Антон Михайлов →  Закон: идейные и культурные основания (историко-правовые размышления)

Юристы за несколько лет прекрасно усваивают родовидовые определения и перечисляют признаки. Но ведь родовидовые определения формальны: без понимания природы рода, извините за тавтологию, определение видовых признаков нам мало что даст. И задача вглядывания в сущность еще более усложняется, когда вместо родового объекта с позиции общей идеи, принципа для нас формируют искусственную конструкцию, к которой привязывают этот самый вид.
Греческие философы и римские юристы не знали, что такое нормативный правовой акт, но они знали, что такое закон. И Фома Аквинский тоже ничего не слышал про нормативные акты, но имел четкое понимание существа закона. И французские просветители, и рационалисты исходили из своего понимания закона, но отнюдь не определяли его через принадлежность к нормативному правовому акту. У нас исторически получается, что родовой объект появляется значительно позже видового. А такое вообще возможно? Ведь родовое по определению предшествует всему видовому, вид генеалогически следует из рода.
«Нормативный правовой акт» — есть порождение позднейшей теоретической догмы конца XIX — XX столетий, а греческие nomos, римский и средневековый lex значительно старше. Позднейшая догматика своими конструкциями скрывает эволюцию идеи закона.
Действительно, к чему юристу знать нечто большее про закон, как то, что он обладает высшей нормативностью, принимается представительным органом по особой процедуре, имеет письменную форму официального документа с рядом реквизитов. Для того, что в современности называют юридической практикой, этого вполне достаточно. Должен ли современный юрист знать нечто большее о законе? Может быть, те идеи, которые обсуждает философия права, совершенно излишни для последующей «практической» деятельности?
Но вот незадача, если Вы не знаете идеи закона, то каков будет критерий, по которому Вы будете решать, принять ли по данному вопросу закон или достаточно подзаконного нормативного акта? Из общественной значимости? Но ведь это критерий оценочный, а общество, как правило, в своем большинстве когнитивно и политически безмолствует. Кто будет олицетворять эту пресловутую общественную значимость регулируемых общественных отношений? Доверитесь социологическим институтам, охотно манипулирующими своими выводами? Или, может быть, отдать этот вопрос на откуп политикам: пусть сами решают, сколько законов и по каким вопросам, пусть облекают технические нормы в форму законов. Будем жить по принципу Платона: больше законов — лучше для государства, а потом писать научные статьи с охами и ахами по поводу инфляции закона.
Простой, незамысловатый вопрос: почему именно в эпоху Нового времени закон становится ведущей формой выражения позитивного права, ставит в тупик многих современных юристов. Его почему-то сразу определяют историческим и тем самым снимают с себя ответственность за откровенное невежество.
Но ведь мы тоже живем в эпоху, когда общепризнанно именно писаное право с приоритетом юридической силы закона и пониманием подзаконных актов как развивающих нормы закона. Поэтому вопрос отнюдь не исторический в смысле «обсасывания музейных экспонатов», вопрос об основаниях нашей правовой традиции. Почему так стало, что у нас в основании позитивного права лежит не доктрина, не обычай, не прецедент, а именно закон? А если спросить что общего и что есть особенного между законом в понимании схоластов и рационалистов Нового времени, то тебя сразу определят философом: юристы-то современные ничего про схоластов не знают да и рационализм с трудом определяют.
Как отвечают историки на первый вопрос? С XV-XVII вв. происходит процесс формирования национальных государств с ярко выраженной централизацией политического управления (абсолютные монархии), государство монополизирует социальные сферы, регулирование которых осуществлялось прежде иными социальными институтами, и эти процессы, имеющие свои основания в предшествующих эпохах, приводят к господству закона как наиболее целесообразной формы для складывающихся централизованных политических союзов. Конечно, ответ малоудовлетворительный, проясняющий не так много.
Как отвечают философы-марксисты на данный вопрос? закономерное развитие средств производства приводит к формированию общегражданского общества, в котором устранены сословные ограничения: единый всеобщий закон, единая судебная система закономерно выражают экономический базис буржуазного общества. Идея закона основывается на формальном равенстве адресатов, независимо от их фактических различий, а процесс создания мануфактур, фабрик нивелирует разницу между навыками мастера и подмастерья, уравнивает, стандартизует людей, а закон как идея равного всеобщего масштаба выражает новую структуру буржуазного общества.Ответ убедительный до тех пор, пока не проблематизируется само материалистическое понимание истории.
Как отвечают на этот вопрос историки философии? В основе господства закона как формы выражения права лежат идеи рационализма Нового времени. Рационалисты верят, что если научные открытия физики подтвердились на опыте, то это свидетельсвуте о том, что не только естественная природа, но и общество, все мироздание подчиняется законам, которые возможно рационально познать. Мир предстает гигантским часовым механизмом, единожды заведенным механиком-Богом в соответствии с объективными законами. Законы в естествознании выражают жесткие причинно-следственные связи без исключений, и такие же законы начинают искать в общественной жизни, эти законы называют естественными в смысле не сверхъестественными, способными быть понятыми разумом (что тоже естественно) и фундирующиеся в естестве мироздания, природе человека. Начинают верить, что и в социальном мире действуют такие же законы, рождается так называемая социальная физика. Причинно-следственное мышление естествознания вслепую переносится в мир права, рационалисты не видят, как подменяют связи вменения причинно-следственными связями. Скажем, схема «преступное действие влечет наказание» основана на вменении наказания, а рационалисты считают эти юридические связи причинно-следственными зависимостями. Здесь рождается представление о социальных закономерностях, о науке как процедуре их выявления. Если открытия в физике позволили создавать работающие в действительности механизмы, то и открытие разумом объективных законов устройства общества позволит правильно проектировать посредством законов социальную действительность, трансформирует общество. Отсюда идея конституции — фундаментального акта, создавающего новую реальность.
Как ответят на этот вопрос социологи? Последователи идей П.А. Сорокина будут говорить об объективном процессе секуляризации, который проходил с XIII в. и достиг своего апогея в XVIII-XIX столетиях. Если в религиозной идеациональной культуре не подвергается сомнению божественная, нерукотворная природа законов, и люди могут лишь фиксировать объективные законы на бумаге, исправлять в них неточности, то в светской, чувственной культуре подавляющее большинство общества верит в то, что законы создаются самими людьми, что приводит к возрастанию количества законов в геометрической прогрессии, к созданию уже специализированных законотворческих органов. Последователи идей М. Вебера будут говорить о том, что закон есть наиболее целесообразная форма выражения формально рациональной организации государства и что именно в буржуазную эпоху формируется понимание государства как обезличенной бюрократической машины, внутренние и внешние связи которой с обществом оформляются через нормативные правила в форме закона. Первый ответ носит по большей части политико-центрированный характер, второй — экономически детерминированный, третий — философский, четвертый культурологический.
А есть ли у юридической традиции свой собственный ответ, который бы вскрывал причины этого положения не в иных внеположных праву сферах?