Антон Михайлов → Исторический подход в методологии правоведения
Данный подход используется во всех науках, которые не могут сформировать свой предмет без исследования объектов, изменяющихся во времени. Причем такие темпоральные изменения объектов должны носить не случайный, а устойчивый, последовательный, причинно вызванный характер, должны быть доступны для познания, проявляясь в рамках более широкой системы. Исследовать объект исторически – значит проследить последовательность его изменения в определенном контексте, выявить взаимосвязь изменяющихся состояний объекта.
Всегда существует соблазн рассматривать исторические события как объективные факты, которые существуют «сами по себе», независимо от сознания исследователя. Вместе с тем еще со времен Геродота в той или иной мере осознается простая истина, что история имеет дело не непосредственно с феноменами, а со способами их описания. Способы описания, в свою очередь, необходимо требуют языки описания, в основу которых всегда положены те или иные концептуализации, ценностно-целевые предпочтения. Поэтому абсолютно нейтральной, объективной истории не существует.
Более того, история не является лишь послушным «зеркалом» событий, она способна по-новому интерпретировать прежние события и создавать в общественном сознании представления, которые не имеют никаких оснований в документах и иных источниках. В «Метаистории» Х. Уайт утверждал, что историческое произведение является вербальной структурой, которая не просто придает правдивость историческому рассказу, а, по сути, порождает его содержание (См.: Уайт Х. Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX века. Екатеринбург, 2001). История способна не только восстанавливать прошлое, но и конструировать его. Она всегда «рассказывается» из настоящего: прошлое невозможно увидеть глазами людей прежних исторических эпох.
Если приемы и операции формальной логики известны со времен Аристотеля, то исторический подход как отрефлексированная последовательность исследовательских процедур, способов и приемов познания стал применяться в социальных областях исследования сравнительно недавно – только с первой четверти XIX века.
Сама идея развития права, его помещенности в социокультурный контекст стала известна юридическому сообществу благодаря филологической школе юристов-гуманистов XVI столетия. Однако ее представителям недоставало понимания того, что история отлична от летописи, от исключительно антикварного исследования «древностей права», понимания того, что история представляет собой описание устойчивой последовательности изменений состояния объекта, связи, объединяющей его движение от прошлого в настоящее.
В юриспруденции первой половины XIX в. исторический подход стал актуальным и едва ли не господствующим благодаря представителям немецкой исторической школы права – Ф.К. Савиньи, Г.Ф. Пухте. Благодаря авторитету исторической школы юристы многих европейских стран признали, что государство и право изменяются в историческом времени, а настоящее состояние политико-правовой действительности нельзя полноценно познать без исследования ее генезиса, то есть процесса становления и развития.
Первоначально юристы под влиянием идеалистической философии (Ф. Шеллинг, Г. Гегель) рассматривали историю права как спиритуалистическую. Считалось, что в основе истории лежит незримое закономерное развитие метафизической идеи. Именно метафизическая идея придавала смысл изменениям позитивно-правовой действительности, формировала основание исторического развития. Такое спиритуалистическое понимание истории юристами первой половины XIX столетия позволило в догматической юриспруденции провести реконструкцию развития догмы римского права в средние века, cформировать догму «современного римского права» пандектной школой юристов. Ход развития догматической юриспруденции в Германии 20-70-х гг. XIX столетия показывает, что юристы постепенно поняли, что смысл исторического исследования состоит в способствовании развитию национальных правовых систем в их настоящем: именно поэтому историческая школа юристов постепенно перерастает в пандектную школу, исторические реконструкции римского права сменяются установкой на построение целостной догмы современного права.
Под влиянием философского позитивизма О. Конта, который опроверг научный статус метафизических концептов, юристы 70-80-х гг. XIX столетия стали понимать историю исключительно позитивистски, ограничивать ее внешними, наблюдаемыми явлениями, в развитии которых необходимо вскрыть устойчивые причинно-следственные связи – закономерности.
Как справедливо отмечал Л. Штраус, идеалом истории с позиции позитивной науки стала «история, отделенная ото всех сомнительных или метафизических предположений. /…/ Однако беспристрастный историк должен был признаться в неспособности вывести какие-либо нормы из истории – никаких объективных норм не осталось. /…/ Перед беспристрастным историком «исторический процесс» явил себя бессмысленной паутиной, сплетенной не более чем из того, что люди делали, производили, думали, чем из чистой случайности – сказка, рассказанная идиотом. Исторические нормы, нормы, выдвинутые этим бессмысленным процессом, уже не могли претендовать на то, что они будто бы освящаются божественными силами, стоящими за этим процессом. Единственными остававшимися нормами были нормы чисто субъективного характера, нормы, не имеющие иного основания, кроме свободного выбора индивида. С тех пор не осталось никакого объективного критерия, позволяющего различать хороший и плохой выбор. Историзм достиг высшей точки в нигилизме. Попытка устроить человека совершенно как дома в этом мире закончилась тем, что человек оказался абсолютно бездомным». (Штраус Л. Естественное право и история. М., 2007. С. 21.)
Необходимо согласиться с Лео Штраусом в том, что ход исторического развития только тогда имеет смысл, когда за изменяющимся потоком событий лежит нечто неизменное. Научный позитивизм О. Конта, с одной стороны, верит в существование универсальных законов в развитии общественной жизни, но, с другой стороны, его гносеологический идеал фактически приводит к тому, что крайне проблематично выделить хоть один универсальный закон, способный быть достаточно верифицированным «эмпирическими фактами».
Под влиянием философских картин мира, актуализированных авторитетными юристами, в XIX столетии популярность приобрели историко-правовые исследования, авторы которых пытались вскрыть закономерности развития государственных и правовых институтов. В основании таких исследований, несомненно, лежали идеи прогресса и закономерного развития – идеология «первого» позитивизма, унаследованная им еще от идеалов классической научной рациональности. В XIX веке юристы, как и историки, были убеждены, что невозможно прогнозировать будущее государства и права без познания их прошлого. Поэтому на основе тех или иных философских идей или учений начинают выстраиваться универсальные схемы исторического развития, которые станут основой идеологических систем XX столетия.
На советскую теорию государства и права существенное влияние оказала марксистская теория общественно-экономических формаций, которая трансформировалась у юристов в учение об исторических типах государства и права, в котором выделялись рабовладельческий, феодальный, буржуазный, социалистический типы. В соответствии с марксистским законом объективного развития средств производства считалось, что каждый последующий исторический тип государства и права прогрессивнее предыдущего. Тем самым легитимировался политико-правовой строй советского государства и делался вывод о неизбежности кризиса буржуазных государственно-правовых систем и их перехода в стадию социализма. На примере советской теории государства и права можно видеть, как возможно идеологизировать определенную историческую концепцию.
На примере метанарративов исторического развития, являвшихся господствующими в XX столетии, можно видеть, что лежащий в основе их мировоззрения в качестве порой неосознаваемой методологической установки научный позитивизм так и не сумел полностью избавиться от метафизических полаганий и концептов, которые должны, по мнению его основоположников, остаться в прошлом человечества. Эти метафизические полагания, будучи на соответствующем языке транслированы в обыденное сознание, достаточно быстро перетекли в форму идеологий.
Вместе с тем в конце XIX – начале XX столетия формируется и принципиально иное понимание истории, связанное с развитием и укоренением в сознании интеллектуальной элиты идей философской герменевтики. Исходя из идей самобытности наук о духе, гносеологическим идеалом которых должно являться наиболее точное и всестороннее исследование человекоразмерного объекта, взятого в его исторической конкретности и социокультурной уникальности. Общественные явления, развивающиеся исторически, стали понимать как нелинейный процесс движения, который невозможно подчинить универсальным механическим законам, поскольку исторические законы не тождественны по своей природе «слепым» причинно-следственным каузальностям, раскрываемым в естественных науках. Историческое исследование по природе своего объекта, характеру отношения субъекта и объекта должно быть нацелено не на выявление универсальных причинно-следственных закономерностей и не на объяснение частных явлений путем подведения их под эти законы, а на понимание уникальности духа культуры того или иного общества, взятого в конкретный исторический период. В основании истории лежит человекоразмерный мир, неразрывно связанный со свободой воли людей – поэтому редуцировать социальный мир к механической системе естествознания невозможно. Исторические события не обладают характером «зеркальной» воспроизводимости, повторяемости и закономерности линейного движения. Данные, полученные путем герменевтического погружения в историю и культуру одного общества, нельзя экстраполировать на другие общества и другие исторические эпохи: «время – коже, а не платье». Такое понимание истории лежит в основании герменевтической методологической традиции, противостоящей научному позитивизму. Очевидно, что и понимание предмета теории государства и права с позиции ее принципов будет звучать иначе, нежели «общие и основные закономерности становления, развития и функционирования государства и права».
Если ученый считает, что существует знание об объекте, которое является его фотографией, «зеркальным отражением», полноценно схватывающем все его многообразие связей и свойств, то, действительно, для такого исследователя существует объективная история как некоторый естественных ход событий, который возможно воспроизвести в сознании, мышлении «как он произошел на самом деле».
Если ученый считает, что не существует знания об объекте, которое является его «зеркальным отражением», что любое знание обусловлено используемым гносеологическим инструментарием, то любая история для такого ученого – это интерпретация определенных события, полученная с определенных мировоззренческих оснований, методологических установок и теоретических гипотез. Поскольку таковых много – всегда будет существовать великое разнообразие историй, борющихся между собой за господство в общественном сознании.
Всегда существует соблазн рассматривать исторические события как объективные факты, которые существуют «сами по себе», независимо от сознания исследователя. Вместе с тем еще со времен Геродота в той или иной мере осознается простая истина, что история имеет дело не непосредственно с феноменами, а со способами их описания. Способы описания, в свою очередь, необходимо требуют языки описания, в основу которых всегда положены те или иные концептуализации, ценностно-целевые предпочтения. Поэтому абсолютно нейтральной, объективной истории не существует.
Более того, история не является лишь послушным «зеркалом» событий, она способна по-новому интерпретировать прежние события и создавать в общественном сознании представления, которые не имеют никаких оснований в документах и иных источниках. В «Метаистории» Х. Уайт утверждал, что историческое произведение является вербальной структурой, которая не просто придает правдивость историческому рассказу, а, по сути, порождает его содержание (См.: Уайт Х. Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX века. Екатеринбург, 2001). История способна не только восстанавливать прошлое, но и конструировать его. Она всегда «рассказывается» из настоящего: прошлое невозможно увидеть глазами людей прежних исторических эпох.
Если приемы и операции формальной логики известны со времен Аристотеля, то исторический подход как отрефлексированная последовательность исследовательских процедур, способов и приемов познания стал применяться в социальных областях исследования сравнительно недавно – только с первой четверти XIX века.
Сама идея развития права, его помещенности в социокультурный контекст стала известна юридическому сообществу благодаря филологической школе юристов-гуманистов XVI столетия. Однако ее представителям недоставало понимания того, что история отлична от летописи, от исключительно антикварного исследования «древностей права», понимания того, что история представляет собой описание устойчивой последовательности изменений состояния объекта, связи, объединяющей его движение от прошлого в настоящее.
В юриспруденции первой половины XIX в. исторический подход стал актуальным и едва ли не господствующим благодаря представителям немецкой исторической школы права – Ф.К. Савиньи, Г.Ф. Пухте. Благодаря авторитету исторической школы юристы многих европейских стран признали, что государство и право изменяются в историческом времени, а настоящее состояние политико-правовой действительности нельзя полноценно познать без исследования ее генезиса, то есть процесса становления и развития.
Первоначально юристы под влиянием идеалистической философии (Ф. Шеллинг, Г. Гегель) рассматривали историю права как спиритуалистическую. Считалось, что в основе истории лежит незримое закономерное развитие метафизической идеи. Именно метафизическая идея придавала смысл изменениям позитивно-правовой действительности, формировала основание исторического развития. Такое спиритуалистическое понимание истории юристами первой половины XIX столетия позволило в догматической юриспруденции провести реконструкцию развития догмы римского права в средние века, cформировать догму «современного римского права» пандектной школой юристов. Ход развития догматической юриспруденции в Германии 20-70-х гг. XIX столетия показывает, что юристы постепенно поняли, что смысл исторического исследования состоит в способствовании развитию национальных правовых систем в их настоящем: именно поэтому историческая школа юристов постепенно перерастает в пандектную школу, исторические реконструкции римского права сменяются установкой на построение целостной догмы современного права.
Под влиянием философского позитивизма О. Конта, который опроверг научный статус метафизических концептов, юристы 70-80-х гг. XIX столетия стали понимать историю исключительно позитивистски, ограничивать ее внешними, наблюдаемыми явлениями, в развитии которых необходимо вскрыть устойчивые причинно-следственные связи – закономерности.
Как справедливо отмечал Л. Штраус, идеалом истории с позиции позитивной науки стала «история, отделенная ото всех сомнительных или метафизических предположений. /…/ Однако беспристрастный историк должен был признаться в неспособности вывести какие-либо нормы из истории – никаких объективных норм не осталось. /…/ Перед беспристрастным историком «исторический процесс» явил себя бессмысленной паутиной, сплетенной не более чем из того, что люди делали, производили, думали, чем из чистой случайности – сказка, рассказанная идиотом. Исторические нормы, нормы, выдвинутые этим бессмысленным процессом, уже не могли претендовать на то, что они будто бы освящаются божественными силами, стоящими за этим процессом. Единственными остававшимися нормами были нормы чисто субъективного характера, нормы, не имеющие иного основания, кроме свободного выбора индивида. С тех пор не осталось никакого объективного критерия, позволяющего различать хороший и плохой выбор. Историзм достиг высшей точки в нигилизме. Попытка устроить человека совершенно как дома в этом мире закончилась тем, что человек оказался абсолютно бездомным». (Штраус Л. Естественное право и история. М., 2007. С. 21.)
Необходимо согласиться с Лео Штраусом в том, что ход исторического развития только тогда имеет смысл, когда за изменяющимся потоком событий лежит нечто неизменное. Научный позитивизм О. Конта, с одной стороны, верит в существование универсальных законов в развитии общественной жизни, но, с другой стороны, его гносеологический идеал фактически приводит к тому, что крайне проблематично выделить хоть один универсальный закон, способный быть достаточно верифицированным «эмпирическими фактами».
Под влиянием философских картин мира, актуализированных авторитетными юристами, в XIX столетии популярность приобрели историко-правовые исследования, авторы которых пытались вскрыть закономерности развития государственных и правовых институтов. В основании таких исследований, несомненно, лежали идеи прогресса и закономерного развития – идеология «первого» позитивизма, унаследованная им еще от идеалов классической научной рациональности. В XIX веке юристы, как и историки, были убеждены, что невозможно прогнозировать будущее государства и права без познания их прошлого. Поэтому на основе тех или иных философских идей или учений начинают выстраиваться универсальные схемы исторического развития, которые станут основой идеологических систем XX столетия.
На советскую теорию государства и права существенное влияние оказала марксистская теория общественно-экономических формаций, которая трансформировалась у юристов в учение об исторических типах государства и права, в котором выделялись рабовладельческий, феодальный, буржуазный, социалистический типы. В соответствии с марксистским законом объективного развития средств производства считалось, что каждый последующий исторический тип государства и права прогрессивнее предыдущего. Тем самым легитимировался политико-правовой строй советского государства и делался вывод о неизбежности кризиса буржуазных государственно-правовых систем и их перехода в стадию социализма. На примере советской теории государства и права можно видеть, как возможно идеологизировать определенную историческую концепцию.
На примере метанарративов исторического развития, являвшихся господствующими в XX столетии, можно видеть, что лежащий в основе их мировоззрения в качестве порой неосознаваемой методологической установки научный позитивизм так и не сумел полностью избавиться от метафизических полаганий и концептов, которые должны, по мнению его основоположников, остаться в прошлом человечества. Эти метафизические полагания, будучи на соответствующем языке транслированы в обыденное сознание, достаточно быстро перетекли в форму идеологий.
Вместе с тем в конце XIX – начале XX столетия формируется и принципиально иное понимание истории, связанное с развитием и укоренением в сознании интеллектуальной элиты идей философской герменевтики. Исходя из идей самобытности наук о духе, гносеологическим идеалом которых должно являться наиболее точное и всестороннее исследование человекоразмерного объекта, взятого в его исторической конкретности и социокультурной уникальности. Общественные явления, развивающиеся исторически, стали понимать как нелинейный процесс движения, который невозможно подчинить универсальным механическим законам, поскольку исторические законы не тождественны по своей природе «слепым» причинно-следственным каузальностям, раскрываемым в естественных науках. Историческое исследование по природе своего объекта, характеру отношения субъекта и объекта должно быть нацелено не на выявление универсальных причинно-следственных закономерностей и не на объяснение частных явлений путем подведения их под эти законы, а на понимание уникальности духа культуры того или иного общества, взятого в конкретный исторический период. В основании истории лежит человекоразмерный мир, неразрывно связанный со свободой воли людей – поэтому редуцировать социальный мир к механической системе естествознания невозможно. Исторические события не обладают характером «зеркальной» воспроизводимости, повторяемости и закономерности линейного движения. Данные, полученные путем герменевтического погружения в историю и культуру одного общества, нельзя экстраполировать на другие общества и другие исторические эпохи: «время – коже, а не платье». Такое понимание истории лежит в основании герменевтической методологической традиции, противостоящей научному позитивизму. Очевидно, что и понимание предмета теории государства и права с позиции ее принципов будет звучать иначе, нежели «общие и основные закономерности становления, развития и функционирования государства и права».
Если ученый считает, что существует знание об объекте, которое является его фотографией, «зеркальным отражением», полноценно схватывающем все его многообразие связей и свойств, то, действительно, для такого исследователя существует объективная история как некоторый естественных ход событий, который возможно воспроизвести в сознании, мышлении «как он произошел на самом деле».
Если ученый считает, что не существует знания об объекте, которое является его «зеркальным отражением», что любое знание обусловлено используемым гносеологическим инструментарием, то любая история для такого ученого – это интерпретация определенных события, полученная с определенных мировоззренческих оснований, методологических установок и теоретических гипотез. Поскольку таковых много – всегда будет существовать великое разнообразие историй, борющихся между собой за господство в общественном сознании.
Нет комментариев