Дмитрий Литвинский (Адвокат, Париж) →  Как не надо «продавать» клиентам третейский суд

В российской практике встречаются случаи, когда постоянно действующие третейские суды, созданные коммерческими организациями, предлагают денежную комиссию юристам, чьи рекомендации приведут в третейский суд новых клиентов. В какой степени использование методов, напрямую заимствованных из области повышения уровня продаж, соответствует базовому принципу беспристрастности третейского разбирательства?

Как формально подтвержденное наличие коммерческих отношений между третейским судом и юристом одной из сторон рассматриваемого им дела отражается на авторитете третейского решения и последующей возможности его принудительного приведения в исполнение?

Оправдана ли возможность создания третейских судов, к которым предъявляется требование независимости и беспристрастности, при разного рода ООО, т.е. при коммерческих организациях основной целью деятельности которых является получение прибыли?
Читатель блога право.ру, имел возможность не так давно увидеть объявление о том, что один из постоянно действующих московских третейских судов открыто обещает денежную комиссию тем юристам, рекомендации которых заставят новых клиентов обратиться к его услугам. Сайт самого третейского суда вполне откровенно предлагает для скачивания и последующего подписания «Договор о возмездном сотрудничестве для юридических фирм, юристов и адвокатов». В соответствии с положениями этого договора, юрист должен либо прямо предложить своим клиентам включить в подписываемые договоры арбитражную оговорку, предусматривающую компетенцию соответствующего третейского суда, или же направить им соответствующее рекомендательное письмо об использовании третейской оговорки по предлагаемой судом форме. В качестве встречного предоставления и при наличии соответствующего подтверждения, третейский суд обязуется выплатить юристу вознаграждение в размере 5% от оплаченного арбитражного сбора.

При этом указанный третейский суд декларирует свою непредвзятость, предусматривая, что юрист, подписавший договор о возмездном сотрудничестве, не сможет в дальнейшем представлять интересы своих клиентов или партнеров в третейском разбирательстве.

По всей видимости, метод приносит результаты, поскольку на своем сайте центр третейского разбирательства заявляет, что им рассмотрено уже порядка 1832 дел. Однако, если подобная стратегия и кажется достаточно выигрышной сегодня, в более отдаленной перспективе ее последствия выглядят гораздо менее радужными, как для самого третейского суда, так и для его клиентов.

Трудно не провести параллель с современной французской судебной практикой в области арбитража, а также с практикой других стран. Последние два года во Франции наблюдается «всплеск» числа судебных решений, связанных с оспариванием или отказом в исполнении во Франции решений арбитража по мотивам несоблюдения арбитрами требования беспристрастности и непредвзятости. Напомню, что как во Франции, так и в России (ст. 18 закона о Третейских судах) в области третейского разбирательства этот принцип носит характер основополагающего. Государственные суды многих стран все чаще сталкиваются с тем, что сторона, несогласная с решением арбитров, практически неизбежно использует каждую возможность, чтобы поставить под сомнение равное отношение арбитров к сторонам спора. Поводом для сомнений может стать любой контакт, выявленный между арбитром и стороной вне рамок арбитражного разбирательства. В частности, за последний год французские суды сталкивались с необходимостью отвечать на доводы о сомнениях в беспристрастности арбитров в случаях:
— их совместного участия с адвокатом одной из сторон в организации юридических конференций или вхождения в состав одной редакции юридического журнала,
— когда арбитр одновременно был советником в офисе международной юридической фирмы, тогда как офис этой же фирмы в другой стране оказывал юридические услуги региональному подразделению одной из сторон разбирательства,
— в ситуации, когда арбитром до третейского разбирательства были опубликованы статьи, содержащие критические замечания в отношении внешней политики страны, находящейся в напряженных отношениях с государством одной из сторон в арбитраже.

По большому счету, как остроумно заметил один из участников организованного на прошлой неделе Центром медиации и арбитража Парижа коллоквиума, в настоящее время мир арбитража можно назвать «Обществом подозрения», в котором независимость и непредвзятость арбитра, являясь ключевыми понятиями арбитражного разбирательства, постоянно ставятся под сомнение как государственными судами и сторонами, так и самими организаторами третейского разбирательства, если арбитры в деле назначаются ими.

Впрочем, указанный феномен верен не только в отношении мира французского арбитража. В специализированной прессе приводится информация о том, что тенденция носит общий характер и наблюдается и в Бельгии, и в Германии, и в Англии, и в Швейцарии. Логично ожидать, что дойдет она и до России, поскольку в условиях, когда законодательство не содержит принципиальных различий, у юриста-практика нет разумных оснований отказываться от методов, подтвердивших свою эффективность в других странах. В любом случае, можно полагать, что тогда, когда есть даже самые незначительные основания поставить под сомнение беспристрастность арбитра, сторона, которой это выгодно, так и поступит.

Тем более сделает это она в условиях, когда, как в приведенном выше примере московского третейского суда, есть прямое — документально зафиксированное в виде подписанного соглашения, — подтверждение коммерческих отношений между третейским судом и юристом одной из сторон. Ситуация едва ли изменится и в том случае, если юридическое сопровождение клиента осуществляется не юристом-индивидуалом, а юридической фирмой или адвокатским образованием.

Соответственно, возвращаясь к третейскому суду, давшему повод для размышлений, если бы, паче чаяния, стороной рассматриваемого в нем дела оказались бы мои клиенты, и если бы вынесенное третейским судом решение шло бы вразрез с их интересами, то совет им был бы следующим: решение соответствующего третейского суда раньше времени добровольно не исполнять.

Наличие же в третейской оговорке или в регламенте третейского суда упоминания о том, что его решение является окончательным и не подлежит обжалованию, вряд ли бы имело при этом решающее значение.

Да, при наличии такой оговорки, государственный суд не сможет принять заявление об оспаривании решения. Но невозможность обжаловать решение не предполагает автоматизма в приведении его в исполнение. Сторона, против которой решение вынесено, не лишается права возражать против принудительного приведения в исполнение, когда для этого в ее распоряжении есть законные основания. Действительно, тот факт, что «состав третейского суда или процедура третейского разбирательства не соответствовали […] федеральному закону», является основанием для отказа в выдаче исполнительного листа на принудительное исполнение решения (ст. 426 ГПК, ст. 239 АПК, ст. 46 закона о Третейских судах). При том, что приведенная здесь статья закона о Третейских судах делает прямую отсылку к правилу о способности арбитра обеспечить беспристрастное разрешение спора как на один из критериев такого соответствия. Не следует забывать и уже приведенную выше ст. 18 указанного закона, указывающую на беспристрастность как на один из принципов третейского разбирательства.

Одним из предсказуемых последствий серьезного риска массового отказа в исполнении решений указанного выше третейского суда может стать уменьшение доверия к нему, и соответственно – снижение обращений и рассматриваемых дел.

По большому счету, проблема стоит несколько шире, чем использование отдельными третейскими судами техник купли-продажи для привлечения новых пользователей. В принципе, выплата процента за привлечение клиентов – действующая практика в отношениях между юридическими фирмами или адвокатскими бюро. Вопрос в том, в какой степени оправданно обращение постоянно действующими третейскими судами к маркетинговым технологиям, основанным на уроках курсов роста продаж, а не на привлечении арбитров, чей профессиональный уровень и репутация не вызывают сомнений, или же на повышении качества организации третейского разбирательства (поскольку вполне возможно, что в значительной степени именно его организация, а не собственно разрешение спора и является задачей таких третейских центров).

Вопрос и в том, в какой степени оправдана существующая сегодня в России возможность создания постоянно действующих третейских судов любыми юридическими лицами, в том числе и коммерческими организациями — в виде АО и ООО, — преследующими извлечение прибыли в качестве основной цели своей деятельности. Не секрет, что сегодня, в силу привлекательности третейского разбирательства, область эта не может не притягивать и профессионалов от права, которые в поиске ниши на юридическом рынке, нередко рассматривают центр третейского разбирательства как механизм продажи своих юридических услуг клиентам — пользователям арбитража. Профессионально и по-человечески такое стремление понять можно. Тем не менее, рискуя навлечь на себя недовольство коллег по профессии, не могу не обратить их внимание на совершенно очевидные для меня уроки права международного арбитража.

Вопрос по-прежнему остается открытым: в какой степени изначальная коммерческая направленность отдельных третейских судов (самих центров, а не арбитров, вполне оправданно получающих свои гонорары) совместима с принципами независимости и беспристрастности третейского разбирательства; разбирательства, которое, несмотря на свою природу правосудия «частного», альтернативного государственному, остается, тем не менее, правосудием, при том, что суд, даже будучи третейским, не перестает быть судом?

Копия на: avocatlitvinski.livejournal.com/