Антон Михайлов →  Право как система: правосознание континентальных юристов

Юристы романо-германской традиции воспринимают позитивное право как логически связанную целостность, законченную систему норм и принципов, закрепленную в официальных текстах законодательства.

Это воззрение является закономерным результатом, во-первых, религиозного восприятия схоластов Corpus Juris как юридической Библии, «альфы и омеги» права, в основу которой имплицитно заложена единая вневременная логическая догма, при помощи которой возможно разрешить любую жизненную ситуацию; во-вторых, переноса рационалистами XVIIIв. естественнонаучного мышления в юриспруденцию, которая должна умозрительно «вывести» универсальные принципы, законы, неизменные, объективно действующие, беспробельно охватывающие собой всю социальную действительность; в-третьих, романтического воззрения немецкой исторической школы о позитивном праве как органической системе, закономерно развивающейся, целостной ветви народной жизни, должной быть выраженной в системе неизменных понятий, принципов и конструкций профессиональной юриспруденции.

А. Стоянов, исследовавший генезис методов разработки положительного права пришел к выводу, что зародыш систематической обработки положительного права появляется уже в юридической литературе начала XIII столетия, когда впервые стали предприниматься попытки самостоятельного изложения римского права, не ограниченного порядком титулов и книг свода.

Известно, что уже видный представитель школы комментаторов Раймунд Луллий (1234–1315) в числе целей исследования права указывает: «дать юриспруденции компендиарное изложение и вывести из всеобщих начал права начала особенные, путем искусственным; сообщить таким образом познанию права свойство науки». Тем самым ведущая функция ученой юриспруденции видится в выведении логически непротиворечивой системы права, которая складывается из всеобщих и особенных начал.

Поэтому можно согласиться с В.С. Нерсесянцем в том, что постглоссаторы, «опираясь на идеи схоластической философии, стремились дать логическую разработку такой системы общих юридических принципов, из которых можно дедуктивным способом вывести более частные правоположения, нормы и понятия».

Высочайший авторитет трудов Аристотеля, основателя формальной логики, соединенный с безусловной верой в истинность положений Corpus Juris, закономерно приводил к господству в глоссаторской и комментаторской университетской традиции, сформировавшей догму частного права на континенте, «диалектического» метода (П. Абеляр), построенного на синтезе частных положений в общие принципы и способствовавшего восприятию римского права как стройной системы понятий, находящихся в родовидовых отношениях.

Будучи убежденными в том, что каждое правовое решение или норма – это вид рода «право», университетские юристы «смогли использовать все части права для построения целого и одновременно использовать целое для толкования каждой части».

Для средневековых университетских юристов, в отличие от римлян, право должно основываться на когерентной системе принципов (максим) – юридических универсалий, воспринимавшихся неизменными, стоящими над историческим временем и культурным пространством.

Если прагматичная римская (как и английская) юриспруденция никогда не отрывала норму права от того фактического состава, в связи с которым она была сформулирована судьей, то средневековые доктора права не только отрывают норму от породивших ее юридических фактов, но и определяют предмет ученой юриспруденции общими нормами, в отличие от казуистичных правил, не составляющих, по их мнению, существо закона.

С этого исторического времени в континентальной юридической традиции строго различаются норма закона и практика ее применения, которая по определению не может вносить в закон ничего нового. Разделение правил на абстрактные и казуистичные было бы невозможно без аналитической работы с понятиями, в основе которой лежали приемы формальной логики. По справедливому замечанию А.Н. Стоянова, «экзегезу можно считать прямой дорогой юриспруденции к той цели, чтобы органически связать и установить на высших началах весь свой материал».

В силу безусловного господства религиозного сознания в схоластической культуре скомпилированные в Corpus Juris комиссией Трибониана римские источники воспринимались средневековыми университетскими юристами как ratio scripta, в котором изначально заложена логически стройная и завершенная система юридического знания, которую необходимо было лишь мысленно реконструировать посредством грамматического и логико-системного толкования и последующей предметной систематизации.

Для глоссаторов и комментаторов действительность права фундируется в разуме, мысли, сознании, стоящем несравнимо выше социокультурной действительности. Поэтому в средневековой университетской традиции на протяжении, по меньшей мере, трех (XII – XIV) столетий подлинное право не рассматривалось в качестве неотъемлемой части истории и культуры, существующих «здесь и сейчас»: чувственно воспринимаемая действительность стояла ниже ratio scripta. «От человека XII века была далека историческая точка зрения; по характеру своего мировоззрения он не замечал и не подозревал исторических изменений в жизни и праве. Совершенно искренне глоссатор признал идеалом своего времени право, которое было написано шесть веков до него у другого народа и при других условиях; столь же искренне он верил в полную внутреннюю гармонию этого права, не подозревая возможности противоречий в нем, и каждое видимое противоречие старался устранить путем толкования».

Именно логически правильные операции с правоположениями римского права, приводившие к примирению разноречивых средневековых источников, обладавших безусловным авторитетом для схоластической культуры, служили показателем истинности и разумности юриспруденции как в светской глоссаторской, так и в канонической доктрине. «Схоластическая диалектика была больше чем методом рассуждения и больше чем способом организации мысли. Ее критерии были как интеллектуальными, так и моральными, это был способ проверки не только истины, но и справедливости».

Поэтому, на наш взгляд, догматическая традиция континентального права была вызвана к жизни схоластической установкой по отношению к авторитетным текстам, соединенной с приемами и операциями формальной логики, воспроизводившими ее многие столетия, вне зависимости от изменения культурного контекста, философских «картин мира», типов научной рациональности. Именно эти два фактора, проявившиеся в максимальной степени в средневековой университетской традиции, выступают необходимыми условиями догматизации юридического содержания. Формально-логические операции с безусловно истинным текстом права позволяли не только сформировать догму континентального права, но и на протяжении многих поколений средневековых юристов «отшлифовать» тот стиль юридического мышления, который станет «визитной карточкой» романо-германской правовой семьи.

Указывая на преемственность континентальной юридической традиции, ученый отмечал: «Экзегеза глоссаторов идет в разработке права до самого Савиньи. Есть основание утверждать, что каждая предшествующая школа подготавливает и обусловливает появление и развитие школы позднейшей». Так, голландские юристы XVII в. связаны с Аккурсием через Куяция, а учения голландских ученых (Бэнкерсгук, Нодт, Донелл), в свою очередь, являлись основой для идей Гейнекция, Гофакера, Вейса и Савиньи. «Трудно отрицать, что школа Савиньи сделалась возможной, главным образом, благодаря экзегезе от Ирнерия до Гейнекция», но работами своих последователей она «показала, что могут делать приемы старых школ для интересов современной науки».

Таким образом, в основании континентальной юридической традиции лежит деятельность по толкованию текста права и систематизации его содержания.

Следовавшая за глоссаторами и комментаторами «элегантная» школа французских гуманистов XVI столетия в силу восприятия права как исторически развивающегося и вписанного в культуру явления, поставила перед юристами задачу формирования единого пандектного права, в котором начала римского, канонического и национального права были бы логически согласованы в единую целостность – законченную систему «современного римского права».

Поэтому, как указывал В.М. Нечаев, «обсуждение юридических вопросов по новому методу приурочивается по преимуществу к логическим моментам и направляется к установлению абстрактных юридических понятий и выводу из них логических следствий, согласных, однако, с источниками римского, канонического и национального права».

В этом проявлялась преемственность с «диалектическим» методом традиции комментаторов, хотя у гуманистов и авторов пандектных курсов диалектический синтез применялся уже не только к текстам глоссаторской традиции, но и к текстам канонического и национального права.

А.Н. Стоянов писал о методологии гуманистической школы юриспруденции XVI столетия: «Реформаторы метода сохранили корень, посаженный глоссаторами, и ограничились одной прививкой к нему элемента историко-филологического. Экзегеза XVI столетия является особенным видом одного и того же родового понятия… Этимологический и логический элементы остались, по-прежнему, опорой для критики текста; но в метод привзошло соображение духа и характера народа, который создал положительное право, насколько можно было узнать их из классической литературы и древностей».

В учениях же голландской школы XVII столетия «экзегеза в форме комментария и догматика в форме систематического компендиума, достигли последнего своего выражения». Таким образом, историко-филологическое толкование права, закономерно следовавшее из «картины мира» эпохи Возрождения, качественным образом не изменило методологические установки и техники догматической юриспруденции.

Представление о логическом единстве системы права было актуализировано в Новое время в трудах представителей немецкой школы естественного права, прежде всего, Хр. Вольфа, который стремился построить подлинно научную систему юриспруденции на принципах математики, в результате чего система естественного права выстраивалась дедуктивно как логически законченная взаимосвязь аксиом, аргументов и следствий (mos mathematicus).

Э. Аннерс указывает, что Хр. Вольф стремился с геометрической точностью развить всеохватывающую систему норм естественного права. В соответствии с геометрическим методом «правовую проблему ставили в созданную геометрическим методом систему норм высшего и низшего порядка. Эти нормы определялись так же, как в геометрии определяются ее понятия. Посредством логических заключений из этих понятий развивались далее последующие нормы, т.е. создавался чисто формально-логический метод правовой науки». «Строгая систематика Пуфендорфа и в еще большей степени система «геометрических» понятий Христиана Вольфа и его способ с помощью формальной логики вывода правовых положений из иерархии главных и подчиненных понятий стали в XVIII в. общепринятым юридическим методом».

Разумеется, геометрический метод Хр. Вольфа и его последователей актуализировал представления о праве как логически целостной системе понятий, серьезно повлиял на методологию Г.Ф. Пухты, исходившего из представления о выводимом доктриной беспробельном правопорядке, а в практическом плане – заложил идейную основу для «научной» кодификации гражданского права в Германии XIX столетия пандектистами.

Многовековое стремление романо-германских юристов вывести из текста или разума единую систему права, несомненно, отражает логоцентризм западной традиции права: если мироздание подчинено универсальным законам, то и право, будучи частью такого рационального порядка, также должно являться рационально устроенной системой (стоики, римские юристы, схоласты, рационалисты).

Представление о системности и беспробельности права могло иметь под собой как религиозное мировоззрение, основанное на безусловной вере в единый первоисточник существующего, так и рационалистическую «картину мира», в которой мироздание подчинено объективным законам, не терпящим исключений и беспробельно покрывающим собой все существующее.

Представление о положительном праве как о единой, целостной системе норм выражается в континентальной юридической традиции на уровне догмы права – в дедуктивном мышлении и основанной на нем традиции пандектного права (XVII–XVIIIвв.), нашедшей закономерное выражение в пандектной системе изложения действующего законодательства в Саксонском Уложении (1863г.) и ГГУ (1900г.); на уровне философии права – в мечте школы естественного права о создании беспробельного, объективно укорененного в общечеловеческом разуме «кодекса природы».

«Кодификаторы… рассматривают результат своего творчества как нечто автономное и самодостаточное. Под таким углом зрения кодекс составляет полную и, следовательно, закрытую совокупность норм, исключающую всякое обращение к нормам, находящимся вне кодекса».

Учитывая, что как университетская догматическая юриспруденция, ориентированная на исследование и системное изложение позитивного права, так и многие течения в естественно-правовом направлении нового времени, нацеленные на выведение из разума подлинного jus naturale, рассматривали беспробельную систему права в качестве гносеологического идеала ученой юриспруденции, можно согласиться с А. Кауфманом в том, что как позитивистские, так и естественноправовые концепции объединяет аксиоматичность и, как следствие, кодификаторское (дедуктивное) мышление. «Отсюда вытекает их претензия на построение закрытой системы адекватных и точных знаний, обосновывающих логическую замкнутость и совершенство как законодательства, так и правопорядка».

Свою логически завершенную форму данное воззрение получило в communis opinio doctorum немецкой пандектистики – «юриспруденции понятий» (Begriffsjurisprudenz), для которой – в полном соответствии со средневековой схоластикой и «математическим» рационализмом Нового времени – основание действительности права содержится в доктринальной мысли («юридический мир – есть чистый мир мысли»), само положительное право мыслится как логически замкнутая, лишенная невосполнимых пробелов и «беспредельная» для формально-логического анализа система норм и принципов, а деятельность юристов с догмой права сводится исключительно к логическим операциям с нормами и понятиями права (К.Ф. фон Гербер, Р. фон Йеринг (до 1865г.).