Антон Михайлов →  Идеология и юриспруденция

Каждая идеология строится на полагании ряда ценностно окрашенных идей, возведенных в абсолют, признаваемых за безусловную истину – безотносительно истории, культуры, сознания индивидуального или коллективного адресата. Первичные «точки опоры» любой идеологии – аксиоматично принятые и самолегитимирующиеся (обосновывающиеся сами через себя) ценности.

Как справедливо указывала Е.А. Лукашева, правовая идеология связана с превращением правовых ценностей в систему нормативного регулирования поведения людей в обществе. Идеологическая форма всегда принимает форму априорного закона, налагающего требования всеобщего должного до соприкосновения с конкретно-эмпирическим. Для всякой идеологической системы действительность «должного» (идеи) находится непременно выше реальности «сущего» (фактов): какой бы парадоксальной и ошибочной ни виделась та или иная идея с позиции реальности «сущего» (от имени которой могут выступить иные субъекты): ни один факт не может служить опровержением идеологической системы – история не судья идеологии, поскольку для любой идеологии история – это история осуществления, «материализации» ее идеи – и ничего более (наиболее ярко, полно и последовательно это выражено в учениях Г. Гегеля и К. Маркса). Так, безусловный приоритет идеальных универсалий перед социальной действительностью в сознании глоссаторов неизбежно означал, что подлинное право содержится исключительно в тексте Дигест и действительность его идей, положений не подвержена историческим изменениям; верный рационализму юснатурализм XVIII столетия, аналогичным образом, считает право разума отнюдь не обусловленным историческим и культурным контекстом, а, напротив, судьей несправедливого феодального права, способного формировать новую социальную действительность (как и в случае с глоссаторами, идея здесь не нуждается в истории); безусловная вера в правотворческую монополию государства юридическим позитивизмом приводит к тому, что история права аксиоматично, нерефлексивно начинается для его адептов лишь с возникновением первой государственности, до формирования которой социальные нормы, регулирующие имущественные и властеотношения, именуются «предправом» или иными эвфемизмами; социологическая юриспруденция, неосознанно натурализуя конструкт общества, представляя его неоспоримой фактической «данностью», ведет родословную политико-правовых форм с эпохи становления человека общественного, а право, по сути, «растворяется» в социальной метасистеме; либеральная вера в универсальные, общечеловеческие принципы индивидуальной свободы и формального равенства служит основанием совсем другой истории права, начинающейся со времен буржуазных революций, а марксисты и вовсе считают, что подлинная история общества еще не началась, ибо ее начало знаменует эмансипация человека и общества от господства превращенных политико-правовых форм, которые, будучи рефлексами экономической субструктуры, формируются, в конечном счете, из противоречия между производительными силами и производственными отношениями и всегда выражают классовую волю экономически господствующих.

По отношению к «фактам» социальной действительности идеологическая форма может выполнять либо легитимирующую, либо делегитимирующую функции: согласные с базовыми идеями факты сакрализуются в идеологическом сознании (апологетика существующего), противоречащие основаниям идеологии факты признаются либо несущественными, либо неразумными, неправильными и достойными искоренения и/или табуирования (протест против существующего). Делегитимирующая культурную традицию «протестная» идеология, движимая, как правило, харизмой, провозглашает, что прошлое более не существует, а история начинается «здесь и сейчас» «с чистого листа». «Протестная», утопичная идеология, харизматически видящая будущее, всегда постулирует неизбежность «развертывания» и окончательной «победы» собственных идей в будущем: перед сознанием адресата развертывается всемирная панорама движения идей к утверждаемому идеологической системой идеалу, а субъект должен принять такое видение истории, поскольку оно объективно, не зависит от чьей-либо воли и принципиально «иного не дано». Легитимирующая культурную традицию идеология, напротив, утверждает, что история существует с «незапамятных времен» и укоренена в неком трансцендентном начале, придающем высший смысл любому историко-культурному явлению. Именно поэтому для идеологического сознания либо настоящее предстает «последними временами» истории, где раскрываются «последние смыслы» разумной действительности (Гегель), либо настоящее лишается всякого смысла, а идеологическое сознание устремляется в идеал будущего (предыстория и история в марксистской утопии), либо прошлого («золотой век» Ж.-Ж. Руссо, романтическое направление в философии и юриспруденции). Если делегитимирующая «протестная» идеология «удваивает» действительность, «разрывает» ее на подлинные идеи и ложные «вещи» (исторически первой дуалистической идеологией являлась онтология Платона), то легитимирующая идеология, напротив, пытается всячески объединить сознание и действительность, помещая вечные идеи в «вещи». «Протестному» идеологическому сознанию противостоит внешняя, на его взгляд, извращенная реальность заблуждений и сознательных обманов, но помимо нее существует действительность высшего плана, действительность идей, которая является единственно подлинной и естественной, соответствующей природе и предназначению человека и мира (поэтому в идеократиях XX столетия господствующая идеология непременно рационализировалась, определялась как подлинно научное учение, вскрывающее сущность и закономерности исследуемого объекта). Идеологическое сознание, «окутанное» легитимирующей культуру формой, напротив, каждое проявление культуры настоящего воспринимает формой выражения вечной идеи, трансцендентной сущности, наполняющей эти явления и процессы подлинным смыслом, всецело оправдывающим их (мифологическое, традиционное, религиозное сознание).

Любой идеологической формой движет стремление к бессмертию собственных идей, из которого берет истоки претензия на вечное существование, ее идеал стоит над историческим временем, и все предназначение человека сводится к достижению этого идеала – в этом состоит статичность идеологической формы, не признающей бесконечной изменчивости социальной и когнитивной действительности. Поэтому закономерно то, что правовые идеологии провозглашают определенный социальный порядок высшим благом, ценностью и целью (в этом смысле равнозначны концепции теократического государства, коммунистического самоуправления или правового государства), а исследователи обоснованно выделяют моделирующую функцию правовой идеологии.

Любая идеологическая форма стремится нерациональными средствами (ценностно, аффективно) оправдать, легитимировать свое собственное видение определенного объекта, навязать адресату, минуя рефлексию, единственно верное, истинное, законченное, исчерпывающее и – непоколебимое никакими рациональными аргументами – «описание» и оценку (положительную, либо отрицательную) определенных явлений и процессов – «как они есть на самом деле». Именно здесь – корень различия идеологического сознания от сознания философского и научного: движимая сомнением, философия рефлексирует, наука познает новое, идеологическое сознание, движимое верой, не нуждается ни в рефлексии оснований своих суждений, ни в познании нового – поскольку вся действительность рассматривается идеологическим сознанием как освоенная, ценностно означенная, для него присутствует лишь узнавание известных идеологических клише. «Догматизм редуцирует интеллектуальные творческие потенциалы до навыков соблюдения «идеологического этикета» (И.П. Малинова). Философское и научное сознание всегда допускает плюрализм суждений, в то время как сознание идеологическое изначально монистично. «Пространство» идеологии метафизическое, оно располагается за пределами способности рациональной аргументации: в нем философское сознание всегда движется «наощупь», «методом» бесконечных «проб и ошибок»; сознание позитивной науки обходит его стороной и хранит о нем осмысленное молчание, а идеология определяет его как свое, императивно устанавливает в нем ясные указатели, ориентиры с позиции «истинных» идей и ценностей. «Ценности предопределяют понимание людьми тех или иных вещей, задают угол зрения, под которым осмысливается мир».

Идеологическая форма всегда нацелена овладеть сознанием адресата как единой целостностью, стремится стать действующим основанием его мировоззрения: она не требует от реципиента осмысленного понимания собственных суждений, и – тем более – оснований, средств и способов воздействия, она требует принять ее как единую систему, не оспаривая ни одно из ее утверждений, не предлагая скорректировать что-либо из ее содержания. Идеологическая форма для своего действия должна стать принципом, аксиомой мировосприятия субъекта. Манипулятивные социальные технологии, как и теории революционного преобразования общества воспроизводят «модус стремящегося к господству тоталитаристского, утопического по своему типу сознания». Именно поэтому в правовой системе первичными формами выражения правовой идеологии выступают аксиомы и принципы права, интегрирующие нормативные структуры системы права в единые целостные общности. Выступая ценностно нагруженными «точками опоры» правовой системы, принципы права неразрывно связаны с различными формами общественного сознания, откуда черпают свои основания и силу идеологического воздействия, выступают связующим элементом между правовой подсистемой и «ценностным ядром» социальной метасистемы. Исходные принципы права, как справедливо отмечает К.В. Арановский, выводятся «либо из религии, либо из доктрин, научный элемент которых плохо скрывает необсуждаемую веру в то, что люди созданы свободными и равными и наделены естественными и неотчуждаемыми правами». Любая идеологическая система воздействует не на рациональные структуры сознания, а на иррациональные его основания, в «сфере расположения» которых исключена какая-либо форма рефлексии: адресату навязывается жесткая «сетка», которая достаточно быстро «срастается» с сознанием и автоматически накладывается на действительность, в силу чего каждое явление подпадает под заранее заданный стереотипный набор описаний и оценок. «Раз ваши глаза однажды были раскрыты, вы будете видеть подтверждающие примеру всюду: мир полон верификациями теории. Все, что происходит, подтверждает ее. Поэтому истинность теории кажется очевидной, и сомневающиеся в ней выглядят людьми, отказывающимися признать очевидную истину либо потому, что она несовместима с их классовыми интересами, либо в силу присущей им подавленности, непонятой и нуждающейся в лечении». Следует согласиться с И.Л. Честновым в том, что господствующая идеология формирует приоритетное представление о прошлом, которое через государственные институты воспроизводится как официальная версия истории», формирующая общественную и групповую идентичность, способствующая социальному самосохранению через интеграцию.

В силу того, что любая идеология воздействует на эмоционально-аффективный «пласт» сознания адресата, ее язык отличается высокой образностью, метафоричностью, крайней аморфностью значений. В отличие от понятийного аппарата науки, рациональная форма которого стремится к «прозрачности» коммуникации («обнажение» предмета), язык идеологии, напротив, стремится «заколдовать» пространство дискурса и посредством множественности коннотаций овладеть как можно более широким кругом адресатов, нисколько не противодействуя разноголосице значений в восприятии адресатами базовых концептов идеологической системы. Право, не имея материально выраженных референтов, вполне подходит в качестве инструмента идеологии, а идеологические формы выражаются в праве в виде аксиом, идей, ценностей – предельно обобщенных и нерефлексируемых ментальных образований. Справедлива констатация И.Л. Честнова: «Абстрактные принципы права, которые в силу их полисемичности (многозначности) можно трактовать сколь угодно широко – в интересах тех или иных групп населения – являются идеологичными по своему содержанию». По мнению Н.Н. Вопленко, «принципы права несут в себе его основную идеологическую нагрузку и таким образом выступают в виде своеобразного идеологического арсенала права». Аналогичным образом С.С. Алексеев пишет о том, что естественно-правовые требования непосредственным образом выражаются в идеологических положениях, не конкретизированы в достаточной степени и нередко понимаются по-разному, сообразно представлениям и идеологическому настрою тех или иных лиц.

Любая идеология является мыслительным, рационализированным и концептуализированным выражением социального интереса, основанным на «универсализации» тех аспектов действительности, которые благоприятствуют его осуществлению. Поскольку идеология всегда выражает интересы больших социальных групп и формирует претендующие на всеобщность картины желательного мироустройства, постольку любая идеология предполагает практическую деятельность, целенаправленное движение к обозначенному общественному идеалу. «Будучи нормативной, идеология предлагает идеал, который нужно реализовать. Далекая от того, чтобы быть только чистым сознанием, идеология создает только такие идеи и ценности, которые могут приказать перейти к действиям. Поэтому «идеология есть лозунг срочной и тотальной мобилизации». Аналогичным образом, К. Хюбнер утверждает, что фундамент идеологии составляет система основоположений, которая определяет и направляет политические действия и использует мифологемы для мобилизации масс.

Поскольку социальный идеал, рисуемый в сознании идеологов и тиражируемый апологетами, всегда носит всеобщий характер, охватывает все сферы жизнедеятельности общества, постольку идеологическое воздействие с необходимостью носит синкретичный характер: идеологическая система не заинтересована в дифференциации или даже рассинхронизации действия социальных регуляторов, напротив, она стремится синтезировать юридические, нравственные, корпоративные и традиционные нормы в новое целостное образование, способное охватить своим воздействием все грани и уровни общественного и индивидуального сознания в движении к заданной ценностями цели. Именно поэтому социальные системы, в основании которых лежит та или иная идеологическая система, всегда носят неотдифференцированный характер, правовые подсистемы в них лишь аналитически выделяются и не встроены в самостоятельные социальные институты (яркими примерами являются социалистические и теократические системы социального регулирования).

Любая идеологическая форма выражает интерес большой социальной группы, а поскольку интерес всегда воспринимается его носителем как естественный, изначально присущий «внутренней природе» человека, то и идеология, будучи выражением интереса, никогда не признает себя в качестве продукта культуры, обусловленного обществом и его историей; напротив, любая идеология воспринимает себя как явление «природы», т.е. как нечто «естественное», очевидное, «само собой разумеющееся», что ведет к оестествлению тех или иных ценностей. Для юспозитивиста естественны ценности порядка и определенности; юснатуралисты «измеряют» право справедливостью; представители социологической концепции естественной ценностью в праве видят социальное действие. За счет натурализующей функции любой идеологической системы в сознании ее носителя идеальное отождествляется с естественным, со «здравым смыслом», что в масштабах общества способно кардинально изменять традиционные представления о разумном, справедливом, оправданном и приводить к соответствующим социальным действиям: гипноз харизмы ломает традицию.

Ни одна идеология не признает собственную ограниченность, ценностную пристрастность, историко-культурную обусловленность, а потому и неуниверсальность собственных идей, напротив, идеология всегда постулирует собственную объективность и всеобщий характер, отсылая к концептам, изначально трансцендентным для индивидуального опыта субъекта и принципиально недоступным для эмпирической или логической проверки (Бог, природа, разум, общая воля, «дух народа», абсолютный дух, закономерности всемирной истории, общечеловеческие ценности, интуитивная очевидность и т.д.). Нередко идеологические формы маскируют свою ценностную пристрастность, обволакивая себя знаковой формой, претендующей в восприятии адресата на объективность, поэтому методологически «подкованные» идеологические формы имитируют понятийный язык науки или даже искусственный язык формальной логики, скрывают собственные аксиомы в технических формах. Идеологизация того или иного метода науки неизбежно приводит к его канонизации – отсутствию рефлексии его оснований, абсолютизации его эвристических возможностей, восприятию в качестве всеобщего, что ведет к стиранию в сознании адресата каких-либо границ его применимости, потере понимания круга исследовательских задач, для решения которых тот или иной метод может привести к получению нового знания.

«Механизм» идеологического оформления сознания адресата основывается на естественно присущей каждому человеку потребности в базовых представлениях, позволяющих ориентироваться в мире идей, ценностей, концепций: человек так или иначе вынужден осмыслять ту социальную реальность, в которой он живет, основываться на определенных – осознаваемых или интуитивно ощущаемых – ценностях, ставить перед собой цели и выбирать средства их достижения. Идеологическая система – со времен мифологического сознания и платоновских утопий – утоляет жажду индивидуального и общественного сознания по абсолютным стандартам, она всегда предоставляет соразмерные обыденному сознанию ответы на «вечные» экзистенциальные вопросы: поскольку идеология предназначена для массового восприятия и усвоения, постольку слова идеолога должны быть простыми и доходчивыми. В основании таких «истинных» ответов лежит не сознательный, рационально обоснованный выбор личности, а иррациональная вера в истинность тех или иных социокультурных ценностей, идей, интерпретаций (именно здесь Кант принципиально расходится с Платоном и Гегелем). «Приблизиться» к некритичному сознанию адресата и постепенно «овладеть» им идеологическая форма может лишь при помощи многократной и грубой по допущениям редукции многоликой и бездонной для познания социальной действительности, в которой идеология акцентирует один или несколько факторов, способных объяснить природу и генезис общественных явлений, выявить их «последние смыслы», наиболее глубинную сущность. «Во всякой идеологии есть ведущая идея, которая приводит в систему все другие идеи, взгляды и принципы входящие в нее, и придает идеологии целенаправленный, теоретически осмысленный характер». Именно в эти факторы, к которым редуцируется многогранная действительность, идеология «вкладывает» ценностное основание, «одевая» свою субъективность в объективные одежды самоочевидных «явлений и процессов»: идеологическое сознание не может различить объект и его оценку, воспринимая их в неразрывном единстве. В итоге идеологическая форма выступает от лица объективной действительности «как она есть на самом деле», эффективно «объективирует» собственные ценности, которые всегда субъектно, исторически и культурно обусловлены и лишь поэтому имеют значение.

Будучи «включенной» в социальные практики и институты, идеология в отношении индивидуального сознания обладает принудительным характером, выражающемся в его подавлении, навязывании жесткой оценочной «сетки» на событийный план, с одной стороны, и переносе ответственности индивида за принятие решений на трансцендентные формы – с другой стороны. Через элиминацию рефлексии, отчуждение сознания адресата от уникальности настоящей действительности, данной в индивидуальном эмпирическом и когнитивном опыте, идеологическая система предоставляет ему не только устойчивое ощущение комфорта, но и органично, неосознаваемыми «нитями» «скрепляет» с идеальными формами, имеющими надличностное содержание, многократно превосходящее индивидуальный опыт «здесь и сейчас». Поскольку идеология предоставляет готовые для неосмысленного «употребления» смыслы существованию индивидуального адресата, постольку она служит эффективным, наиболее простым и самым распространенным способом борьбы с «бессмысленностью существования»: «окутанное» ею послушное сознание реципиента никогда не ощущает «брошенности в мир», своего непреодолимого отчуждения от внешней реальности, экзистенциальных одиночества и оставленности, когда теряется почва под ногами (идеологическое сознание, как показал В. Франкл, обладает высокой жизнеспособностью даже в длящихся экстремальных состояниях ). Идеологические формы за счет глубинной мировоззренческой общности способны наиболее тесно скреплять «вокруг общих ценностей и их носителей» коллективы их адептов в целостное духовное единство с четкой идентификацией «своих» и «чужих» (интегрирующая, организаторская функция). Ощущение духовной общности еще более убеждает приверженца идеологии в ее истинности, которая эмоционально определяется через мировоззренческий комфорт и значительное количество единомышленников. Вполне обоснованно исследователи указывают на непреходящее значение правовой идеологии в укреплении основ правовой системы – ведь в переходные периоды развития политико-правовых форм именно первая выступает мощнейшим средством легитимации последней. Помимо этого, справедливо отмечалось, что политические институты объективно востребуют идеологические формы, «ибо управление одних другими всегда требовало и требует оправдания, идейного обоснования или идеологической фальсификации». Поскольку в основании любого социального института лежит традиция, невозможная без социальной легитимации, а основной функцией любой идеологии является легитимация, оправдание существующего положения вещей, постольку возможно утверждать, что ни один социальный институт не действует без идеологического основания. Господствующая идеология «содержит искаженную модель общества и стремится привести реальную действительность в соответствие с заложенной в ней моделью. Такое поведение определяет роль идеологии как стабилизирующей обратной связи в общественной системе, осуществляющей функции легитимации режима и управления сознанием членов общества».

Посредством психической способности к достраиванию полной «картины мира» (гештальт), изначально фрагментарные представления выстраиваются в целостное, системное образование. «Любая идеология как система идей пронизана единой концепцией и отражает общественное бытие или определенные общественные отношения в качестве единого целого». В силу стремления к тотальному господству в сознании адептов и в социальной действительности любая идеологическая форма представляет собой целостную «систему координат», в которой каждому поведенческому или когнитивному проявлению субъекта заранее дана однозначная положительная или отрицательная оценка (мир идеологии – это мир без полутонов). «Идеология имеет нормативный характер: она ставит вопрос о добре и зле, и поэтому даже внешне объективные ее анализы «скрыто ориентированы ценностями», в то время как наука по своей природе ненормативна». За счет закрытости, законченности, системного характера идеологической формы – в зависимости от степени детализации и глубины проникновения в сознание – направляется или даже программируется мыслительная и поведенческая деятельность адресата с идеологическим сознанием, который более уже не способен ни корректировать, ни критически относиться к «кормящей матери», ставшей основанием сознания, его «плотью и кровью». Поэтому вполне обоснованна позиция Л. Альтюссера, который считал идеологии целостными структурами, с которыми человек себя идентифицирует. «Сориентировать определенным стандартным образом сознание людей, систематически подкреплять эту ориентацию сознания и снабжать его определенным образом пережеванной пищей, – в этом и состоит прямая обязанность идеологии», – справедливо указывал А.А. Зиновьев. Императивно указывая своим приверженцам определенные цели и средства их достижения, идеология «задает им и соответствующие модели поведения (регулятивная функция)». Обоснованно в советской литературе подчеркивался активный характер идеологии, ее способность направлять деятельность субъекта.

Основные полагания идеологической системы воспринимаются носителем идеологического сознания не просто в качестве ценностей, но предстают для него самоочевидными истинами, «символами веры», рефлексирующее «прикосновение» к которым невозможно: «сомневаться в существовании своего бога – значит сомневаться в себе самом» (Л. Фейербах). Юснатуралисты верят в право разумной природы, в универсальные и непреложные законы общественной жизни, над которыми не властна публичная политическая власть; юспозитивисты, напротив, убеждены, что действительность официального позитивного права – есть объективный факт, с которым невозможно не считаться, а наличие политического суверена, сообщающего общеобязательную «юридическую силу» праву, принимается на основе очевидности и общепринятости в качестве самоочевидного факта действительности, в отличие от «пустых иллюзий» и «философских спекуляций» школы естественного права; представители социологического подхода верят в «живое» право, объективно существующее в общественных отношениях, не сознавая, что само общество и социальные отношения воспроизводятся благодаря означающему сознанию и, строго говоря, не существовали для предмета юриспруденции до XVIIв.; марксизм постулирует объективность производственных отношений и естественность процесса развития средств производства, которые выступают материалистически подлинным «локомотивом» истории, а каждый представитель юридического либертаризма уверен, что единственным объективным основанием права может выступить лишь принцип формального равенства в свободе. Носитель идеологического сознания глубоко убежден в истинности своих представлений и всецело доверяет, полагается на эту внутреннюю интуицию правильности той или иной оценки или действия – любая идеология вырастает в душах своих творцов из глубины переживания (Ф.А. Степун). «Идеология, – писал Ф. Энгельс в письме к Ф. Мерингу, – это процесс, который совершает так называемый мыслитель, хотя и с сознанием, но с сознанием ложным. Истинные движущие силы, которые побуждают его к деятельности, остаются ему неизвестными, в противном случае это не было бы идеологическим процессом». Рациональный дискурс не способен прорваться сквозь «железный занавес», незримо для его носителя воздвигнутый иррациональным, ценностно укорененным убеждением – идеологические формы пред-рассудочны, они формируют «предварительное» мышление или «естественную установку», полностью освободиться от которой невозможно.

Иные идеологические системы воспринимаются любой идеологией антагонистически, не иначе как враги: с ними принципиально невозможен диалог, осмысление оснований их суждений видится излишним, поскольку они изначально определяются как ошибочные в своей сущности. «Идеология все, что как-то не согласуется с нею, считает враждебным себе, угрозой своему господству и даже существованию». Сопоставление собственных идей с полаганиями иных идеологических систем «впускает» в нее рефлексию, способную «высветить» ее иллюзорные основания и тем самым разрушить иррациональную непоколебимость и идейную безусловность идеологической системы. «Опора всякой идеологии состоит прежде всего в некоммуницируемости той проблемы, с которой она связана, в зашифровке того, что ее вдохновляет, в невидимости ее исходного пункта». Именно поэтому «обнажение корней идеологии есть верный признак ее приближающейся кончины» (Е.Б. Пашуканис). В идеологической «экспансии» нерефлектирумых форм сознания аргументированное критическое осмысление заменяется навешиванием ярлыков, слепым аффективным отторжением и безусловным отрицанием права на существование других позиций: идеологии не приводят аргументы – они сражаются. Любая идеологическая классификация тех или иных объектов строится по принципу жесткого противопоставления, предпочитаются строгие, ценностно окрашенные, контрастирующие «черно-белые» дихотомии. С позиции носителей идеологического сознания, воздействие иных идеологий на адресатов необходимо нейтрализовать, элиминировать или, хотя бы, минимизировать всеми возможными – прежде всего силовыми и аффективными – средствами: этого требует реализация истинных идей. Соответственно, при формировании образа «альтернативных» идеологических систем в сознании адресата используются резко отрицательные метафорические формы, целенаправленно выставляется «жупел», вызывающий «репульсивную» реакцию. Например, либерализм надевает маску тоталитаризма на социалистическую и теоцентристскую идеологии (Ф.А. Хайек, К. Поппер, С.С. Алексеев, и др.), которые, в свою очередь, склонны видеть в либерализме идеологическую «ширму» экономической эксплуатации (марксистско-ленинская доктрина) или ценностного релятивизма и господства «голой» силы (П.А. Сорокин, А.М. Величко, В.В. Сорокин, и др.).