Антон Михайлов → Средневековые корни юридической догматики континентального правового семейства
В современной учебной литературе по теории права традиционно в числе специально-юридических методов указывается формально-юридический или догматический метод, который рассматривается как основа профессионального инструментария практикующих юристов. «Суть его заключается в определении юридических понятий, в выявлении внешних признаков правовых явлений, их отличия друг от друга, установлении классификаций, создании логических конструкций на базе законодательных (легальных) понятий и определений. Задача, которая при этом ставится, заключается в уяснении и объяснении действующего законодательства, в его систематическом изложении и истолковании для целей правоприменительной и правотворческой практики» [1].
Если сопоставить данное описание догматического метода с методом рассуждения пропедевтиков XV – XVI столетий в изложении Ф.В. Тарановского, то их родство станет очевидным. Историк права указывал, что юристы XV в. под методом рассуждения понимали «способы и средства усвоения обильного и разнообразного материала, распределение мнений толкователей закона по группам и категориям, правила установления общего мнения ученых, приемы выработки юридических формул, всевозможные внешние деления и подразделения права, схемы систематического изложения юридических рассуждений» [2].
Можно видеть, что объектом исследования формально-юридического метода или метода рассуждения, задающим пределы его применения, выступает юридическая форма – знаковая система, выражающая содержание действующего права. При использовании данного метода эта форма берется, во-первых, «сама по себе», вне связей с социальной действительностью, и, во-вторых, как изначально выражающая подлинное право, что означает исключение критики ее содержания [3]. Указанные моменты обусловлены задачей всестороннего осмысления того «внутреннего» содержания, которое заключено в знаковой форме и которое способно привести к раскрытию его основной идеи и структуры.
Вместе с тем очевидно, что данные методологические установки юридической догматики имелись уже в средневековом сознании глоссаторов, которые ограничивали подлинное право текстом Corpus Juris и воспринимали его некритично как безусловную истину.
Осмысление юридической формы предполагает, во-первых, ее толкование (уяснение смысла) и, во-вторых, систематизацию, т.е. представление в форме единой, логически последовательной (соразмерной понимающему сознанию) целостности [4]. Иными словами, понять содержание знаковой формы означает уяснить смысл отдельных положений и свести их в осмысленное единство.
Схватить мыслью содержание в единстве невозможно без выведения и построения внутренних связей между правовыми положениями, т.е. без формирования доктринальных понятий и конструкций. Помимо этого, систематика не может быть выстроена без нахождения центральной идеи, универсального принципа, вокруг которого должен быть выстроен правовой материал. Очевидно, что данная мыслительная деятельность предполагает целесообразное и системное использование как языковых, так и формально-логических приемов и операций.
И здесь вновь мы сталкиваемся с интеллектуальным родством формально-догматического метода с традицией университетской юриспруденции, начавшей свой путь с легальной и критической экзегезы, определения «основных мест» и формирования классификаций родовидовых определений.
Поэтому можно утверждать, что в основе формирования оснований и инструментария догматического метода в континентальной юриспруденции лежит интерпретативная и систематизаторская деятельности университетских юристов. Таким образом, формально-юридический метод, составляющий основу собственного методологического инструментария юриспруденции, в концентрированном виде вобрал в себя историю формирования догматической юриспруденции от глоссаторов до немецких концептуалистов.
Стиль юридического мышления, ассоциируемый с юриспруденцией понятий, не просто остается актуальным для юридических практик романо-германского семейства – он сформировал господствующие представления о системе позитивного права, ее пандектной структуре и институционном содержании, о высшей форме правотворческой деятельности – кодификации.
Континентальный юрист рассматривает позитивное право как своего рода здание с этажами, разделенными на комнаты и связанными между собой лестницами. При этом принципы, на которых построено здание позитивного права, носят отрефлексированный, концептуализированный характер и составляют основу юридического образования.
Несомненно, что за этими представлениями лежит многовековая систематизаторская деятельность университетских юристов, закономерно приведшая к дедуктивно (пандектно) выстроенной систематике позитивного права, завершенность и логическую стройность которой стремились придать немецкие концептуалисты.
Помимо этого, уже более двухсот лет континентальные юристы рассматривают кодекс как наиболее развитую форму выражения правового содержания. Разумеется, такие воззрения органично связаны с рационализмом нового времени, практическими и либерально-идеологическими соображениями, но вместе с тем они были бы невозможны без предшествовавшей им деятельности по толкованию и систематизации правового материала глоссаторами, комментаторами, «истористами» и пандектистами. Кодекс видится юристам завершенным и рационально устроенным миром, построенным по правилам формальной логики – дедукции от общих принципов и понятий к частным нормам и институтам.
Так, О.С. Иоффе писал: «Кодификация охватывает все нормы, однородные по предмету и методу регулирования. Просматривая кодификацию сверху вниз, мы видим нисходящую правовую структуру, в которой каждое последующее звено подчиняется восходящему логически и практически. /…/ Двигаясь же снизу вверх, мы сталкиваемся с восходящей правовой структурой, где каждое нижестоящее подразделение подчиняется вышестоящему…» [5].
Очевидно, что такая структурированность содержания кодекса невозможна без правовой доктрины, способной сформировать пирамиду правовых понятий и институтов, построенную по дедуктивному принципу. К господству же таких доктринальных представлений могло привести лишь глубокое убеждение многих поколений континентальных юристов в том, что подлинное право представляет собой завершенную систему, но именно концептуальная юриспруденция возвела это убеждение в принцип последовательно проводимого метода.
Убедиться в актуальности догматической юридической традиции и юридического концептуализма для современной юриспруденции можно и на следующем примере.
В 1892 году известный представитель юридического позитивизма К.-М. Бергбом в труде «Юриспруденция и философия права» защищал идею о беспробельности положительного права путем пространственных метафор, указывая, что позитивное право обладает такой же непроницаемостью, как и физические тела, и поэтому два права в одном и том же пространстве существовать не могут и, следовательно, немыслимо никакое «вставочное право» в форме естественного или разумного права [6].
Более чем через столетие С.С. Алексеев утверждает, что «в праве… есть своего рода жесткая объективная фактура – нечто твердое и постоянное, не подвластное вольному усмотрению и произволу… И основу, каркас такой жесткой фактуры образует нечто твердое и исходное в самой правовой материи, реальная фактическая основа жесткой инфраструктуры этой материи… А важнейшая черта этого «особого мира» заключается в том, что право представляет собой логическую систему» [7].
Принадлежность данных высказываний к догматической юридической традиции заключается в том, что оба автора рассматривают позитивное право как замкнутую логическую систему, которая основывается на твердом и неизменном основании, качества которого аналогичны твердым телам. Императивность же логической догмы, дающая основания соответствующим метафорам, «вырастает» на почве схоластической культуры, базовые нормы которой сформировали основы мыслительных операций с текстами юристов-профессионалов.
И хотя современная теория права далека от убеждения немецких концептуалистов в возможности сформировать логически завершенную и беспробельную систему юридических понятий и доктринальных конструкций, вместе с тем понятийная форма представления знания воспринимается современным юридическим сообществом как самостоятельный индикатор научного характера, некоторые общетеоретические понятия (правовая система, система права, механизм правового регулирования, правовое отношение, состав правонарушения, и др.) специально разрабатываются в качестве методологической конструкции, функциональными элементами которой становятся другие теоретические понятия, а сама система позитивного права рассматривается как фундированная в общих принципах, пронизывающих всю юридическую материю.
Распространенность данных представлений в доктринальном правосознании современных российских юристов не дает оснований утверждать, что догматическая традиция и юриспруденция понятий как ее высшая форма превратились в музейные экспонаты континентального правового семейства.
[1] Козлов В.А. Проблемы предмета и методологии общей теории права. Л., 1989. С. 94.
[2] Тарановский Ф.В. Энциклопедия права. СПб., 2001. С. 20–21.
[3] См.: Тарановский Ф.В. Указ. соч. С. 8.
[4] Ср.: Хвостов В.М. Общая теория права. Элементарный очерк. М., 2010. С. 106.
[5] Иоффе О.С. Понятие права и его типы // О.С. Иоффе. Избранные труды. В 4 томах. Том. IV. СПб., 2010. С. 263.
[6] См.: Bergbohm K. Jurisprudenz und Rechtsphilosophie. Leipzig, 1892. B. I. S. 372, 446. Цит. по: Люблинский П.И. Техника, толкование и казуистика уголовного кодекса. М., 2004. С. 115.
[7] Алексеев С.С. Восхождение к праву. Поиски и решения. М., 2002. С. 13, 14. Ср.: «Фокусом работы по совершенствованию законодательства и практики его применения во многом является повышение уровня «формальной логичности» данной юридической системы, ее подразделений, устранение существующих здесь противоречий, несостыковок, несогласованностей – словом, достижения предельно возможного совершенства действующего права с точки зрения формальной логики». Алексеев С.С. Линия права. М., 2006. С. 50.
Если сопоставить данное описание догматического метода с методом рассуждения пропедевтиков XV – XVI столетий в изложении Ф.В. Тарановского, то их родство станет очевидным. Историк права указывал, что юристы XV в. под методом рассуждения понимали «способы и средства усвоения обильного и разнообразного материала, распределение мнений толкователей закона по группам и категориям, правила установления общего мнения ученых, приемы выработки юридических формул, всевозможные внешние деления и подразделения права, схемы систематического изложения юридических рассуждений» [2].
Можно видеть, что объектом исследования формально-юридического метода или метода рассуждения, задающим пределы его применения, выступает юридическая форма – знаковая система, выражающая содержание действующего права. При использовании данного метода эта форма берется, во-первых, «сама по себе», вне связей с социальной действительностью, и, во-вторых, как изначально выражающая подлинное право, что означает исключение критики ее содержания [3]. Указанные моменты обусловлены задачей всестороннего осмысления того «внутреннего» содержания, которое заключено в знаковой форме и которое способно привести к раскрытию его основной идеи и структуры.
Вместе с тем очевидно, что данные методологические установки юридической догматики имелись уже в средневековом сознании глоссаторов, которые ограничивали подлинное право текстом Corpus Juris и воспринимали его некритично как безусловную истину.
Осмысление юридической формы предполагает, во-первых, ее толкование (уяснение смысла) и, во-вторых, систематизацию, т.е. представление в форме единой, логически последовательной (соразмерной понимающему сознанию) целостности [4]. Иными словами, понять содержание знаковой формы означает уяснить смысл отдельных положений и свести их в осмысленное единство.
Схватить мыслью содержание в единстве невозможно без выведения и построения внутренних связей между правовыми положениями, т.е. без формирования доктринальных понятий и конструкций. Помимо этого, систематика не может быть выстроена без нахождения центральной идеи, универсального принципа, вокруг которого должен быть выстроен правовой материал. Очевидно, что данная мыслительная деятельность предполагает целесообразное и системное использование как языковых, так и формально-логических приемов и операций.
И здесь вновь мы сталкиваемся с интеллектуальным родством формально-догматического метода с традицией университетской юриспруденции, начавшей свой путь с легальной и критической экзегезы, определения «основных мест» и формирования классификаций родовидовых определений.
Поэтому можно утверждать, что в основе формирования оснований и инструментария догматического метода в континентальной юриспруденции лежит интерпретативная и систематизаторская деятельности университетских юристов. Таким образом, формально-юридический метод, составляющий основу собственного методологического инструментария юриспруденции, в концентрированном виде вобрал в себя историю формирования догматической юриспруденции от глоссаторов до немецких концептуалистов.
Стиль юридического мышления, ассоциируемый с юриспруденцией понятий, не просто остается актуальным для юридических практик романо-германского семейства – он сформировал господствующие представления о системе позитивного права, ее пандектной структуре и институционном содержании, о высшей форме правотворческой деятельности – кодификации.
Континентальный юрист рассматривает позитивное право как своего рода здание с этажами, разделенными на комнаты и связанными между собой лестницами. При этом принципы, на которых построено здание позитивного права, носят отрефлексированный, концептуализированный характер и составляют основу юридического образования.
Несомненно, что за этими представлениями лежит многовековая систематизаторская деятельность университетских юристов, закономерно приведшая к дедуктивно (пандектно) выстроенной систематике позитивного права, завершенность и логическую стройность которой стремились придать немецкие концептуалисты.
Помимо этого, уже более двухсот лет континентальные юристы рассматривают кодекс как наиболее развитую форму выражения правового содержания. Разумеется, такие воззрения органично связаны с рационализмом нового времени, практическими и либерально-идеологическими соображениями, но вместе с тем они были бы невозможны без предшествовавшей им деятельности по толкованию и систематизации правового материала глоссаторами, комментаторами, «истористами» и пандектистами. Кодекс видится юристам завершенным и рационально устроенным миром, построенным по правилам формальной логики – дедукции от общих принципов и понятий к частным нормам и институтам.
Так, О.С. Иоффе писал: «Кодификация охватывает все нормы, однородные по предмету и методу регулирования. Просматривая кодификацию сверху вниз, мы видим нисходящую правовую структуру, в которой каждое последующее звено подчиняется восходящему логически и практически. /…/ Двигаясь же снизу вверх, мы сталкиваемся с восходящей правовой структурой, где каждое нижестоящее подразделение подчиняется вышестоящему…» [5].
Очевидно, что такая структурированность содержания кодекса невозможна без правовой доктрины, способной сформировать пирамиду правовых понятий и институтов, построенную по дедуктивному принципу. К господству же таких доктринальных представлений могло привести лишь глубокое убеждение многих поколений континентальных юристов в том, что подлинное право представляет собой завершенную систему, но именно концептуальная юриспруденция возвела это убеждение в принцип последовательно проводимого метода.
Убедиться в актуальности догматической юридической традиции и юридического концептуализма для современной юриспруденции можно и на следующем примере.
В 1892 году известный представитель юридического позитивизма К.-М. Бергбом в труде «Юриспруденция и философия права» защищал идею о беспробельности положительного права путем пространственных метафор, указывая, что позитивное право обладает такой же непроницаемостью, как и физические тела, и поэтому два права в одном и том же пространстве существовать не могут и, следовательно, немыслимо никакое «вставочное право» в форме естественного или разумного права [6].
Более чем через столетие С.С. Алексеев утверждает, что «в праве… есть своего рода жесткая объективная фактура – нечто твердое и постоянное, не подвластное вольному усмотрению и произволу… И основу, каркас такой жесткой фактуры образует нечто твердое и исходное в самой правовой материи, реальная фактическая основа жесткой инфраструктуры этой материи… А важнейшая черта этого «особого мира» заключается в том, что право представляет собой логическую систему» [7].
Принадлежность данных высказываний к догматической юридической традиции заключается в том, что оба автора рассматривают позитивное право как замкнутую логическую систему, которая основывается на твердом и неизменном основании, качества которого аналогичны твердым телам. Императивность же логической догмы, дающая основания соответствующим метафорам, «вырастает» на почве схоластической культуры, базовые нормы которой сформировали основы мыслительных операций с текстами юристов-профессионалов.
И хотя современная теория права далека от убеждения немецких концептуалистов в возможности сформировать логически завершенную и беспробельную систему юридических понятий и доктринальных конструкций, вместе с тем понятийная форма представления знания воспринимается современным юридическим сообществом как самостоятельный индикатор научного характера, некоторые общетеоретические понятия (правовая система, система права, механизм правового регулирования, правовое отношение, состав правонарушения, и др.) специально разрабатываются в качестве методологической конструкции, функциональными элементами которой становятся другие теоретические понятия, а сама система позитивного права рассматривается как фундированная в общих принципах, пронизывающих всю юридическую материю.
Распространенность данных представлений в доктринальном правосознании современных российских юристов не дает оснований утверждать, что догматическая традиция и юриспруденция понятий как ее высшая форма превратились в музейные экспонаты континентального правового семейства.
[1] Козлов В.А. Проблемы предмета и методологии общей теории права. Л., 1989. С. 94.
[2] Тарановский Ф.В. Энциклопедия права. СПб., 2001. С. 20–21.
[3] См.: Тарановский Ф.В. Указ. соч. С. 8.
[4] Ср.: Хвостов В.М. Общая теория права. Элементарный очерк. М., 2010. С. 106.
[5] Иоффе О.С. Понятие права и его типы // О.С. Иоффе. Избранные труды. В 4 томах. Том. IV. СПб., 2010. С. 263.
[6] См.: Bergbohm K. Jurisprudenz und Rechtsphilosophie. Leipzig, 1892. B. I. S. 372, 446. Цит. по: Люблинский П.И. Техника, толкование и казуистика уголовного кодекса. М., 2004. С. 115.
[7] Алексеев С.С. Восхождение к праву. Поиски и решения. М., 2002. С. 13, 14. Ср.: «Фокусом работы по совершенствованию законодательства и практики его применения во многом является повышение уровня «формальной логичности» данной юридической системы, ее подразделений, устранение существующих здесь противоречий, несостыковок, несогласованностей – словом, достижения предельно возможного совершенства действующего права с точки зрения формальной логики». Алексеев С.С. Линия права. М., 2006. С. 50.
Нет комментариев