Иван Слепцов → Дело Ленина побеждает в Мосгорсуде
Владимира Ульянова-Ленина, родившегося ровно 143 года назад, никогда не волновал вопрос, как относиться к писаному праву. Этого профессионального революционера, юриста по образованию, оно устраивало ровно настолько, насколько те или иные нормы соответствовали его сиюминутным интересам. Даже сформулированные им самим декреты стоило принимать в исходном виде лишь до той поры, пока он не придумает им новое революционное толкование.
Его слово было источником права, применение которого стоило жизни сотням тысяч наших соотечественников. И это не чисто архивная история. Буквально на днях отголоски событий из его правления проявились в современной судебной практике.
Гражданка Зайцева в октябре 2011 года обратилась в Прокуратуру Тамбовской области с заявлением о реабилитации нескольких граждан, принимавших участие в антибольшевистском крестьянском восстании на Тамбовщине в 1920-1921 годах. На месте, судя по всему, решили не рисковать и переслали бумагу в Генпрокуратуру, а ведомство Юрия Чайки спустя пару месяцев ответило: дело пересмотру не подлежит. Сослались прокуроры при этом на п. «в» ст.4 закона о реабилитации жертв политических репрессий. Он устанавливает, что закон не распространяется на бандформирования и их участников, совершавших насильственные действия.
Да, при советской власти участников тамбовского крестьянского восстания принято было считать бандитами – они сопротивлялись политике продразверстки, часто в открытую и с оружием в руках, да и жестоки временами были. В селе Калугино, например, так казнили мелкого партийного функционера: раскалили докрасна проводку и протягивали ее в ноздри, уши и рот. Затем отрезали члены тела, а изуродованный труп привязали к хвосту лошади и таскали по селу.
Но советская власть сама пришла в Тамбовскую губернию с винтовками, пулеметами и членами тела наперевес. Явилась отбирать хлеб, выращенный местными крестьянами, которые получили желанную землю, чтобы работать на себя, а не на лентяя-помещика, совсем недавно, перед севом 1918 года — благодаря тому, что Ульянов-Ленин скопировал у левых эсеров их программу аграрной реформы.
Поэтому большевикам не стоило обижаться на то, что институт апелляции на их действия был тогда один – те же самые винтовки и пулеметы. Гражданская война в стране, где власть десятилетиями только и делала, что стремилась обострить всевозможные социальные противоречия, не может протекать по лекалам американских событий 1861-1865 годов. Да и в возгонке насилия Ульянов-Ленин и его соратники пошли дальше. Если тактику заложников и белые, и красные использовали, то решение о применении химического оружия против собственного населения – это далеко из ряда вон выходящее событие.
Поэтому у гражданки Зайцевой было много аргументов для открытого судебного заседания по вопросу о реабилитации, если бы до него дошло. Но в судах пока ей пришлось всего лишь оспаривать ответ Генпрокуратуры. Во-первых, Зайцева сослалась на ст.8 закона о реабилитации репрессированных (эта статья говорит, что если прокуратура сама не видит возможности принять решение о возвращении честного имени человеку, то она направляет дело на пересмотр в суд). Во-вторых, на президентский указ 1996 года, согласно которому крестьяне-участники восстаний 1918-1922 годов не могут быть признаны участниками бандформирований.
Но ни судья Тверского райсуда Москвы Татьяна Федосова, ни Борис Гербеков, Татьяна Кнышева и Антон Лашков из Мосгорсуда перечить прокуратуре не стали. По их мнению, те люди, за которых ходатайствовала Зайцева, не были восставшими крестьянами. Судьи согласились с чиновником из прокуратуры, который написал, что эти «лица были признаны виновными в бандитизме, то есть в совершении общеуголовного преступления». А основано его заключение было всего лишь на архивной справке из архива ФСБ, согласно которым они являлись не крестьянами-участниками восстаний 1918-1922 годов, а «активными руководителями бандитского движения».
Имена тех, кого пытается реабилитировать Зайцева, из апелляционного определения Мосгорсуда вымараны (так суды у нас понимают защиту персональных данных), а решение суда первой инстанции не опубликовано (так выполняются требования закона о размещении судебных актов в интернете). Можно, конечно, предположить, что это даже и Петр Токмаков, полный георгиевский кавалер, командовавший силами восставших, и Александр Антонов, по имени которого восстание иногда называют «Антоновщиной». Но на самом деле это не важно.
Существенно другое. Единственное доказательство в этом деле (вынужден признать, что этот так, поскольку другие не упоминаются) – это справка из архива ФСБ. Но она составлена или чекистами первого призыва, которые принимали участие в подавлении восстания, или их наследниками. А они туда могли понаписать много чего. Ведь им тогда для расстрела на месте хватало лишь отказа гражданина назвать свое имя (приказ №171 так называемой «Полномочной комиссии ВЦИК о начале проведения репрессивных мер против отдельных бандитов и укрывающих их семей»).
Но московским судам справки достаточно. Они на слово верят прокуратуре и ФСБ, проявляя логику революционного правосудия – правы бывают только «наши». Зря, выходит, говорил Владимир Путин, что история гражданских судов в России в 1922 году началась с упразднения ревтрибуналов, вызванных к жизни Ульяновым-Лениным. Совсем нет. Оказывается, они живы до сих пор.
Его слово было источником права, применение которого стоило жизни сотням тысяч наших соотечественников. И это не чисто архивная история. Буквально на днях отголоски событий из его правления проявились в современной судебной практике.
Гражданка Зайцева в октябре 2011 года обратилась в Прокуратуру Тамбовской области с заявлением о реабилитации нескольких граждан, принимавших участие в антибольшевистском крестьянском восстании на Тамбовщине в 1920-1921 годах. На месте, судя по всему, решили не рисковать и переслали бумагу в Генпрокуратуру, а ведомство Юрия Чайки спустя пару месяцев ответило: дело пересмотру не подлежит. Сослались прокуроры при этом на п. «в» ст.4 закона о реабилитации жертв политических репрессий. Он устанавливает, что закон не распространяется на бандформирования и их участников, совершавших насильственные действия.
Да, при советской власти участников тамбовского крестьянского восстания принято было считать бандитами – они сопротивлялись политике продразверстки, часто в открытую и с оружием в руках, да и жестоки временами были. В селе Калугино, например, так казнили мелкого партийного функционера: раскалили докрасна проводку и протягивали ее в ноздри, уши и рот. Затем отрезали члены тела, а изуродованный труп привязали к хвосту лошади и таскали по селу.
Но советская власть сама пришла в Тамбовскую губернию с винтовками, пулеметами и членами тела наперевес. Явилась отбирать хлеб, выращенный местными крестьянами, которые получили желанную землю, чтобы работать на себя, а не на лентяя-помещика, совсем недавно, перед севом 1918 года — благодаря тому, что Ульянов-Ленин скопировал у левых эсеров их программу аграрной реформы.
Поэтому большевикам не стоило обижаться на то, что институт апелляции на их действия был тогда один – те же самые винтовки и пулеметы. Гражданская война в стране, где власть десятилетиями только и делала, что стремилась обострить всевозможные социальные противоречия, не может протекать по лекалам американских событий 1861-1865 годов. Да и в возгонке насилия Ульянов-Ленин и его соратники пошли дальше. Если тактику заложников и белые, и красные использовали, то решение о применении химического оружия против собственного населения – это далеко из ряда вон выходящее событие.
Поэтому у гражданки Зайцевой было много аргументов для открытого судебного заседания по вопросу о реабилитации, если бы до него дошло. Но в судах пока ей пришлось всего лишь оспаривать ответ Генпрокуратуры. Во-первых, Зайцева сослалась на ст.8 закона о реабилитации репрессированных (эта статья говорит, что если прокуратура сама не видит возможности принять решение о возвращении честного имени человеку, то она направляет дело на пересмотр в суд). Во-вторых, на президентский указ 1996 года, согласно которому крестьяне-участники восстаний 1918-1922 годов не могут быть признаны участниками бандформирований.
Но ни судья Тверского райсуда Москвы Татьяна Федосова, ни Борис Гербеков, Татьяна Кнышева и Антон Лашков из Мосгорсуда перечить прокуратуре не стали. По их мнению, те люди, за которых ходатайствовала Зайцева, не были восставшими крестьянами. Судьи согласились с чиновником из прокуратуры, который написал, что эти «лица были признаны виновными в бандитизме, то есть в совершении общеуголовного преступления». А основано его заключение было всего лишь на архивной справке из архива ФСБ, согласно которым они являлись не крестьянами-участниками восстаний 1918-1922 годов, а «активными руководителями бандитского движения».
Имена тех, кого пытается реабилитировать Зайцева, из апелляционного определения Мосгорсуда вымараны (так суды у нас понимают защиту персональных данных), а решение суда первой инстанции не опубликовано (так выполняются требования закона о размещении судебных актов в интернете). Можно, конечно, предположить, что это даже и Петр Токмаков, полный георгиевский кавалер, командовавший силами восставших, и Александр Антонов, по имени которого восстание иногда называют «Антоновщиной». Но на самом деле это не важно.
Существенно другое. Единственное доказательство в этом деле (вынужден признать, что этот так, поскольку другие не упоминаются) – это справка из архива ФСБ. Но она составлена или чекистами первого призыва, которые принимали участие в подавлении восстания, или их наследниками. А они туда могли понаписать много чего. Ведь им тогда для расстрела на месте хватало лишь отказа гражданина назвать свое имя (приказ №171 так называемой «Полномочной комиссии ВЦИК о начале проведения репрессивных мер против отдельных бандитов и укрывающих их семей»).
Но московским судам справки достаточно. Они на слово верят прокуратуре и ФСБ, проявляя логику революционного правосудия – правы бывают только «наши». Зря, выходит, говорил Владимир Путин, что история гражданских судов в России в 1922 году началась с упразднения ревтрибуналов, вызванных к жизни Ульяновым-Лениным. Совсем нет. Оказывается, они живы до сих пор.
Отношение ФСБ, КГБ к расстрелянным меня не удивляет. У нас под Ярославлем было массовое захоронение 30-х годов. КГБ упорно отрицал его наличие, однако раскопки были сделаны. Именно раскопки, потому что над захоронением и местом расстрела было насыпано метров 8 песку. По чьему приказу была проведена экзекуция установить не удалось, потому что на документах вместо подписей были закорючки нечитаемые.
Некто Вилли Токарев превратил Право.ру в трибуну для экстремистких комментариев. Я уже раз пять обращался по этому поводу в СКР, получил 10 бумажек от разных чинов, однако правового решения пока так и не добился, хотя подлинный «Вилли Токарев» установлен.
Это я к тому, что проходит время, меняется государственный строй, а беззаконие и волокита процветают.
Ошибка в слове «интерне»