Рустам Чернов →  О сущности смертной казни

В первом приближении к вопросу о сущности смертной казни, сама постановка вопроса о сущности может показаться надуманной. Но это только в том случае, если осуществлять подобное приближение в рамках формально — юридического подхода, то есть анализировать смертную казнь как исключительную меру наказания. В юридической традиции рассуждения так сложилось, что иная, чем формально — юридическая точка зрения означает, как правило, форму социологического анализа, социологического подхода, реализующего в своей методологии сразу же идеи Великого просвещения — гуманизм, целесообразность, истинность суждения в форме приговора и, наконец, основной аргумент противников смертной казни— необратимость судебной ошибки. Вместе с тем, вопрос жизни и смерти человека является предельным вопросом бытийного (ни одна вечность не длится дольше жизни человека) и в своей «номенклатуре» должен решаться в рамках философского знания. Однако любые попытки философии, в особенности философии права, решить указанный вопрос наталкиваются на непрактичность в области ценности для правоприменителя и вытекающую из этого морализированность, начиная от «не убий», и заканчивая «смертная казнь придумана не государством, а убийцами (преступниками)». Любое подобное рассуждение однозначно заканчивается ровно так же, как его сформулировал Иммануил Кант в своем категориальном императиве, трансформируется в неприятие возможности применения смертной казни на уровне рационального и в истерику беспомощности, когда это касается лично субъекта рассуждения (убийство близких и невозможность мести). В любом случае в каждом заложено убийство, просто некоторым удобнее быть жертвами убийства, но от этого предощущения его меньше не становится.

Наше исследование не будет касаться области правоприменения, целесообразности запрета, применения, вообще всего формально — юридического. Мы рассмотрим исключительно вопрос о сущности смертной казни. Согласно классическому пониманию, сущностью является такой набор свойств и качеств, бытие которого неизменно и служит основанием для отличия одного предмета познания от другого. В отношении мира предметов и вещей все весьма просто- сущность познается через функциональность и весь тот тезаурус возможного использования, который не вступает в противоречие с целевым предназначением исследуемого. В отношении форм деятельности человека, не связанных с формированием материального результата, вопрос о сущности намного сложнее. Анализ приобретает структурный характер и наши представления о сущности исследуемого зависят всецело от метода исследования, который во многом определяет целевое назначение исследования.

Прежде всего смертная казнь — это область символизма. Современное понимание смертной казни как убийства, лишения жизни — результат биологического подхода к познанию социума, где жизнь определена как движение белковых тел. Именно такое отношение к смертной казни делает ее синонимом мести в форме талиона, формирует резко негативное отношение через актуализацию функции сопричастности осужденному субъекта мыслительной деятельности. Как результат, любое лицо, выносящее суждение о смертной казни холодеет от мысли о том, что оно и само может быть по ошибке приговорено к государственному убийству. Если прибавить к этому ужасы не прогрессивного характера, понимание смертной казни, как анахронизма и чего — то просто неприличного и немодного, убежденность в отношении необходимости ее запрета только растет.
Вместе с тем, социум не мыслим без актов убийства как формы преступления. Более того, большинство убийств носят мнимо осознанный характер, механика причинения смерти в области действительного, а не задуманного — отвратительна и противоестественна любому индивидууму, если не компенсируется представлениями предельного порядка — война, поединок, необходимая самооборона, талионическая месть. В смертной казни пугает то, что она носит исключительно рациональный характер для исполнителя — государства. Весь ужас именно в том, что это не убийство во время драки, войны, аффекта, а длительный процесс, методичный, хорошо оплачиваемый, неизбежный и ужасно скучный для всех, кроме осужденного и его родственников, да сторонних простых наблюдателей. Для «расстрельных команд», еженедельно подписывающих акты о приведении приговора в исполнение — это такая же работа, как и любая другая. Субъектный анализ сметной казни не может дать ответа на вопрос о ее сущности. Здесь уместнее позиция Иммануила Канта о том, что сам объект порождает методу отношения к нему.

И здесь мы подбираемся к точности определения нашего вопроса — в смертной казни нельзя видеть убийство, возмездие и уже тем более наказание. Смертная казнь ни в коем случае не убийство, человек умирает еще до лишения его физической жизни. Само по себе вступление в законную силу приговора и следующие за ним процедуры, переводят лицо по ту сторону человеческого, оставляя его в мысли о смерти, подводя к нему смерть вплотную и делая все вокруг прощанием с жизнью. Становишься, как бы зрителем жизни, вот ты в ней есть, но в то же время какой — то уже уходящий, не чувствующий ничего до конца, ни в чем не растворяющийся. Это, как прощаться с дорогим тебе человеком, зная, что не увидишь его никогда, только дорогим этим человеком являешься сам ты и поэтому обманываешь самого себя и глупо, и страшно, и все — все равно. Раньше было проще, когда смерть была мучительной и долгой, сопровождалась непременными пытками и издевательствами, разум цеплялся за эти чудовищные переживания плоти и смерть казалась избавлением, ее ожидали, как не ожидают самую любимую женщину. Но сейчас в современности схлопывание парадигмы жизни и смерти благодаря современным технологиям подарило всем смерть воинов ( мгновенная смерть от меча), но не раздало духа воина, поэтому слабые духом умирают задолго до исполнения приговора, олицетворяя собой при казни подтверждение идеи о жизни как движении белковых тел.

Смертная казнь не является возмездием. Возмездие — это всегда элемент причинно следственной связи с деянием, основанием мести. Между ним и исполнением приговора нет ничего общего, кроме все того же символизма, сущностью которого является то, что государство берет на себя функции мстителя. Но, совершая такую услугу обществу государство вместе с тем забывает, что месть — это священное право каждого и оно не нуждается ни в каком нормативном регулировании, равно как и любовь. А весь тот ритуал, который царит последние 300 лет в наших судах формирует у лица, которое имеет право на отмщение только чувство — ненависти и раздражения. Уголовный закон вовсе не запрещает убийство — он лишь предусматривает за него наказание. Вряд ли кто -нибудь остается доволен таким мщением руками государства.

Смертная казнь не является наказанием. Это было понятно еще Эпикуру — пока есть человек, нет смерти, когда есть смерть — нет человека. Страдания в ожидании исполнения приговора? Страданиями они были бы в том случае, если бы порождали сомнения, как это было при большой религиозности населения, эффективной практике применения помилования, но сейчас ожидание смерти никого не возвращает к нормальности, так как критерии ее утеряны. Тем более, что наказание не имеет здесь никакой практической пользы, кроме общей превенции. Утратив мандат Бога, право потеряло аксеологические ориентир и индивидуум, если и приходит к образу исправления перед смертью, то явно не к какому — то унифицированному и ожидаемому со стороны общества (как это было, например, еще 400 лет назад под патронажем церкви). Поэтому опять же здесь формируется восприятие смертной казни как бессмысленного акта убийства.
С этой точки зрения согласимся с мнением о том, что государство вправе отнять у человека все кроме жизни, во — первых, раз государство не от Бога, значит не оно эту жизнь давало, а во- вторых государство не вправе руководствоваться соображениями права на месть, так как не является мстителем и не создает такой формы ритуала, при которой к нему могли бы переходить права на месть. Руководствоваться же простыми эмоциями в силу тяжести содеянного (маньяки, серийные убийцы и прочее) просто не не имеет права, так как является формой коллективного разума и общежития, не впадающей в состояния эмоциональности по определению (непреодолимый барьер понимания современного государства, который и лишает его возможности приобщения к мести). Прибавим сюда уже упоминавшийся брак правосудия в форме судебной ошибки и вопрос о сущности смертной казни станет совершенно увязан на невозможность ее целесообразности по причине предельности вопроса. Что бы ни было смертная казнь, ее применение нецелесообразно, так как грозит чудовищными последствиями (классическая конструкция знания о незнании).

Теперь отвлечемся от теории, посмотрим, что происходит в области практики. Люди всегда убивали, убивают и будут убивать друг друга. Не потому, что это в природе людей, просто это самый простой способ избавиться от социального противоречия. В одно и то же время, в одном и том же месте не может быть такого, чтобы одно и то же существовало и не существовало (Аристотель), даже антиномия разделена во времени суждением. Из этого правила вытекает другое — в одном и том же месте, в одно и то же время не могут существовать две вещи, бытие одной, из которых, исключает бытие другой. Если область бытия мысли, область бытия в возможности, в ее естественном состоянии состоит из противоречий, каждое из которых является истинным, то в области актуально сущего, в области действительного противоречия должны быть сняты, реальность требует однозначности. Мир социального, движущей силой которого являются идеи, образует поля, в которых те или иные формы бытия в возможности (мысли, планы убеждения, идеальное) составляет предельность своего выражения в области человека как формы воплощения бытия в возможности, составляя для него то ради чего он готов умереть, то за, что он готов рисковать и отдать жизнь. Столкновения в таких полях субъектов приводят к однозначности, это может показаться опрометчивым суждением, если мерить процессы уровнем настоящего, но время потому и не существует, что оно продукт области действительного в зачете качественного. В мире людей однозначное действительное — это всегда война, убийство и навязывание воли. Современность с ее плюрализмом и демократизмом именно настоящее перед лицом неизбежного будущего. Мир в его состоянии возвращения — это всегда война всех против всех, смерть всегда — само действие, таящееся за занавесом повседневной жизни. В этом отношении может показаться, что смертная казнь наследие этой природы социума, которую мы с успехом пытаемся пережить и изжить в себе, что она канализирует все негативное в человеке, которое привыкло за долгое время существования именно к такому решению вопросов. Но задумаемся, что есть убийство врага? Это прежде всего проявление власти. Отношения власти, единожды возникнув, уже не могут прекратить свое существование и быть сведены к обычной трудовой функции. Отношения власти всегда стремятся к абсолютизации власти, критерием которой является возможность решать вопросы жизни и смерти. В то время, когда государство осознает это и само стремится завоевать собственность власти, оно в той или иной форме не гнушается забрать жизнь кого угодно — любой переворот и революция тому яркое подтверждение. Именно тогда оно предельность однозначности значения (стандарты и меры нормативного характера), система снимающая любые противоречия, так как тех, кто готов за эти противоречия умереть оно уничтожает, а те, кто не готов умереть — подчиняются государству. Именно тогда оно добивается главного —самостоятельного структурирования собственности бытия, путем производства права, которое является бытием в возможности государства, в то время как государство здесь является бытием в действительности права. Устанавливая собственность права в законодательстве и, неукоснительно следуя собственности воли, государство преодолевает время, пространство, природу человека, хаос социального, творит однозначность и порядок. Отрицание воли индивидуальной, восстающей против установленного порядка, криминализация ее проявления — естественность государственного процесса. Решая задачи предельные, государство в отношении индивидуума так же с необходимостью демонстрирует абсолют и предельность возможного — решает вопрос его жизни и смерти. Современный человек, насквозь пронизанный экономическими отношениями, складывающимися и не выходящими за пределы государственного управления, во всем в рамках своей жизни обязан государству. Любая полярная социальная организация, какие бы великие задачи она себе не ставила, в том числе и в части свержения действующей государственной власти (но не отрицания, уничтожения самого государства) не может обойтись без того, что есть государство и живет в нем всецело, так или иначе участвуя в общих алгоритмах созданных и поддерживаемых государственным (можно грабить банки, но эти деньги все равно будут потрачены в государственной экономике).

Что значит для такого типа государственного отказ от смертной казни, от публичной смертной казни? Гибель. При этом давайте не будем хитрить. Государство отказываясь в рамках права от смертной казни, сохраняет возможность ликвидации любого субъекта, но только тайно и негласно, специальным образом, так сказать. Это повсеместная практика по всему миру. И возможно для политической верхушки сегодня это кажется приемлемым вариантом, но на самом деле это означает лишь то, что в своей предельности воздействия на человека государство уравнивает себя со своим младшим конкурентом — организованной преступностью. Смысл смертной казни именно в том, что государство публично, открыто, неизбежно предает человека смерти таким образом, что ничего не может его спасти и ничего не может быть страшнее этого. Оно делает его смерть не только неотвратимой, но и мучительной, проявляя и подчеркивая свою власть, заставляя трепетать и осознавать всех остальных проектировщиков социальных систем силу государственного. Если прибавить к этому, что основания для смертной казни неизменны, а уголовное преследование вечно без срока давности, становится понятным сторонний ужас наблюдения казни и его целесообразность.

Избегая же публичности и ликвидируя неугодных тайным образом, камуфлируя эти процессы, при избыточности своего бюрократического аппарата, государство неизменно проигрывает организованным преступным сообществам, а с учетом того, что ОПС, известное нам из Уголовного кодекса это только верхушка айсберга, а сегодня любой тип действенной организации это фактический прообраз государственного, государство из центра силы превращается в сырьевую почву для реальной социальной власти. Оно становится всего лишь формой прикрытия, традицией и тем самым теряет свои регулятивные функции, не успевая реагировать ни на один серьезный всплеск воли индивидуального порядка. Оргпреступности (которая сегодня прообраз государства по отношению к первобытнообщинному строю) осталось несколько шагов до замены государственного, первый из которых — учет общественного интереса в собственном управлении.
Таким образом, смертная казнь, как явление имеет сущностью упражнение ритуала государственной власти. Смертная казнь есть необходимость государственного, только при ее наличии и применении по достаточному кругу вопросов возможно говорить об эффективном государственном управлении. Государство — это прежде всего решение предельных задач, это преодоление биологических законов природы, это преодоление человека, это, ранее, дар Божий, в целях гарантированного обеспечения необходимого для развития всего того, что делает человека человеком (слабость вида как форма коллективизации, единое основание для развития — мысль, бытие идеи, бытие в возможности, транслирование себя во времени через системность ритуальности).

Смертная казнь — это всегда управление смертью через негативное основание. Управление страхом смерти. Человеческое возникает там, где возникает тотальная угроза смерти. Человек как биологический вид формируется в эпоху глобального катаклизма. Когда смерть становится очевидным фактором повседневности, популяция человека сокращается до нескольких тысяч на всей планете, появляется речь, благодаря которой возможно сообщение жизненно важных сведений (то, что позволило выжить Homo sapiens против неандертальца — строение гортани), появляются ритуалы захоронения, появляется необходимость прогнозируемых, регулируемых слаженных действий (управление), за этим алгоритм выборов управляющего, необходимость фиксации положительных достижений (наскальные рисунки удачной охоты), выработка системы негативного анализа и прочее. Но все это только перед лицом смертельной опасности. Смерть — в основе всех религий. Христианство в традиции не героической смерти в бою, а героической жизни, ради достойной смерти как перехода в мир иной, Коран с мирской жизнью как игрой и последней обителью, не говоря уже о до — монотеистических верованиях, ранних культах каннибализма, тотемности и так далее.

Цивилизация — как система изоляции от смерти. Ваша кухня как стена между кровавым убийством «пищи» и вашим ужином за белоснежной салфеткой при свечах, правосудие как та же кухня, убирающая все страшное, все мерзкое из расправы и предлагающее раскаившегося, во всех отношениях исправившегося «свободного духом» и рассчитывающего, в своих молитвах о милости только, на одно — вернуться к той жизни, которую он так ненавидел и которую отринул своим преступлением.

Неужели не очевидно, что пожизненное лишение свободы, в мире где верховная власть дается на 4 года, а каждая новая правящая верхушка стремится к пересмотру старого, при том, что ПЖ — это отсутствие алкоголя, режим, питание, библиотека, письма, свидание с родными, не есть предельное начало, способное реализовать представление о государстве надлежащим образом?
Неужели непонятно, что для воина, а их в ближайшее время появится достаточное количество на этом сломе времен, такое наказание сродни отдыху и ожиданию дара судьбы? Неужели непонятно, что жизнь воина в преддверии смерти, если она проистекает в организации ему подобных во сто крат сильнее того, что может сделать с ним такое слабое и беспомощное государственное?
Повторимся. Смертная казнь — это имманентное продолжение государственной власти, государства,ее сущность в иллюстрации предельности того, что может сделать государство с человеком и ни в чем более. Технология исполнения сегодня оставляет желать лучшего, но сути дела это не меняет- побороть индивидуальное начало иным образом, как учит история, практически невозможно, это путь в хаос и неизбежная гибель.
Sapienti sat!