирования возлагается на суд, а суд вмешивается в отношения сторон в установленном процессуальном порядке, когда возбужден спор о нарушенном праве. И применение судом положений закона, сужает сферу свободы договора в целях защиты нарушенного права и стабильности гражданского оборота.
Вместе с тем, предположу, что в тех случаях, когда предметом спора становятся диспозитивно оговоренные сторонами условия, аналогов которых в законе не имеется, суд также обязан толковать договорное условие не только исходя из его текста (ст. 431 ГК РФ), но исходя из целей законодательного регулирования, предполагающего добросовестное использование сторонами своих прав и обязанностей во взаимных отношениях.
Вместе с тем, приведенные выше примеры демонстрируют, насколько тонкой и неопределенной является грань между императивностью и диспозитивностью гражданско-правового регулирования. Ведь положения закона, предусматривающие альтернативу поведения, очень часто предполагают строгое следование установленным правилам и невозможность предусмотреть иное в договоре. С другой стороны, указание в договоре на один из возможных вариантов поведения, поименованного в законе, при наличии законно установленной альтернативы, не лишает сторону обращаться к положениям закона, ибо обратное свидетельствует об ограничении права на защиту, недопустимом по общему правилу. Между тем, ранее мы указали, что предусмотренные законом варианты по существу своему являются средствами защиты нарушенных интересов.
Принципиальной является рекомендация о допущении большей степени договорной свободы предпринимателей между собой, чем в отношениях предпринимателей с потребителями или граждан между собой. Этот принцип красной нитью пронизывает буквально каждую правовую позицию, предлагаемую в проекте, и направлен на защиту экономически слабой стороны договора. Отсюда следует, что пределы судебного толкования и свобода сторон зависят от субъектного состава договорного отношения.
Ответ на вопрос о соотношении императивности и диспозитивности по субъектному составу договора содержится во втором пункте комментируемого проекта. Согласно ему, норма, определяющая права и обязанности сторон договора, является императивной, если она содержит явно выраженный запрет на установление соглашением сторон условия договора, отличного от предусмотренного этой нормой правила (например, указано, что такое соглашение ничтожно, запрещено, не допускается и т.п.).
Однако далее в проекте указывается, что из целей законодательного регулирования может следовать, что содержащийся в императивной норме явно выраженный запрет на соглашение сторон об ином распространяется только на установление ими таких условий, которые будут ущемлять охраняемые законом интересы той стороны, на защиту которой эта норма направлена. Это исключение иллюстрируется толкованием ч. 4 ст. 29 Федерального закона от 02 декабря 1990 года № 395-1 «О банках и банковской деятельности», которой установлен запрет на одностороннее изменение кредитной организацией порядка определения процентов по кредитному договору, заключенному с заемщиком-гражданином, что не означает запрета на такое одностороннее изменение указанного порядка, вследствие которого размер процентов по кредиту уменьшается.
Следует обратить внимание, что и в приведенном примере по существу речь идет о применении императивной нормы, направленной на защиту интересов стороны договора, не являющейся предпринимателем. То есть на отношения кредитной организации с юридическим лицом предусмотренный запрет не распространяется. Соответственно стороны вправе для целей осуществления предпринимательской деятельности предусмотреть возможность одностороннего изменения процентов по кредиту.
Приведенная норма явно является императивной, но с ограниченным по субъектному составу действием. Во всех иных случаях она является императивной. Соответственно, императивность нормы закона распространяет свою регулятивное воздействие лишь на тех участников гражданского оборота, которые в ней прямо поименованы.
Собственно непосредственно ранее вывод об императивности альтернативных вариантов поведения сформулирован в третьем пункте проекта, согласно которому при отсутствии в норме, регулирующей права и обязанности по договору, явно выраженного запрета сторонам договора устанавливать условие отличное от предусмотренного в ней, она может быть применена судом как императивная независимо от того, содержится или не содержится в ней указание на возможность предусмотреть иное соглашением сторон, если суд установит, что исходя из целей законодательного регулирования содержащееся в ней правило обеспечивает защиту охраняемых законом интересов (интересов слабой стороны договора, третьих лиц, публичных интересов и т. д.) либо императивность нормы вытекает из существа договора. В таком случае суд констатирует, что исключение соглашением сторон ее применения либо установление условия, отличного от предусмотренного в ней, недопустимо либо в целом, либо в той части, в которой она направлена на защиту интересов одной из сторон договора. При этом суд обязан мотивировать свой вывод об императивности нормы, в частности, путем указания на то, какие вышеназванные интересы защищаются применением данной нормы, либо каким образом существо договора предопределяет императивность нормы. По существу приведенная рекомендация направлена на расширение дискретных полномочий суда, поскольку иное вряд ли способствует достижению провозглашенного принципа толкования с учетом целей законодательного регулирования, и в том же время существенно ущемляет свободу договора, снижая гарантии автономности воли участников гражданского оборота. Имеется в виду, что суд наделяется правом усмотрения в целях защиты нарушенных интересов, если придет к выводу, что договорное условие представляет по существу стороне такие возможности, которые хотя и являются правомерными, но нарушают баланс интересов участников договора.
Полагаю, что в данном случае речь идет о частном случае злоупотребления правом при совершении действий в обход закона, тем самым очерчивается возможная сфера применения п. 2 и 3 ст. 10 ГК РФ, устанавливающего возможность отказа в защите принадлежащего лицу права полностью или частично, если осуществление такого права является недобросовестным либо причиняет вред иной стороне договора. В таком случае суд, не исследуя действительность условия договора, отказывает в его применении в угоду тем правилам, какие установлены законом.
Между тем иллюстрация к приведенному положению проекта несколько отличается от того понимая, какое сложилось у меня применительно к его содержанию. В проекте приводится в качестве примера норма п. 2 ст. 610 ГК РФ о праве на немотивированное расторжение договора аренды, заключенного на неопределенный срок, притом в следующей интерпретации: «Данная норма, хотя и не содержит явно выраженного запрета на установление иного соглашением сторон, но из существа договора аренды как договора о передаче имущества во временное владение и пользование или во временное пользование (ст. 606 ГК РФ) и целей законодательного регулирования в целом следует, что стороны такого договора аренды не могут полностью исключить право на отказ от договора, так как в результате этого передача имущества во владение и пользование фактически утратила бы временный характер».
С другой стороны, приведенный мной довод также обнаруживается в позиции проекта, поскольку связан с недопустимостью отказа от права, предусмотренного законом, что в итоге влечет необоснованный отказ от права на защиту. Об этом свидетельствуют иные предлагаемые примеры применения пункта третьего проекта (надо отметить – самые многочисленные). Разбирать каждый из них подробно не отвечает замыслу настоящего очерка, а потому обратим наше внимание на последующие рекомендации.
В продолжение высказанного нами предположения о том, что суд не исследует по существу действительность условия договора, применяя закон вместо договорного условия, четвертый пункт проекта предоставляет нам исключение из этого правила. Если норма не содержит явно выраженного запрета на установление соглашением сторон условия договора, отличного от предусмотренного в ней, и судом не будут установлены те охраняемые законом интересы, для защиты которых исходя из целей законодательного регулирования требуется применение нормы как императивной, при этом вывод об ее императивности не вытекает из существа договора, то она должна рассматриваться как диспозитивная и отличие условий договора от содержания данной нормы не может служить основанием для признания этого договора или отдельных его условий недействительными по ст. 168 ГК РФ.
Это положение в целом созвучно идее добросовестности сторон договора и по существу своему ориентирует суды на то, что в отсутствие установленного факта действия в обход закона, для целей установления правоотношений сторон и разрешения спора подлежит применению договорное условие.
Вообще следует отметить, что новеллы раздела ГК РФ о сделках учтены составителя проекта в полной мере. И здесь, для уяснения смысла комментируемого положения, необходимо обратиться к содержанию новой редакции ст. 166 ГК РФ.
Принципиально не отвергая классификацию недействительных сделок на ничтожные и оспоримые по критерию судебного признания, законодатель предусмотрел довольно сжатые условия применения правил о недействительности, ограничив их как по субъектам, управомоченным на предъявление требований, так и по общим требованиям к основаниям недействительности, зависимым от добросовестности участников и наличия условий конвалидации (исцеления) сделки.
Однако для целей комментария нас интересует содержания п. 5 ст. 166 ГК РФ, согласно которому заявление о недействительности сделки не имеет правового значения, если ссылающееся на недействительность сделки лицо действует недобросовестно, в частности если его поведение после заключения сделки давало основание другим лицам полагаться на действительность сделки. Содержание новеллы находится в полном соответствии с правовой позицией проекта, поскольку четко отчерчивает основания судебного признания договорного условия недействительным. Для этого, во-первых, необходимо установление недобросовестности стороны, а во-вторых, ? заявление о недействительности. Полагаю, что отсутствие заявленного требования либо возражения со ссылкой на ничтожность договора в принципе исключает судебное вмешательство в оценку действительности договора. Аналогичные по существу правила находим в положениях о сроке исковой давности, применение которых возможно лишь по заявлению заинтересованного лица.
Таким образом, отсутствие установленного нарушения охраняемым законом интересов является фундаментом действительности сделки, а при наличии наряду с этим недобросовестности одной из сторон, суд вправе лишь ее правовой защиты, не опорочивая саму сделку.
Приведенные в обоснование позиции примеры предполагают демонстрацию баланса частных и публичных интересов, поскольку усмотрение суда имеет объективные критерии своего проявления, которое не может произвольно ограничивать свободу договора, если только этого не требует конкретная ситуация в целях защиты охраняемых законом интересов одной из сторон.
Более четко, отличие оценки императивности либо диспозитивности нормы в зависимости от субъектного состава, сформулирована в пункте пятом проекта, хотя само его содержание в свете изложенного ранее мне представляется излишним. Судам предлагается руководствоваться тем, что в виду того, что в отношениях, связанных с предпринимательской деятельностью обеих сторон договора, допускается б?льшая степень договорной свободы, чем в отношениях предпринимателей с потребителями, одна и та же норма, регулирующая права и обязанности сторон договора и не содержащая явно выраженного запрета на установление их соглашением отличного от нее условия, может быть признана диспозитивной в отношении сугубо предпринимательских договоров и императивной – в отношении договоров потребительских. Понимание этого положения уже было дано мною в комментарии к пункту первому и отчасти второму проекту, потому на нем останавливаться подробно нецелесообразно. По существу отсылка к норме п. 1 ст. 809 и п. 1 ст. 819 ГК РФ в качестве примера практического использования декларируемой позиции представляет собой попытку обратить внимание судов на мотивы различного подхода законодателя к регулированию тожественных правовых отношений в зависимости от их субъектного состава.
Полагаю, что названный пункт, важный и принципиальный для всего проекта, является дополнительным напоминанием необходимости более внимательного отношения к нормативному материалу и, как следствие, правильному установлению обстоятельств разрешаемого спора.
Ранее высказанные соображения об усмотрении суда при оценке действий в обход закона, при комментировании пункта третьего проекта применительно к диспозитивным нормам, распространяются также на правовую позицию, изложенную в шестом пункте проекта, применительно к императивным нормам, содержание которого следующее. Судам следует учитывать, что в случаях, когда будет доказано, что сторона злоупотребляет своим правом, вытекающим из условия договора, отличного от диспозитивной нормы или исключающего ее применение, либо злоупотребляет своим правом, основанным на императивной норме, суд с учетом характера и последствий допущенного злоупотребления может отказать ей в защите принадлежащего ей права полностью или частично, признать соответствующее условие договора недействительным либо применить иные меры, предусмотренные законом (п. 2 ст. 10 ГКРФ). Понятное дело, что признание условия договора недействительным должно осуществляться с учетом положений ст. 166 ГК РФ, о чем было указано ранее.
Вместе с тем, в продолжение комментируемый пункт дает следующую рекомендацию. При этом возможны ситуации, когда злоупотребление правом допущено обеими сторонами договора, недобросовестно воспользовавшимися свободой определения договорных условий в нарушение охраняемых законом интересов третьих лиц или публичных интересов.
Данные положения никакими примерами не сопровождаются. Однако из предлагаемого изложения может быть сделан вывод, что суд, с одной стороны, отказывает в защите права по основаниям ст. 10 ГК РФ, но при этом вопрос о недействительности помимо заявления сторон вправе рассмотреть при не их взаимной недобросовестности.
Мне не ведом замысел составителей проекта в указанной части, но логично предположить, что комментируемая позиция устанавливает критерий применения судами норм о недействительности, поскольку первая и вторая часть пункта проекта соотносятся. На мой скромный взгляд, как общее и специальное. То есть, злоупотребляющей стороне, чьи притязания основаны на условии договора, отличном от диспозитивной нормы либо на императивной норме, суд отказывает в защите, но при взаимной недобросовестности, хотя и в отсутствие злоупотребления второй стороны, суд вправе признать условие договора недействительным.
Предыдущее изложение (с первого по шестой пункты проекта) можно назвать «общей частью» практического руководства о свободе договора. Дальнейшее изложение имеет отношение к «специальной части», затрагивая вопросы, основанные на уже выработанных рекомендациях.
Например, пункт седьмой проекта касается вопроса о так называемых непоименованных договора, заключение которых прямо предусмотрено п. 2 ст. 421 ГК РФ. Поскольку специальное нормативное регулирование непоименованных договоров отсутствует, суды испытывают затруднение в толкование в толковании условий договора. На практике в данном случае прибегают к положениям ст. 431 ГК РФ. А, учитывая регулятивную функцию договорных условий, я уже писал о целесообразности распространить ее действие не только к тексту договора, но и учитывать при этом цели законодательного регулирования, предполагающего добросовестное использование сторонами своих прав и обязанностей во взаимных отношениях.
Аналогичным образом поступают и составители проекта, указывая, что нормы об отдельных видах договоров, предусмотренных законом или иными правовыми актами, могут быть применены к непоименованному договору по аналогии закона (статья 6 ГК РФ), когда исходя из целей законодательного регулирования это необходимо для защиты охраняемых законом интересов слабой стороны договора, третьих лиц или публичных интересов. При этом суд обязан мотивировать свой вывод о применении нормы по аналогии, в частности, путем указания на то, какие соответствующие интересы этим защищаются.
Блестящая, надо признать, по своей технике правовая позиция, которой устанавливаются четкие и понятные критерии толкования условий непоименованных договоров и возможность применения к ним не только общих положений гражданского законодательства о сделках и договорах, но и общих правил об отдельных видах договоров или же правил о конкретных договорных отношений. Аналогичная юридическая техника используется законодателем, предоставляя, например, заказчику по договору бытового подряда при нарушении его прав недостатком работы, аналогичные права, какие в похожей ситуации предоставлены покупателю некачественной вещи. Притом что в данном случае имеет прямое указание на положения о купле-продаже, т.е. соответствующая норма закона является отсылочной.
Вместе с тем главное отличие поименованных и непоименованных договоров, как показывает практика, состоит не в конкретных правах и обязанностях, а в предмете договоров. Я нисколько не хочу утверждать, что наш юридический быт является замкнутым и бедным по своим проявлениям, но все же, предусматриваемые сторонами в непоименованных договорах права и обязанности, своим источником имеют существующее законодательное регулирование о договорах поименованных. А потому адаптированные под предмет непоименованного договора условия имеют явно усматриваемые аналоги в законе. Именно поэтому толкование условий непоименованного договора не может ограничиваться буквальным значение содержащихся в нем слов и выражений и должно быть основано на нормах права, регулирующих аналогичные отношения. Соответственно, целесообразно предусмотреть обязанность суда мотивировать вывод о применении нормы по аналогии не только путем указания на соответствующие защищаемые интересы (по существу – следствие применяемой аналогии), но также и на основание для применения аналогии закона, указывая в чем состоит тождество прав и обязанностей аналогичных поименованного и непоименованного договоров.
Вместе с тем следует также помнить, что суду всякий раз надлежит устанавливать, является договор, из которого возник спор, действительно непоименованным, либо он является имеющим строгое регулирование поименованным договором. В качестве примера сошлюсь на практику прикрытия под названием договоров об инвестировании, договоров о долевом участии в строительстве. Понятное также дело, что такие договоры не могут рассматриваться как мнимые либо притворные.
И поскольку регулирование поименованных договоров осуществляется не только ГК РФ, но и специальными законами, пункт восьмой проекта указывает, что при рассмотрении споров из договоров судам следует учитывать, что положения специальных законов и иных правовых актов, регулирующих соответствующие отношения, например, возникающие на финансовом рынке, (в том числе связанные с использованием производных финансовых инструментов, выпуском и обращением ценных бумаг, профессиональной деятельностью на рынке ценных бумаг, организованными торгами на финансовых рынках), обладают приоритетом перед общими нормами ГК РФ об обязательствах и договорах, а также об отдельных видах договоров лишь при условии, что они приняты в соответствии с ГК РФ и его положения допускают возможность установления иного регулирования законом или – в пределах, предусмотренных ГК РФ и другими законами, – иными правовыми актами (статья 3 ГКРФ). Данное разъяснение преимущественно цитирует положения ГК РФ об источниках регулирования гражданских правовых отношениях, а потому представляется излишним. Вместе с тем специальное указание на применение ст. 3 ГК РФ к договорам непоименованным, проблема толкования которых изложена в седьмом пункте проекта, более обосновано. Тем более, что источником условий непоименованных договоров не обязательно и чаще всего не всегда является ГК РФ, а как раз специальные законы. Объединение рекомендаций пунктов седьмого и восьмого с технико-юридической точки зрения завершит выявленные аспекты непоименованных договоров и будет способствовать более зримому пониманию их природы и пределам толкования.
Равно также как стороны свободны в изменении условий договора, законодатель наделен властью изменить регулирование договорных отношений, предусматривая изъятия из принципа диспозитивности либо, напротив, отменяя императивность тех или иных требований, что требует единообразного толкования новых норм и возможность их применения к ранее заключенным договорам. На этот счет пункт девятый проекта указывает, что судам надлежит иметь в виду, что согласно п. 2 ст. 422 ГК РФ закон, принятый после заключения договора и устанавливающий обязательные для сторон правила иные, чем те, которые действовали при заключении договора, распространяет свое действие на отношения сторон по такому договору лишь в случае, когда в законе прямо установлено, что его действие распространяется на отношения, возникшие из ранее заключенных договоров. В силу п. 2 ст. 4 ГК РФ это правило применяется как к императивным, так и к диспозитивным нормам.
Стало быть, отмеченные в «общей части» проекта рекомендации подлежат применению судами с учетом времени принятия соответствующих норм закона. Вместе с тем, в целях достижения принципов правового регулирования целесообразно указать на возможность суда отступить от законодательно установленных качеств или содержания правовой нормы (при замене диспозитивной нормы императивной или в иных случаях), если этого требует защиты охраняемых законом интересов стороны, особенно при недобросовестности контрагента. Ведь общий принцип гражданского права исключает возможность получения выгоды из своего недобросовестного поведения либо преимущественного положения, что актуально для случаев возникновения таковых при изменении самого закона. Со значительными отступлениями аналогией для такого решения может явиться известным уголовному праву принцип об обратной силе закона, улучшающего положение виновного.
Однако изменению могут подвергаться не только законодательно установленные требования к договорам. В некоторых случаях источником договорных условий могут явиться примерные условиями (стандартная документация), разработанные для договоров соответствующего вида и опубликованные в печати (ст. 427 ГК РФ). Пункт десятый проекта посвящен пределам использования сторонами договора примерных условий такой документации, устанавливая, что стороны могут своим соглашением предусмотреть применение таких примерных условий (стандартной документации) к их отношениям по договору как в полном объеме, так и частично, в том числе по своему усмотрению изменить положения стандартной документации или договориться о неприменении отдельных ее положений.
Объем использованных сторонами условий исключает в любом случае возможность ссылаться на недействительность заключенного договора по основаниям несоответствия закону (ст. 198 ГК РФ). Кроме того, если стороны используют такие примерные условия, но прямо не предусматривают их использование, содержание стандартной документации может явиться основанием для толкования по аналогии условий договора, оцениваемого судом как непоименованного. Не думаю, что имеются какие-либо объективные предпосылки для изъятия из общего принципа, сформулированного в пункте седьмом проекта, для целей толкования. Тем более, что условия стандартной документации вполне можно оценить как сложившийся обычай (ст. 5 ГК РФ), нормативное воздействие которого на стороны договора обусловлено исполнением таких условий. А исполнение договора, предполагаемого недействительным, исключает такую его квалификацию в силу п. 2 ст. 166 ГК РФ в части, устанавливающей, что сторона, из поведения которой явствует ее воля сохранить силу сделки, не вправе оспаривать сделку по основанию, о котором эта сторона знала или должна была знать при проявлении ее воли.
Единственным разумным исключением может явиться использование сторонами таких стандартных условий, которые противоречат императивным нормам о договорах. В таком случае суд вправе отказать в применении согласованного условия со ссылкой на п. 2 ст. 5 ГК РФ, согласно которому обычаи, противоречащие обязательным для участников соответствующего отношения положениям законодательства или договору, не применяются.
Отсюда и обоснованность последующих рекомендаций комментируемого пункта проекта. Так, если при заключении договора стороны пришли к соглашению, что его отдельные условия определяются путем отсылки к примерным условиям (ст. 427 ГК РФ), судам следует учитывать, что при внесении изменений в эти примерные условия такие изменения распространяют свое действие на возникающие из договора отношения лишь в случае, когда это прямо предусмотрено сторонами либо в самом договоре, либо в последующем соглашении. Поскольку примерные условия, равно как и обычай не устанавливаются нормативно, а само их применение сторонами договора основано по согласованию, всякие изменения в такие условия для сторон не могут быть обязательными.
Специально к договорным отношениям субъектов предпринимательской деятельности относится одиннадцатый пункт проекта. В нем предложены альтернативные варианты правовой позиции, суть которой состоит в необходимости предоставления защиты контрагенту, заключившему договор на обременительных для себя условиях. Предлагаемые для обсуждения варианты исходят из различного понимания природы такого договора.
В первом варианте определяется, что в тех случаях, когда будет установлено, что при заключении договора, проект которого был разработан одной из сторон и содержал в себе условия, являющиеся явно обременительными для ее контрагента и существенным образом нарушающие баланс интересов сторон, а контрагент был поставлен в положение, затрудняющее согласование иного содержания отдельных условий договора, суд вправе применить к такому договору положения ст. 428 ГК РФ о договорах присоединения, изменив или расторгнув соответствующий договор по требованию такого контрагента. В таком случае, поскольку согласно п. 4 ст. 1 ГК РФ никто не вправе извлекать преимущество из своего незаконного или недобросовестного поведения, договор считается действовавшим в измененной редакции либо соответственно не действовавшим с момента его заключения. Как видим, в данном случае составители отказывают в признании договора между сторонами недействительным.
Оперативная защита нарушенных интересов требует от сторон и суда определение того необходимого минимума юридически значимых обстоятельств и их доказательств, какие требуются для своевременного и справедливого разрешения спора. Вряд ли найдется достойное возражение тому, что доказывание нарушенного баланса интересов гораздо более продуктивно, чем вынужденные обстоятельства заключения сделки. Напомню, что согласно п. 3 ст. 179 ГК РФ по иску потерпевшего может быть признана недействительной сделка, совершенная на крайне невыгодных условиях, которую лицо было вынуждено совершить вследствие стечения тяжелых обстоятельств, чем другая сторона воспользовалась (кабальная сделка). Необходимость доказывания невыгодности условий, наличие стечения тяжелых обстоятельств, а главное знание другой стороной этих обстоятельств, чем она и воспользовалась, делает совершенно не применимым оценка всяких вообще обременительных условий как недействительных и не способствует эффективной защите нарушенных интересов. Потому предложенная в первом варианте редакция пункта проекта является обоснованной и кроме того необходимой.
Не спасает положения возможность защиты нарушенных интересов, состоящая в усмотрении злоупотребления правом другой стороны, как предлагается во втором варианте последнего предложения: «В таком случае, поскольку согласно п. 4 ст. 1 ГК РФ никто не вправе извлекать преимущество из своего незаконного или недобросовестного поведения, условия договора, являющиеся явно обременительными и существенным образом нарушающие баланс интересов сторон, ничтожны (статья 10 ГКРФ)». Если речь идет о ничтожности, которая также подразумевается в ст. 10 ГК РФ, суду надлежит сослаться на конкретное основание ничтожности. В нашем случае это цитированная норма п. 3 ст. 179 ГК РФ, на неудобство применения которой я указал выше. Кроме того, в этой статье говорится о возможности судебного признания сделки недействительной, т.е об оспоримости. Откуда в редакции проекта взято указание на ничтожность совершенно не понятно.
В пользу верного решения первой редакции приводится последняя рекомендация комментируемого пункта проекта. При оценке того, являются ли условия договора явно обременительными и нарушают ли они существенным образом баланс интересов сторон, судам следует учитывать, что ответчик по требованию, основанному на ст. 428 ГК РФ, вправе в обоснование своих возражений, в частности, представлять доказательства того, что данный договор, содержащий условия, создающие существенные преимущества для ответчика, был заключен на этих условиях в связи с наличием другого договора (договоров), где содержатся условия, создающие, наоборот, существенные преимущества для истца (хотя бы это и не было прямо упомянуто ни в одном из этих договоров), поэтому нарушение баланса интересов сторон на самом деле отсутствует.
Все предельно просто и понятно. Добавлю только, что в рассмотренной ситуации, содержащей явно ограничение свободы договора при присоединии к договору, присоединяющейся стороне должно быть предоставлено право на прекращение договора. Вместе с тем при общем запрете на односторонни отказ от исполнения, предлагаемая позиция дает толкование к тем существенным обстоятельствам, которые могут повлечь за собой изменение или расторжение договора в судебном порядке. При этом также учитывается признанная позиция о невозможности возврата исполненного до момента изменения или расторжения договора, потому и предлагается применение измененной редакции договора.
Последний, двенадцатый пункт проекта затрагивает крайне важную составляющую договорных споров – выявление истинной воли сторон при заключении договора. Звучит он так. При разрешении споров, возникающих из договоров, в случае неясности условий договора и невозможности установить действительную общую волю сторон с учетом цели договора, в том числе исходя из текста договора, предшествующих заключению договора переговоров, переписки сторон, практики, установившейся во взаимных отношениях сторон, обычаев, а также последующего поведения сторон договора (ст. 431 ГК РФ) толкование судом условий договора должно осуществляться в пользу контрагента стороны, которая подготовила проект договора либо предложила формулировку соответствующего условия.
По аналогии с высказанными соображениями о понимании предшествующего пункта, отмечу, что составление обеими сторонами каждого буквально условия договора в практике не встречается вообще никогда. Как правило, из общих требований закона о заключении договоров, предполагающего направление оферты и ее акцепта, следует, что одна из сторон предлагает второй стороне заключить договор на конкретных условиях. Здесь, конечно же, нельзя усмотреть наличие договора присоединения, однако сам по себе факт признания составителями тех условий, какие предшествуют подписанию договоров, состоящий по сути в присоединении к условиям одной из сторон, хотя бы и при составлении протоколов разногласий, необходимо только приветствовать. По этой причине толкование таких договоров должно осуществляться в пользу присоединяющейся стороны. Для этих целей имеется даже специальная оговорка, что рекомендация действует против стороны, являющейся профессионалом в соответствующей сфере, требующей специальных познаний (например, банк по договору кредита, лизингодатель по договору лизинга, страховщик по договору страхования и т.п.).
Однако вряд ли целесообразно предусматривать, что соглашением сторон может быть предусмотрено, в пользу какой стороны толкуются условия договора в случае их неясности, поскольку это способно нанести ущерб охраняемым законом интересам и явиться основанием недобросовестности стороны, предлагающей договорное условие, против чего направлено содержание разъяснения.
адвокат Евгений Киминчижи (г. Белгород)
Нет комментариев