Антон Михайлов →  Распространительное и расширительное толкование в праве

Разумеется, между прилагательными «распространительное» и «расширительное» имеются этимологические различия и неполное совпадение смысловых нюансов. Возможно реконструировать этимологию и различные коннотативные смыслы и на этом строить свою позицию. Вместе с тем считать, что она может стать фундаментом строгого понятийного и общепринятого юридическим сообществом разграничения, наивно. Язык не является твердым, неизменным объектом, а юристы не считают себя зависимыми от тончайших филологических изысканий.
В современном правоведении можно выделить две основных позиции к соотношению значений терминов «распространительное толкование» и «расширительное толкование».
Первая, господствующая, рассматривает их как тождественные по содержанию, воспринимая любые попытки их разграничения как искусственные (схоластические) и не имеющие практической значимости. Считается, что как в первом, так и во втором случае речь идет о таком смысловом результате толкования нормы, индивидуального предписания или положения правореализационного акта, которое шире ее/его текстуального значения, знакового выражения. При этом акцентируется, что полученный смысловой результат охватывается замыслом, мыслью автора толкуемого положения, т.е. при распространительном (расширительном) толковании не происходит расширения действительного содержания толкуемого положения. Результат толкования шире лишь буквального значения знакового выражения толкуемого объекта, но не его действительного смысла.
Вторая позиция исходит из того, что необходимо различать две ситуации. Первая ситуация: интерпретатор выявил действительный смысл положения, оказавшийся шире буквального значения знакового выражения. Вторая ситуация: интерпретатор расширил действительный смысл толкуемого положения, вышел за пределы замысла его автора. Утверждается, что в первой ситуации имеет место правильное толкование, во втором – неправильное, недопустимое. Однако исследователи расходятся по вопросу терминологического различения этих двух ситуаций. В.В. Лазарев утверждает, что правильное толкование, в рамках действительного смысла толкуемого положения, следует назвать расширительным, а неправильное, произвольное – распространительным. Распространительное толкование «можно понять так, как будто речь идет о распространении действия норм на случаи, ими не предусмотренные». Я.М. Брайнин, А.Ф. Черданцев и С.С. Алексеев, напротив, считают, что «правильное» толкование следует именовать распространительным, а «неправильное» – расширительным. Говорится о большей «лексической точности» распространительного толкования.
На наш взгляд, оба прилагательных не являются идеальными в плане разграничения указанных ситуаций. Как распространительное, так и расширительное толкование с равным успехом можно понимать в том смысле, что действие положения распространяется на непредусмотренные им изначально обстоятельства (что было названо С.И. Вильнянским «распространительным применением правовых норм» в попытке отграничить его от «правильного» распространительного толкования) или расширяется за рамки того действительного смысла, который был первоначально вложен в толкуемое положение его автором.
Вполне справедливо в целом ряде источников отмечалось, что указанное «неправильное» толкование не является таковым, поскольку связано не с уяснением действительного смысла толкуемого положения, а с его изменением. Поэтому использование термина толкование в случае неправильного, выходящего за рамки действительного смысла толкуемого положения, не является корректным, а вопрос терминологического обозначения, выбора между «распространительным» и «расширительным», является, по нашему мнению, исключительно вкусовым.
Вместе с тем на примере семьи общего права можно видеть широкое хождение прецедентов «толкования», которые изменяют изначальный действительный смысл статутной нормы, и нередко в сторону расширения (в силу казуистической юридической техники статутов XIX столетия и изменившейся социальной обстановки). Однако традиционно такую деятельность по историческим и идеологическим основаниям считают разновидностью толкования. Поэтому есть основания для того, чтобы терминологически обозначить и такую ситуацию. Насколько точными в данном случае будут термины «функциональное толкование», «социологическое толкование», «динамическое толкование», и т.п.?
Нужно сказать, что проведение различия между двумя указанными ранее ситуациями основывается на презумпции, что в каждом случае интерпретации возможно определить смысловые пределы замысла, мысли автора. Очевидно, что даже в случае с обоюдной волей сторон договора, точнее ее пределов, могут возникнуть разночтения, не говоря уже о ситуациях, где толкованию подвергается норма закона – результат воли субъекта, волевое содержание которого само по себе является проблемой.
В последнее время появилось и нетипичное различение распространительного и расширительного толкования. А.В. Смирнов и А.Г. Манукян «правильное» толкование называют, как и ряд указанных ранее ученых, распространительным. Расширительным толкованием исследователи называют результат устранения двусмысленности нормы, неточности и неясности ее словесного выражения, при котором правоприменитель, исправляя указанные недостатки, придает норме более широкий смысл, при этом не выходя за пределы ее словесного содержания. Иными словами, в случае с распространительным толкованием действительный смысл нормы шире ее буквального значения, а в случае расширительного толкования толкование остается в рамках словесного содержания, но вместе с тем придает норме более широкий смысл. Получается, если я правильно понял авторов, при распространительном толковании осуществляется выход за словесное, но не за смысловое содержание нормы, а при расширительном не происходит выхода за рамки словесного содержания, но при этом смысл нормы расширяется. Вот этот подход чем-то напомнил мне средневековых схоластов.
Последнее, что хотелось бы отметить, так это то, что в дореволюционной юриспруденции вполне справедливо буквальное, ограничительное и распространительное (расширительное) толкование видами не считали, поскольку целью любого толкования является уяснение действительного значения толкуемого выражения, в постижении которого сначала осуществляется словесное, а затем – реальное толкование (Е.В. Васьковский).

17 комментариев

Major Tom
По моим ощущениям, блог «Право.ру. Теория права» впору включить в перечь ваковских изданий!.. ))
Но это так, для улыбки )) Теперь немного серьезнее.
Насколько мне известно, В.В. Лазарев отрицательно относился к обсуждаемому разграничению. Вот его слова: «Представляется, например, совершенно бесплодными поиски принципиально важных отличительных граней между понятиями расширительного и распространительного толкования». (Лазарев В.В. Применение советского права. Казань, 1972. С. 76).
Я, скажем, с такой позицией согласен не полностью. Как правильно отмечено в статье, в Англии под расширительным толкованием (extensive interpretation) понимается способ изменения юридических правил, заключающийся в их распространении на случаи, непредусмотренные в праве. Отсюда вполне разумно разграничивать расширительное толкование как прием по модификации правовых норм, и распро-странительное толкование как деятельность, не выходящую за рамки интерпретации.
Но здесь есть одна трудность. Она заключается в следующем. Чем расширительное толкование, понимаемое в таком смысле, отличается от аналогии закона? Даже сам С.И. Вильнянский, выделяя распространительное применение, отождествлял его с аналогией закона. (См.: Вильнянский С.И. Значение судебной практики в гражданском праве // Ученые труды ВИЮН, 1947. С. 279). Подобным образом поступал и Я.М. Брайнин, когда писал: расширительное толкование «сближается с аналогией закона». (Брайнин Я.М. Уголовный закон и его применение. М., 1967. С. 238). Вопрос здесь очевиден. С какой целью нужно загромождать науку терминами, которые обозначают одно и то же явление?
Распространительное толкование по сути своей тоже не является интерпретацией, о чем писали не только дореволюционные ученые-юристы. Так, по мысли Р. Иеринга, данное толкование предполагает лишь сравнение действительного и буквального значений нормы права и выбор интерпретатора в пользу первого смысла. То есть в сущности распространительное толкование подразумевает, что сама интерпретация, т.е. уяснение смыла юридического правила, уже выполнена. Таким образом, толкования здесь нет, есть лишь выбор в пользу реального смысла нормы права.
Точку зрения А.В. Смирнова и А.Г. Манукяна не совсем понял. Как возможно оста-ваться «в рамках словесного содержания, но вместе с тем» придавать «норме более широкий смысл»? Ведь изменение смысла слов влечет за собой изменение смысла всего выражения (нормы права), которое они составляют. Насколько мне известно, А.Г. Манукян придерживался изложенного воззрения Р. Иеринга о природе распространительного и ограничительного толкования, правда, на самого упомянутого классика немецкой юриспруденции не ссылался. (См.: Манукян А.Г. Толкование норм права: Виды, система, пределы действия: диссертация… кандидата юридических наук: 12.00.01. СПб., 2006. С. 102).
На последок самое интересное. У меня складывается впечатление, что «истинного» распространительного толкования не существует. По крайней мере, разграничить случаи такой интерпретации с ситуациями применения аналогии закона практически невозможно. А если так, то теория права в данном вопросе замыкается сама в себе, не имея никакого практического значения. Это, разумеется, не является похвальным.
5
Антон Михайлов
Уважаемый Tom, скорее всего, с моей стороны имела неточность в изложении позиции В.В. Лазарева. Как можно судить из им написанной главы «Толкование права» в учебнике по проблемам общей теории права и государства под ред. В.С. Нерсесянца (М., 1999. С. 445), ученый не считает распространительное толкование вообще видом толкования, а ситуацию, когда действительный смысл шире буквального, предлагает именовать расширительным толкованием. Иными словами, здесь речь идет не о разграничении двух «видов» толкования, а о терминологическом разведении ситуации, где присутствует толкование, от ситуации, где такового вообще нет.
Насколько терминологически extensive interpretation допустимо называть аналогией закона, если и действительное значение rationes может быть расширено в последующих прецедентах? Ситуация «расширительного толкования» ведь имеет место не только в отношении норм статутного права.
По вопросу тождества расширительного «толкования» и аналогии закона я согласен. Хотя я специально этим вопросом не занимался, вполне допускаю возможность контраргуметов.
С Р. Иерингом спорить не буду. Хорошо, имел место выбор, а не толкование в строгом смысле слова. В порядке размышления. Если считать, что цель толкования достигнута лишь тогда, когда уяснен действительный смысл толкуемого положения, то, можно предположить, что в ситуации, когда имеется расхождение между буквальным и действительным смыслами, выбор между ними тоже является необходимой процедурой, без которой достижение цели толкования невозможно.
По господам-новаторам. Информация взята из: Смирнов А.В., Манукян А.Г. Толкование норм права. Учебно-практическое пособие. М., 2008. С. 87. Хотя еще раз подчеркну, что понять смысл, вкладываемый ими в расширительное толкование, мне сложно.
Согласен, что современная теория права больна умножением сущностей. Большинство диссертаций «ловят рыбку в мутной воде». :)
Tom, обратитесь с предложением, может нас признают за Ваковское издание.
1
Major Tom
Не совсем понял следующее суждение. «Насколько терминологически extensive interpretation допустимо называть аналогией закона, если и действительное значение rationes может быть расширено в последующих прецедентах? Ситуация «расширительного толкования» ведь имеет место не только в отношении норм статутного права».
Если норма, содержащаяся, например, в статуте или прецеденте, распространяется правоприменителем на случаи, которые правом не регулируются, то это означает создание нового предписания по образцу существующего юридического правила. Часто, особенно в англоязычной юриспруденции (например, И. Бентамом), данное явление называется расширительным толкованием. Причем И. Бентам подчеркивает – в этом случае термин «интерпретация» используется в качестве эвфемизма слова «изменение». Однако уже римские юристы называли такие случаи применением аналогии.
Более того, «истинное» распространительное толкование весьма легко можно спутать с созидательной деятельностью. Ведь просто утверждать, что законодатель допустил ошибку при изложении своих мыслей, когда в действительности ее не было. При таком ложном заявлении расширительное толкование переходит в аналогию закона. Видимо, поэтому в отечественной науке права стали разграничивать распространительное и расширительное толкование. Первым, насколько мне известно, так поступил Н.Н. Полянский в 1956 г., потом А.С. Шляпочников в 1960 г. и Я.М. Брайнин в 1967 г. Но еще раньше С.И. Вильнянский выступил с теорией распространительного толкования и применения правовых норм (1947 г.). Скорее всего, этим же можно объяснить неприятие распространительного и ограничительного толкования некоторыми советскими правоведами (преимущественно теми, кто занимался уголовным правом) 1950-1970 гг.
Мне кажется, что вопрос о разграничении расширительного и распространительного толкования вовсе не является праздным. Его появление – «отголосок» запутанной доктрины «толкования права по объему» (термин советских юристов; я предпочитаю использовать термин немецких правоведов «исправляющее толкование»). Решение этого вопроса предполагает глубокий анализ концепции исправляющей интерпретации: откуда она пришла, как развивалась, когда, где и почему в нее стали вкладываться различные смыслы… К сожалению, подобные «культурные» исследования в отечественном правоведении отсутствуют. Что, правда, не мешает «эксплуатировать» тему расширительного и ограничительного толкования не только в учебниках, но и диссертациях.
1
Антон Михайлов
Хотел сказать, что наш термин «аналогия закона» не вполне подходит к ситуации, когда расширительно «толкуется» ratio decidendi прецедента, поскольку слово «закон» здесь неуместно.
В том-то и дело, что сложно установить какой-либо перечень оснований, по которым интерпретатор приходит к выводу, что действительный замысел автора был шире буквального значения. Перед нами ведь — знаки. Конечно, есть и иные сведения, но ведь «в голову» автору не залезешь, тем более, когда она отсутсвовала. В случае с Парламентом — чья это «голова»? :))
По «исправляющему толкованию» совершенно не занимался. В голову приходит критическая экзегеза глоссаторов. А кто пишет об «исправляющем толковании»? И есть ли исторические реконструкции?
1
Major Tom
Виндшейд и Регельсбергер называли распространительное и ограничительное толкование исправляющим. Здесь все просто. В случаях, которые предполагает данная концепция интерпретации, законодатель допускает ошибку при формулировании своих мыслей. Поэтому правоприменителю приходится исправлять слова юридического правила, чтобы они соответствовали действительному смыслу последнего. И, конечно, тот факт, что подчас бывает трудно уяснить значение правовой нормы, не означает отрицание самой доктрины расширительного и ограничительного толкования.
Термин аналогия закона – analogia legis –должен употребляться, мне кажется, во всех случаях. Едва ли целесообразно здесь вдаваться в казуистику, как это делал И. Сабо. Он писал: «Понятие «аналогия закона» не совсем точно, так как по аналогии можно применять любую норму; следовательно, правильно было бы говорить об «аналогии правовой нормы». Однако рассматриваемый вид аналогии юридическая литература обычно именует аналогией закона; этот термин используется и нами». (Сабо И. Социалистическое право. М., 1964. С. 277).
А что подразумевается под «исторической реконструкцией»? Изучение концепции исправляющего толкования в ее историческом развитии? Подобных исследований я пока не встречал.
1
Антон Михайлов
Мне представляется, что «аналогия закона» традиционна для континентальной семьи, и этот термин не будет понят юристами общего права так, чтобы включать расширение rationes. Соглашусь с И. Сабо, что нужно искать какой-то общий термин, способный быть понятным как «нам», так и «им».
Жаль. Думаю, что истоки исправляющего толкования идут через юристов исторической школы к «гуманистам», а идут ли еще дальше — вопрос.
1
Major Tom
И на континенте, и в общем праве есть analogical reasoning. Вот что пишет K. Langenbucher: “… in civil law analogical reasoning constitutes a tool to fill a gap in a code, in common law it is regarded as the technique for applying the ratio decidendi of a precedent to a new case.” (Langenbucher K. Argument by Analogy in European Law. 57 Cambridge Law Journal 481 (1998). Другое дело, что в романо-германской семье это явление называется аналогией закона. Что же касается расширительного и ограничительного толкования, то оно было известно уже римским юристам.
1
Антон Михайлов
Спасибо за информацию. А что есть у римлян по расширительному (ограничительному) толкованию?
1
Major Tom
То же самое, что и сейчас. То есть случай, когда создатель нормы права при формулировании последней выбрал такие слова, которые не отвечают его действительным мыслям. В этой ситуации правоприменителю предписывается руководствоваться истинным смыслом юридического правила.
1
Антон Михайлов
Спасибо. Большего ожидать от римлян наивно. Хотя по толкованию завещаний и договоров у них уже в классический период формируется концепция приоритета волеизъявления и концепция приоритета воли. Кажется, тут уже можно было продолжить размышлять.
0
Глеб Серебрянников
А что же лучше для толкования договора? Приоритет текста или приоритет воли (намерения сторон)? Здесь надо еще подумать. Быть может идея, восходящая к Квинту Муцию Сцеволе куда более продуктивна, да и наш ГК придерживается ее. (ст. 431 в первой части отдает предпочтение буквальному значению условий договора).
Более конкретно процесс толкования развивает (в духе Папиниана) статья 31 Венской конвенции О праве международных договоров от 23 мая 1969:
Договор должен толковаться добросовестно в соответствии с обычным значением, которое следует придавать терминам договора в их контексте, а также в свете объекта и целей договора.
Борьба между текстом и волей идет до сих пор, не смотря на то что началась веке в I до н.э. (Causa Curiana). Вообще толкование, как права, так и договора, как мне кажется, должно происходить, основываясь не только на теории толкования, но и на позициях и категориях юридической герменевтики: текст (в широком смысле), контекст, пресупозиция, условно пропозициональная переменная, «языковая игра», интерпретация, синтагматика и др.
Касательно толкования договора: если обратиться к Дигестам, то в 29 книге, 5 титуле, 3 фрагменте можно найти такую идею: Кто говорит одно, а хочет другого, тот не говорит того, что означают его слова, потому что он этого не хочет, но и не говорит того, что хочет, потому что он не те слова говорит.
Неплохое основание для признания договора несостоятельным.
А вообще если использовать теорию «языковых игр» Л. Витгенштейна можно все что угодно сказать и любое событие как подогнать под норму, так и из этой нормы «выгнать». Вот что сам Л.В. пишет: «Я не могу ошибаться. И если дойдет до худшего, я сделаю свое суждение нормой» (Л.В. «О достоверности» /634/.).
0
Глеб Серебрянников
Интересно смотреть на цитаты из работ Р. Иеринга, В.В. Лазарева, Е.В. Васьковского и др. классиков или почти классиков правовой мысли. Ну а как вам идея товарища И.В. Табарина относительно вообще факта разделения видов толкования по объему «Современная теория права»(стр. 323): "… происходило выдумывание все новых занимательных разновидностей этой «незаменимой» деятельности (толкования). В результате чего объявились такие ПСЕВДО РАЗНОВИДНОСТИ толкования, как: буквальное (адекватное), распространительное(расширительное), ограничительное...". Наконец итог он подводит так: «Вот это и есть блестящий образчик словоблудия, наглядная иллюстрация демагогического манипулирования сознанием людей. За такое надо в тюрьму сажать, или как минимум с треском выгонять из образовательных учреждений...». Вот вам и вся теория толкования.
1
Major Tom
Я слышал о труде Табарина лишь раз, и только!.. Не могу поверить – это реальные цитаты из реальной книги?! «В тюрьму сажать»?! «Блестящий образчик словоблудия»?! Мда, признаться, я удивлен и посмеиваюсь до сих пор… Что происходит-то…
1
Глеб Серебрянников
А происходит поиск идеального, истинного теоретического дискурса по теории права. Перед нами неудачный пример. Хотя у него действительно есть некоторые интересные идеи (все таки 620 страниц как никак). Если хотите можно еще пару цитат из книги (то, что расположено на форзаце/актуальность и новизна/): «Данная монография содержит самый актуальный на сегоднящний день материал по теории юриспруденции. по сравнению с другими изданиями этот учебник избавлен, не только от каких бы то ни было идеологических искажений советского периода, но и впервые полностью очищен от застарелых, зачастую даже многовековых, догматических абсурдов. В связи с этим в данном учебнике присутствуют и весьма жесткие оценки того лженаучного псевдоюридического чтива, которым сегодня в избытке наводнены прилавки книжных магазинов и полки библиотек. И критика эта — вполне наглядна, цитируемые многочисленные выдержки из нынешних псевдоучебников по правовым дисциплинам, подробно анализируются с демонстрацией очевидных примитивных ошибок, буквально повсеместно допускаемых так называемыми корифеями правоведения»
И еще один интересный момент: «Поэтому предназначено настоящее издание в первую очередь преподавателям всех без исключения юридических дисциплин, дабы в кратчайшие сроки переосмыслить тот учебный курс, который сегодня они вынуждены читать студентам. Это в частности позволит им на задаваемые слушателями простые очевидные вопросы, НАКОНЕЦ-ТО внятно ответить так, что не будет стыдно посмотреть в глаза, прежде всего самому себе». Вот такой новый научный курс (а если следовать логике, то ДИСкурс) написал И.В. Табарин. Прямо Библия теории права.
1
Major Tom
жуть какая-то…
1
Антон Михайлов
Глеб, по всей видимости, проводит эксперимент. Привнести в дискуссию двух профессиональных юристов, погруженных в доктрину, пламенные высказывания И.В. Табарина из «нового научного курса» — что помахать красной тряпкой перед двумя бычками. Прямо, провокация какая-то.
Лично я знаком с опусом г. Табарина уже 2,5 года как. Нельзя сказать, что там уж полный и беспролазный бред, и даже мотивация автора очистить юридическую науку от лжеучений догматиков поначалу подкупает своей искренностью. К сожалению, последователь Л.Н. Толстого по части юриспруденции достаточно часто выплескивает вместе с мыльной водой и ребенка.
Я уже говорил, что видами толкования означенные моменты не считаю. Но при этом не соглашусь с тем, что эти конструкции представляют собой словоблудие, мыльные пузыри и т.п. Если И.В. Табарин не желает видеть ничего, кроме буквального толкования, что ж с этим можно поделать-то? Он же на тех страницах аргументов не приводит, а действует как обличитель какой-то: сначала дается цитата, а потом следует анафемирование.
Вообще есть какая-то связь между отношением Табарина к распространительному и ограничительному толкованию и отношением жестких авторитарных и тоталитарных режимов к проблематике толкования, где должен господствовать буквализм. На самом деле все многим сложнее. Стремление упростить теорию не должно превращаться в «разрушение старого мира до основания, а потом...». Да и чтобы очищать нужно серьезно разбираться в том, что собираешься очищать. В противном случае повеселишь юридическую общественность, не более.
2
Антон Михайлов
Позволю себе еще поразмышлять в развитие темы.
1. Юристы гораздо более грубо используют терминологию, нежели филологи и в нашем случае философы. Так, и филологи, и философы будут, скорее всего, различать «смысл», «значение», «содержание», «замысел» и др. У нас в этом вопросе в учебной литературе царит полный либерализм, близкий к анархизму. И я думаю, уже есть диссертации, где гораздо больше граней в этой проблематике выяснено, нежели фигурирует здесь у нас. Это почти 100%. Просто и на практике «работает» то, что соответствует по своей сложности типичному, наиболее распространенному типу сознания. Ну не будут юристы различать смыслы и значения и в большинстве своем не пожелают увидеть что-то за пределами первой позиции, указанной мной в первоначальном сообщении.
2. Поэтому пока будем находиться почти в рамках традиционных представлений. Есть у нас два значения, одно мы понимаем как буквальное, следующее непосредственно из знаков (что уже само по себе фикция, на мой взгляд), другое мы определяем как действительный смысл истолкованного положения. Здесь уже возможно взглянуть на эту ситуацию по-разному. Первая перспектива: мы говорим: перед нами текст, у текста есть автор, но как юристов нас интересует субъект, в чьей компетенции (праве) придать юридическую силу данному акту, эти субъекты могут и не совпадать, но нас как юристов, а не как историков, будет интересовать, насколько соответствует замысел (воля) субъекта и буквальный результат его волеизъявления. Это очень близко к историческому толкованию. Мы берем восстанавливаем на основе внешних вспомогательных средств эту волю и утверждаем, что она «шире», чем буквальный результат волеизъявления. И говорим: перед нами, скажем, результат, соответствующий распространительному толкованию. Так, собственно, и поступали юристы исторической школы, которые отталкивались от фигуры исторического законодателя. Но ведь есть и другая перспектива. Можно сказать, как это и сделали пандектисты: историческая воля законодателя очень часто не способна быть восстановлена, реконструируема. Перед нами — закон, который имеет юридическую силу и юридическое толкование служит его, закона, реализации. Поэтому нужно отталкиваться от текста закона. Но и в этом случае системное толкование, логическое развитие и преобразование норм может привести к выводу, что есть рассогласование между буквальным значением и действительным смыслом. И опять же может быть сделан выбор в пользу действительного смысла и иметь место «распространительное», к примеру, толкование. Очевидно, что от принятия первой или второй перспективы зависит и количество возникающих на практике распространительных толкований норм. Очевидно также, что следование той или другой концепции может быть инстинктивным или осознанным. И, разумеется, эти концепции связаны с правовой идеологией.
Действительный смысл может извлекаться только из правового текста, либо могут подключаться и иные «контексты». Какие из них и насколько широко подключаются будет зависеть от целого ряда факторов.
2