Антон Михайлов →  Правила (каноны) толкования законодательства в Англии

Среди правил (канонов) судебного толкования статутов обычно называют правило буквального толкования, золотое правило толкования, правило «устранения зла», правило «следования роду», контекстное и телеологическое правила толкования. Ввиду того, что толкование статутов Парламента является абсолютной прерогативой английских судей, то именно они в каждом конкретном деле выбирают, какое правило толкования будет использовано, что еще раз подтверждает реальную власть английских судей на правовом поле.
Более того, какие бы каноны толкования ни были выработаны судебной практикой, они в принципе не смогут устранить все неопределенности, связанные с толкованием, ибо сами состоят из слов и нуждаются в толковании, которое окончательно дают английские судьи. Г. Харт говорил: «Каноны» толкования не могут исключить эти неопределенности, хотя и могут их уменьшить, ибо эти каноны сами суть общие правила для употребления языка и используют общие термины, которые сами требуют толкования. Они не могут в большей мере чем иные правила, обеспечить свое собственное толкование».
Правило буквального толкования (literal rule) было создано английской судебной практикой XIX века и вплоть до XX века являлось центральным в работе английских судей по толкованию статутов Парламента. Правило буквального толкования – есть непосредственный результат популярности среди судей и адвокатов Англии того времени позитивистского учения Бентама с заложенным в нем стремлением следовать принципу верховенства Парламента и разделения властей и воспринимать судей лишь как толкователей английского законодательства, «говорящие уста закона» Парламента – и не более того.
Данное правило гласит: «Если закон не содержит неясностей, словам, из которых состоит текст закона, следует придавать их обычный, общеупотребительный смысл и значение, несмотря на то, что это может поставить суд в затруднительное положение с точки зрения требований права и справедливости». Так, лорд Эшер в деле R v Judge of the City of London Court [1892] заявил: «Если слова акта ясны, Вы должны следовать им, даже если они ведут к очевидному абсурду. Для суда не имеет значения абсурдность действий законодателя».
В соответствии с правилом буквального толкования считается, что при составлении текстов статутов Парламент употребляет слова, взятые в их общепринятом и общеупотребительном смысле. Если законодатель придает им какое-либо специальное значение, то об этом должно быть прямо указано в статуте, а суд не может по своему усмотрению придать толкуемым понятиям специальный смысл или заполнить пробелы в толкуемом акте. Так, в деле Magor and St Mellons v Newport Corporation [1952] лорд Деннинг в Апелляционном суде заявил: «Наша цель – выявить намерения Парламента, а сделать это лучше всего, устраняя пробелы и придавая смысл закону, а не подвергая его деструктивной критике». Данное заявление было охарактеризовано лордом Саймондсом в суде Палаты лордов как «беззастенчивая узурпация законодательной функции под прозрачным предлогом толкования».
Там, где какое-либо слово или выражение специально не растолковывается в тексте статута, для уточнения буквального смысла слова судьи могут обращаться за помощью к толковым словарям, а также к тем разделам статутов, в которых специально определяются соответствующие термины и понятия.
Среди достоинств буквального правила толкования статутов исследователи называют определенность, уменьшение количества судебных споров, основанием которых является статут, и соблюдение принципа разделения властей. Буквальное правило толкования имеет и ряд недостатков: оно не учитывает неизбежное несовершенство статута – высокую вероятность ошибки, использование общих или двусмысленных понятий при составлении текста статута, оно игнорирует языковую неопределенность и многозначность, не позволяет устранить их путем толкования слов в контексте статута в целом. Использование в процессе толкования статутов исключительно буквального правила нередко не проясняет смысл закона, а затуманивает его и фрустрирует судей. Так, в деле Hilder v Dexter [1902] лорд Хэлсбьюри заявил: «Я уверен, что в создании статута самым худшим человеком является человек, который ответственен за составление его текста. Он специально выбирает тот язык, который призван ввести нас в заблуждение относительно смысла, который заложен внутри его». Строгое следование правилу буквального толкования зачастую приводит к абсурдному результату. Так, например, в деле Fisher v Bell [1961] английские судьи буквально истолковали статью Акта об ограничении оборота боевого оружия (1959), которая устанавливала уголовную ответственность за «предложение продать некоторые виды оружия, включая выкидные ножи» (offer for sale). Тот факт, что владелец магазина выставил на витрине запрещенные к продаже выкидные ножи, был признан не предложением в формально-юридическом смысле (т.е. офертой), а лишь приглашением к сделке (invitation to treat) т.е. своего рода рекламой, обращением к неограниченному кругу покупателей заключить договор купли-продажи, которое не влекло за собой никаких юридических последствий, так как оферентом, по мнению суда, выступал в данном случае не продавец, владелец магазина, а покупатель, который формально-юридически предлагал купить запрещенные выкидные ножи. В данном случае налицо абсурдность результата применения буквального толкования статута, – так как очевидно, что толкуемый акт был направлен против любого, будь то юридически обязательного предложения (оферты), или не имеющего юридического значения «приглашения к сделке», так как существенным в глазах законодателя являлся ее незаконный предмет – изъятые из гражданско-правового оборота виды оружия. В деле R v Maginnis (1987) суд столкнулся со сложностями в толковании статьи 5 Акта об ответственности за незаконный оборот наркотических средств (1971), которая устанавливала: «…правонарушением является, если лицо сознательно хранит у себя наркотик с намерением снабдить им другое лицо». Адвокат обвиняемого пытался доказать суду, что намерение передать, вернуть другу запрещенное наркотическое средство не тождественно снабжению в смысле ст. 5, так как речь не идет о торговле наркотиками, и поэтому обвиняемый должен быть осужден лишь за хранение запрещенных наркотических средств. Суд Палаты лордов не признал доводы адвоката убедительными и большинством голосов постановил, что «намерение снабдить» охватывает собой случаи безвозмездной передачи наркотиков. По-видимому, сыграли свою роль соображения судебной политики.
Золотое правило толкования (golden rule) понимается английскими юристами в узком и широком смысле. В узком смысле оно используется английскими судьями для определения допустимых пределов буквального толкования, чтобы избежать абсурдности принимаемых судом решений – т.е. в узком смысле золотое правило можно рассматривать как своеобразное дополнение к правилу буквального толкования.
Общая формулировка золотого правила толкования была дана лордом Уинслидэйлом в деле Grey v Pearson (1857): «Грамматическому и общепринятому пониманию слов закона надо следовать до тех пор, пока это не приводит к абсурду, или к противоположному смыслу, или к явному несоответствию с остальной частью документа. Если это происходит, грамматическое и общепринятое употребление слов может быть подвергнуто некоторой модификации с тем, чтобы избежать абсурда, противоположного смысла или несоответствия закону в целом, но не более того».
Золотое правило толкования позволяет наполнить толкуемый термин допустимым смыслом с учетом других частей, общего характера статута, его преамбулы, заголовков статей, пунктуации. Тем не менее, вопрос о том, какая степень абсурдности необходима для того, чтобы английский судья отказался использовать буквальное правило и применил золотое, остается открытым. По-видимому, этот вопрос разрешается на основе судейского усмотрения.
В широком смысле золотое правило толкования используется английскими судьями в случае многозначности слов толкуемого статута. Следует отметить, что большая часть юридического языка обладает множеством значений, а смысл широко распространенных в законодательстве «каучуковых» категорий («разумно», «добросовестно», «небрежно», «тяжкие последствия» и др.) полностью зависит от судейской оценки конкретной ситуации. Именно поэтому золотое правило в его широком значении используется повсеместно с целью выбора наиболее подходящего значения толкуемого многозначного слова. Более того, есть все основания утверждать, что «золотое правило» является в некотором роде ширмой, прикрывающей судейское правотворчество, так как «абсурдность», «допустимость» или «разумность» смысла толкуемого акта, о которой говорит золотое правило, – есть оценочная категория. При многозначности толкуемого слова или выражения или неясности статьи статута в целом английский суд не ограничен позитивным правом в ответе на вопрос о том, какое толкование является более разумным или более справедливым с социальной точки зрения. Выбор суда зависит в каждом конкретном случае от множества факторов – от требований правовой и судебной политики, политических традиций, правовой реформы, от социальной ситуации в стране в целом, от состава суда, личностных установок судьи, позиции суда по отношению к другим государственным органам и др ., – но не от толкуемого акта Парламента.
Деннис Ллойд пишет: «Английские суды сосредотачиваются в основном на анализе слов, составляющих содержание законодательного акта, изучают их в его контексте и пытаются понять их буквальный смысл. Этот смысл затем принимается как тот, который и должен был бы быть этими словами выражен, за исключением случаев, когда это ведет к полной бессмыслице. И здесь снова английские суды, вопреки их заявлениям об обратном, никак не ограничены в своем усмотрении, поскольку достаточно часто жертвуют совершенно очевидным буквальным значением акта в пользу более справедливого с социальной точки зрения или более разумного его толкования в свете того, что на их взгляд является конечной целью статута. Такому более социологическому подходу начинают отдавать предпочтение, равно как и при применении современного английского (общего) права, хотя иногда его и критикуют за чересчур явную «узурпацию» законодательной функции».
Примером судебного правотворчества под видом толкования с помощью «золотого правила» может служить дело R v. Sigsworth [1935]. В нем суд применил «золотое правило» толкования по отношению к Акту об обращении с правом на имущество (1925). Данное дело касалось прав сына, который являлся единственным наследником по закону, на имущество убитой им матери. Толкуемый акт молчал по поводу такой ситуации. Суд посчитал, что буквальное толкование акта приводит к абсурду (а именно – к достижению сыном своей преступной цели), и, использовав золотое правило толкования, пришел к выводу, что одной из целей данного акта являлся запрет на право наследования сыном имущества убитой им матери – т.е. по существу судьями была создана новая норма права. Данный пример еще раз показывает, что «теоретически невозможно наметить сколько-нибудь строгую грань между истолкованием законодательной нормы, нужным лишь для урегулирования конкретного спора, и образованием прецедента». Само золотое правило толкования в целом подтверждает мысль Р. Паунда о том, что в работе суда «истинное толкование и правотворчестчо под видом толкования… переходят друг в друга».
Применяя правило «устранения зла» (mischief rule или purposive construction) или правило Хейдона (по названию первоначального прецедента 1584г.) английский суд в случае обнаружения неясности статьи или отдельных слов статута имеет право обратиться к праву, действовавшему до принятия толкуемого закона, с целью ответить на ряд вопросов: каким было прецедентное право до утверждения нового статута, каких вредоносных действий старые нормы не предусматривали, какие формы защиты и компенсации установил парламентский акт для устранения дефектов и почему?
Данная процедура позволяет судьям обнаружить, какое зло хотел устранить законодатель, принимая данный закон, а также предупредить возможность неправильного применения всего статута в целом. В частности, для этой цели английские судьи вправе обращаться не только к другим статьям толкуемого акта, отдельным статутам, действовавшим до принятия толкуемого статута, но и к судебным прецедентам, зафиксированным в судебных отчетах, материалам Правовой Комиссии, Зеленым и Белым Книгам (Green and White Papers).
До 1992г. судьям категорически запрещалось использовать Ханзард (Hansard) для прояснения смысла толкуемого статута. Считалось, что протокол Парламентских дебатов практически не может помочь судьям: «вместо одного документа судьи будут толковать два» – говорил Лорд Уилберфорс. Приводился аргумент о том, что в случае использования Ханзарда в процессе интерпретации статутов судьи станут «зеркалом» другого интерпретатора статута – министра или депутата Парламента, представляющего билль. Также говорилось о ненадежности материалов Парламента, их пробельности и односторонности. Однако в деле Pepper v Hart [1992] суд Палаты лордов постановил, что Ханзард может быть использован как средство, способное прояснить смысл неясной или двусмысленной статьи статута, – судьи могут обращаться к речам соответствующего докладчика, представляющего публичный или частный билль. В случае толкования статута, связанного с международным соглашением или конвенцией, суд вправе использовать текст такого соглашения или конвенции (Salomon v Commissioners of Customs and Excise (1967)).
В то же время судьям до сих пор запрещено обращаться при толковании статутов к любым официальным документам, напрямую не связанным с принятием статута, а также к неофициальной документации (например, отчетам групп давления). Следует отметить, что правило «устранения зла» может применяться английскими судьями лишь в том случае, когда «язык статута неясен или двусмысленен и требует толкования», но если «смысл слов достаточно очевиден, тогда суд обязан реализовать слова Парламента» — т.е. в любом случае сначала должно быть применено буквальное правило толкования, а только затем – правило «устранения зла».
На современном этапе правило «устранения зла» применяется все чаще и чаще: «Давно прошли те дни, когда суды придерживались строго конструктивистской точки зрения на интерпретацию статутов, которая обязывала их применять буквальное правило толкования. Сегодня суды применяют целевой подход, который направлен на реализацию истинной цели законодательства, и готовы применять другой, внешний материал, который указыват на тот фон, на основе которого толкуемое законодательство было принято». Как отмечает А.К. Романов, правило «устранения зла» применяется наиболее часто по делам, «где речь идет о защите публично-правовых интересов и свобод граждан, а также об уголовной ответственности за посягательства на общественный порядок и преступления против общественной нравственности».
Правило «следования роду» (eiusdem generis rule) гласит: «Если общее понятие следует за частным понятием, то каждое частное понятие должно подпадать под одно и то же родовое понятие. Содержание родового понятия должно толковаться исходя из того рода, к которому принадлежат частные понятия». Данное правило применяется только в том случае, если в тексте перечисляются два или более частных понятия. Если частные понятия не могут быть объединены в один класс, то между ними отсутствует общая связь и существуют лишь связи частного характера, и, соответственно, общее понятие становится лишенным содержания.
В деле Evance v Cross [1938] английский суд должен был истолковать понятие «дорожный знак» в связи с вменением обвиняемому состава «игнорирование дорожных знаков при управлении автомобилем». Подсудимый пересек сплошную разделительную линию и выехал на встречную полосу движения. В Акте содержалась дефиниция дорожных знаков. Под ними закон понимал «все предупреждающие знаки, указательные столбы, указатели направления движения, а также другие указатели». На основании правила «следовать роду» суд пришел к вовыду, что словосочетание «другие указатели» должно быть истолковано в узком смысле, т.е. оно не должно выходить за пределы того ряда знаков, которые были перечислены законодателем до слов «другие указатели». Соответственно, ввиду того, что белая разделительная полоса непосредственно не перечислялась в дефиниции дорожного знака, обвиняемый не совершал инкриминируемого ему правонарушения и был оправдан.
Телеологическое (целевое) правило толкования (teleological approach) используется английскими судами с 1974г. для толкования актов Европейского Союза (ЕС) – различных европейских договоров и регламентов (постановлений), директив и решений органов этой «наднациональной» организации.
В 1974г. в деле Bulmer Ltd v Dollinger SA [1974] лорд Деннинг заявил, что все суды государств-участников Европейского Союза должны одинаково толковать европейские договоры; в противном случае возникнут разногласия между государствами-участниками Европейского Сообщества. За образец было взято телеологическое (целевое) правило толкования, выработанное судом Европейских Сообществ.
При использовании целевого подхода толкования английские судьи должны исходить не из буквы, а из внутреннего смысла, целей и духа толкуемого закона; они не должны спорить о грамматическом смысле толкуемых слов и выражений и обязаны учитывать решения суда Европейских Сообществ, в которых были применены соответствующие статьи толкуемого акта.
Еще в 1969г. Комиссия по английскому и шотландскому праву в своем отчете подвергла критике действующие правила толкования статутов и предложила принять закон о предоставлении судье возможности толковать статуты более широко, отдавая предпочтение целевому правилу, согласно которому «толкование, в наибольшей степени отвечающее цели данной законодательной нормы, следует предпочесть любому другому». Хотя рекомендации комиссии не были приняты Парламентом, но все же практика толкования актов Европейского Союза с использованием телеологического (целевого) подхода постепенно привела к тому, что в Англии в споре между буквой и духом закона приоритет стал отдаваться духу, внутреннему смыслу закона.
Это, в частности, выразилось и в том, что за последнее время английские судьи выработали так называемый «современный объединенный подход» (modern unitary approach) к толкованию статутов, который, по их мнению, гармонично сочетает в себе буквальное, золотое и правило «устранения зла». Согласно данному подходу при толковании статута судьи обязаны уважать словесные формулировки его статей, но не должны строго следовать их буквальному значению, а толковать данные формулировки в соответствии с контекстом, в котором они используются законодателем, и целями статута. Среди трех элементов – словесных формулировок, контекста и целей – цели являются ведущими, т.е. приоритет в случае противоречия между тремя элементами должен отдаваться целям, для достижения которых был принят статут.
Данный подход постепенно утверждается в английской судебной практике современности в связи с распространением телеологического правила толкования, которого придерживается суд Европейских Сообществ и которое также ставит акцент на целях законодательных актов.
В процедуре толкования статутов английскими судами произошли определенные изменения, связанные с вступлением в юридическую силу 2 октября 2000г. на территории Великобритании Акта о правах человека (1998), который инкорпорировал в английское законодательство Европейскую конвенцию о защите прав человека и основных свобод (1950). Статья 3 данного Акта гласит: «Насколько это представляется возможным, прямое законодательство и делегированное законодательство должно быть прочитано таким образом, чтобы оно соответствовало правам, закрепленным в тексте Конвенции». Если английскому суду не удается истолковать положения статута или акта делегированного законодательства соответствующим Конвенции образом, то данное обстоятельство фиксируется в т.н. декларации несоответствия, юридический смысл которой состоит в том, что она указывает английскому законодателю на необходимость оперативно изменить действующее статутное право с целью приведения его в соответствие с Европейской Конвенцией. Английская судебная практика уже содержит несколько дел, в которых судьи применяли ст. 3 Акта о правах человека (1998). В деле Offen [2001] английский суд был вынужден пойти на изменение толкования ст. 2 Акта о преступлении (наказания) 1997г., которая налагала на судью обязанность назначить пожизненное лишение свободы лицу, повторно осужденному за совершение серьезного преступления; причем эта мера наказания должна была быть применена вне зависимости от того, представлял ли преступник постоянную опасность для общества или нет. Норма не действовала лишь при наличии «исключительных обстоятельств», которые прямо не перечислялись в гипотезе нормы. Данная норма входила в прямое противоречие со ст. 5 Европейской Конвенции, говорящей о пропорциональности мер наказания. В деле Offen [2001] суд истолковал данную норму, включив в число исключительных обстоятельств ту ситуацию, когда преступник не представляет постоянную опасность для общества. В деле R v Lambert [2001] суд Палаты лордов постановил, что ст. 28 Акта о запрещенном обороте наркотических средств (1971) налагала бремя доказывания невиновности на подсудимого, и это противоречило ст. 6(2) Европейской Конвенции, постулирующей презумпцию невиновности. Поэтому суд изменил толкование ст. 28 Акта 1971г., определив, что если подсудимый на основании представленных доказательств покажет, что существует определенная вероятность его невиновности, то бремя доказывания в таком случае вновь переходит на сторону обвинения, которая обязана доказать суду и присяжным вину подсудимого «вне всяких разумных сомнений».
Вполне очевидно, что изменение смысла статутной нормы в порядке толкования практически полностью размывает границы между судейским толкованием нормы и правотворчеством – потому как результат рассмотрения того или иного дела зависит от того содержания, которое вкладывают в ту или иную норму сами судьи. Меняется ее содержание – изменяются и результаты рассмотрения соответствующих дел. По-видимому, именно это обстоятельство побудило Апелляционный суд в деле Poplar Housing Association v Donoghue [2002] прямо заявить, что ст. 3 Акта о правах человека не позволяет суду заниматься правотворчеством, но только интерпретацией в свете ст. 3. В то же время в деле R v A (№2) суд Палаты лордов на основании явного противоречия между ст. 6 европейской Конвенции, постулирующей право на беспристрастный судебный процесс, и ст. 41 Акта о правосудии по делам несовершеннолетних и доказательствам по уголовным делам 1999г., практически аннулировал ст. 41 Акта 1999г., постановив, что право на беспристрастный судебный процесс должно быть гарантировано в соответствии со ст. 6 Конвенции, и судьи обязаны обеспечить подсудимому такое право, независимо от того, как это может сказаться на ст. 41 Акта 1999г. В то же время вопрос о наличии даже у суда Палаты лордов права косвенно аннулировать те или иные несоответствующие Акту о правах человека и Европейской Конвенции положения статутного права остается достаточно спорным, потому как интерпретация норм статутного права не имеет ничего общего с функцией отмены тех или иных несоответствующих Европейской Конвенции норм.
Тенденция в современном прецедентном праве Англии под видом толкования в соответствии со ст. 3 Акта о правах человека, фактически отменять нормы, которая превращает суд из органа толкования в негативного законодателя – сама по себе достаточно спорна и размывает не только границы между правотворчеством и правотолкованием, но и нарушает принцип примата закона и разделения властей.
Наличие абсолютного, ничем не ограниченного судейского усмотрения в процессе выбора правила толкования применительно к конкретному делу, естественно, повышает неопределенность данного процесса и непредсказуемость исхода дела для сторон, в котором тот или иной статут толкуется высшим английским судом впервые или применяется к новым фактическим составам. «Широта границ толкования, конечно, зависит от предусмотрительности и точности законодателя, но, как отмечают западные теоретики, даже при обращении к хорошо составленному, детально кодифицированному акту нет надобности создавать двусмысленности и сложности, поскольку они всегда есть, а выбор варианта толкования зависит от судьи» — пишет Е.В. Кудрявцева. Исторический же анализ показывает, что превалирующие в тот или иной исторический период правила толкования отражают распределение власти в государственно-правовой системе, ведущие направления судейской политики, центральные правовые ценности той или иной исторической эпохи.
В XVI и XVIIвв., когда английские судьи являлись полноправными хозяевами правового поля, священными оракулами неизменно и объективно существующего общего права, преобладало правило Хейдона («устранения зла»), которое предоставляло гораздо большую свободу трактовки акта Парламента, нежели буквальное правило. «В XVIII и XIX веках с изменением статуса самой законодательной власти начался переход к правилу «буквального» или «простого значения», из которого позднее выросло «золотое правило». В Англии XX века состоялась попытка синтезировать все эти правила, и эта попытка также развивалась без того, чтобы можно было указать выигравших и проигравших. Однако складывается впечатление, что «замысловый подход» (целевой – А.М.), принимающий во внимание замысел статута и представляющий собой возвращение в более широкой форме к правилу вреда, берет верх». Английские исследователи судебной деятельности отмечают, что разные судьи склоняются к более частому использованию различных правил толкования – судьи-традиционалисты чаще используют правило буквального толкования, в то время как судьи-активисты – правило «устранения зла».

6 комментариев

Роман Тараданов
Хм… лично мне «правило устранения зла» напомнило одновременно «отечественные» положения о недопустимости злоупотребления правом и невозможности умаления конституционных прав исполнение нижестоящего закона (например, фактического лишения права на судебную защиту). Так что, думаю обвинения в узурпации законодательной функции проистекают лишь от того, что в «Славной Британии» не сформировано понятие конституционных принципов правоприменения.
0
Major Tom
Подвергну сомнению упомянутую здесь роль И. Бентама. Во всяком случае, Р. Кросс пишет:

«A more literal approach is to be discerned in the decisions of the 18th and 19th centuries. This was the outcome of the attitude towards government engendered by Locke and the revolution of 1688. The judges were willing to apply the enactments of Parliament, but, if it was to be enforced by the courts, any change in the existing state of affairs had to be framed by Parliament in the clearest possible terms».

Также Р. Кросс отмечает, что the ‘mischief’ rule сейчас признается как ‘archaic and misleading’, т.е. большей частью оно уже стало достоянием истории. После работы the Law Commissions 1969 (что в тексте и сказано) обычно говорят о ‘purposive’ approach.

Вот еще две ссылки, где эти правила рассмотрены на примерах, некоторые из которых весьма забавны!

www.peterjepson.com/law/legislation_cases.htm#Brock v DPP

www.a-level-law.com/els/statutory_interpretation.htm
0
Антон Михайлов
Роман, разумеется, какую-то аналогию провести между mischief rule и теми принципами, о которых Вы говорите, можно, но я думаю, что такая аналогия весьма слабая. А где у нас сформировано понятие конституционных принципов правоприменения?
Tom, влияние Локка отрицать не стану, скажу только, что многие фундаментальные конструкции в сфере прецедентного права создаются именно в XIX столетии, когда начинается эпоха бентамизма (по Дайси это 1825 — 1870). Понятно, что по Локку суды к исполнительной ветви относились и воспринимались как получающие правотворческие полномочия только от суверенного Парламента. Однако последовательную попытку ограничить судебное правотворчество пытался провести именно Бентам, а буквоедское экзегетическое толкование статутов, акцентирующее не правотворческую, а именно интерпретативную функцию суда, в 19 столетии явилось следствием популярности идей Бентама, который, как известно, называл common law «собачим правом». За ссылки спасибо!
0
Major Tom
И все же literal rule широко употреблялось и в 18 веке (как отмечает Р. Кросс), задолго до появления трудов Бентама. Поэтому я, скорее, склоняюсь к Локку и революции 1688 г. Кроме того – моя догадка – бОльшая часть статутов 18-19 вв. относилась к уголовному праву, которое суды предпочитали интерпретировать буквально ('strict'). Другое дело – законы гражданские, коммерческие – кодификация (появление первых статутов) в этой области началась, если я не ошибаюсь, в конце 19 – начале 20 вв. Вот здесь уже strict interpretation общественным потребностям никак не соответствовал.
P.S. Где конкретно Локк написал, что судебная власть принадлежит к исполнительной? Я в поисках этого утверждения проштудировал «Два трактата о правлении», но ничего обнаружить не удалось…
0
Антон Михайлов
Уважаемый Tom, я не отрицаю, что Локк и революция могли повлиять на правила толкования статутов. Однако я, следуя Вашей же логике, могу спросить: а что статутов до 1689г. не было в английской природе и судьи буквально их не толковали? Где у Локка сказано про literal rule? Или, может быть, билль о правах говорит про strict interpretation? Понимаю, что Кросс авторитет, но уж если мы пошли с Вами в такую строгую и внимательную экзегезу, то тогда давайте признаем, что акты конституционного права были и до февраля 1689г. и, надо полагать, были и судебные дела, связанные с толкованием тех же уголовно-правовых статутов и конституционно-правовых актов, и я также могу подвергнуть сомнению высказывание канонизированного Вами Руперта Кросса.
Итак, еще раз. Консолидирование законодательства было вызвано идеями Бентама, как и значительное увеличение дел, в которых в веке 19 стали играть статуты. Общая идеология была направлена против судебного правотворчества, не без влияния школы экзегезы во Франции и общего легалистского духа в Европе. Поэтому судьи и стали в значительно большей мере придерживаться literal rule. Все просто.
Про основателя английского конституционализма. У Локка я это не читал; читал, что так пишут про него. Допускаю, что Локк вообще к органам государства суды не не причислял, но здравый смысл мне подсказывает, что если суды воспринимались им как органы государства, то никуда кроме власти исполнительной он их относить не мог. Ну, право, не к законодательной же или федеративной их относить…
0
Major Tom
Я лишь пытаюсь опровергнуть категоричность следующей фразы: «Правило буквального толкования (literal rule) было создано английской судебной практикой XIX века и вплоть до XX века являлось центральным в работе английских судей по толкованию статутов Парламента. Правило буквального толкования – есть непосредственный результат популярности среди судей и адвокатов Англии того времени позитивистского учения Бентама с заложенным в нем стремлением следовать принципу верховенства Парламента и разделения властей и воспринимать судей лишь как толкователей английского законодательства, «говорящие уста закона» Парламента – и не более того».

Я далек от того, чтобы какого-либо канонизировать (что, к слову, видно из одной моей заметки на этом портале). Важно даже не то, что Кросс пишет о Локке и английской революции, а то, что он не пишет о Бентаме и упоминает, что literal rule вошло в широкое употребление в то время, когда трудов Бентама еще не существовало. Приведу также исследование другого автора, который утверждает, что в Англии strict interpretation заняло прочные позиции именно в 17 веке:
«It was against this background of unmitigated severity in serious crimes that the doctrine of strict construction emerged. Prior to the I7th century there were only a few cases where it was employed, and there were others where it was rejected. It did not become a general rule of conscious application until the growing humanitarianism of I7th century England came into serious conflict with the older laws of the preceding century.» (Hall L. Strict or Liberal Construction of Penal Statutes. 48 Harvard Law Review 750 (1935).

Опять же – из области предположительных рассуждений – строгое толкование уголовных законов вызвано приоритетом гражданской свободы. И такое толкование было в Англии и до Бентама, и после него, и не зависит от степени кодификационных работ.
Другое дело – право гражданское – здесь суды не дураки, они не будут действовать в ущерб своей стране, государственным интересам, и едва ли станут «строго» интерпретировать данные юридические правила. Здесь кодификация и судебное правотворчество друг другу не мешают. В той же Франции 19 века в судебной деятельности был ли «легалистский дух»? Что сделали французские суды в первые 20 лет (и потом, конечно) после кодификации гражданского права (ФГК 1804 г.)? Что там прокричал Наполеон? И какое им было дело до идей Монтескье? А что они думали о том же Бентаме? В работе А.В. Завадского есть фраза: для Люкаса (французского правоведа – M.T.) «показалось невероятным, чтоб столь практически мыслящие люди, как составители кодекса Наполеона, оказались бы под влиянием Бентама».
А судьи Англии – менее практичны? Едва ли они, прислушавшись к Бентаму, да под влиянием кодификационного движения толковали гражданское и коммерческое право в 19 в. исключительно «буквально». Это означало бы лишить цивильное право развития. Англичане не были настолько глупы, чтобы допустить подобное развитие событий.
A в существовании strict interpretation уголовных и конституционно-правовых актов сомневаться не приходится, но вряд ли оно обусловлено идеями Бентама, да началось такое толкование задолго до него.

P.S. А мне говорили, что Локк относил судебную власть к законодательной, т.к. суды в Англии вправе устанавливать прецеденты…
0