Антон Михайлов → Мировоззренческий переворот Нового времени как исток индивидуалистического прочтения правовой безопасности личности в западной культуре
Правовая безопасность личности трактуется в рамках различных правовых идеологий и правовых культур по-разному.
Если для современной западноевропейской культуры правовая безопасность личности трактуется в свете либеральной идеологии, в которой основными «врагами» бесценной человеческой личности считаются различные тиранические, тоталитарные политические режимы, попирающие индивидуальную свободу, то для незападных культур правовая безопасность личности не является одним из центральных политико-правовых концептов, поскольку философия индивидуализма не является их смысловым центром.
На наш взгляд, либерально-юридическое прочтение темы безопасности личности формируется в Европе в период Нового времени, когда в недрах западной культуры происходит важнейший мировоззренческий переворот.
Фундаментальные концепты современной государственно-правовой идеологии в государствах западного типа, такие как права и свободы человека и гражданина, правовое государство, гражданское общество, призванные стоять на страже правовой безопасности личности в рамках западной культуры, всецело являются продуктом юснатуралистических доктрин Европы Нового времени и как таковые несут на себе неизгладимый отпечаток именно преобразовательной, во многом деструктивной направленности по отношению к действующему государственному строю и правопорядку [1].
История западного права показывает, что обращение к концепции естественных прав человека становится тем явственней и ощутимее, чем более острым является противостояние общества и государства: естественные права – лозунг французской и американской революций; лозунг борьбы различных внутринациональных и международных сил против тоталитарных государственно-правовых систем в Италии, Германии, СССР в XX веке, лозунг борьбы против колониальной зависимости народов стран третьего мира, сражавшихся за свое «естественное» право на национальное самоопределение против государств-метрополий. «Теории естественного права (речь идет о современном толковании естественного права, которое берет начало в XVII-XVIII вв. и имеет мало общего со смыслом, который вкладывали в этот термин Аристотель и даже Гроций) носят характер идеологический и политический, это программа преобразования существующей несовершенной правовой системы. Подобная программа вполне конкретна. С эпохи буржуазных революций политическая и практическая направленность теории естественного права вполне очевидна» – отмечает О.В. Мартышин [2].
Концепция естественных прав, с которой на современном этапе связывают правовую безопасность личности в западных правовых системах, вне всяких сомнений, несет в себе мощный преобразовательный потенциал и используется в качестве одного из важнейших легитимирующих факторов революционных действий. Данная концепция приобрела широкую популярность и распространение в Европе Нового времени в силу того, что именно в это историческое время разумная природа, на основе революции в естественных науках, как высшая творящая сила становится в общественных представлениях на место Бога, формируются целостные индивидуалистические мировоззрение, философия и культура [3], механицистская (атомистическая) концепция общества [4], существенно возрастает противостояние между общественной нравственностью, представлениями о легитимном, ценностно оправданном, справедливом (т.е. равном, гражданском) праве и действующим позитивным сословным правом, а сама западная культура все больше становится не теоцентристской (идеациональной), а правоцентристской (чувственной) [5].
Аксиома либерального сознания, перманентное чувство недоверия по отношению к действующей государственной власти и создаваемому ей позитивному праву, лежит в основе концепта правового государства (представляющего собой в идеале децентрализованную симметричную федерацию с развитым местным самоуправлением, республику с демократическим политическим режимом), повсеместно признанного в качестве идеала политогенеза в современной правовой доктрине стран Запада: именно она является причиной таких базовых принципов правовой государственности как принцип разделения властей, верховенство прав человека над законами государства, принцип взаимной ответственности личности и государства, общественного контроля над деятельностью государственных органов и «прозрачности» государственного аппарата. «Критическое недоверие по отношению к государству и политике легко объясняется принципами системы, для которой отдельный человек должен оставаться terminus a quo и terminus ad quem» [6].
Разрушение целостной органичной общественной структуры, существовавшей в период Средневековья, слепой «копирующий» перенос механистического мышления из области естественных наук в науки социальные, вполне закономерно перенес «смысловой центр» картины мира из целостной системы общества и мироздания, установленной Богом, в индивидуальную, свободную в удовлетворении своих «естественных» потребностей личность каждого отдельного человека, наделенную неограниченным потенциалом разума [7].
«Раздробление» прежде единой, органичной смысловой доминанты всего существующего на лишь формально связанные между собой через «естественные» потребности и интересы мириады свободных, разумных и равноправных субъективностей неизбежно привело к релятивизации картины мира в целом, к утверждению безусловной относительности ценностей, оценок, целей, без которой все институты прямой демократии, коснтитуционно-правового государства кажутся чем-то искусственным.
С одной стороны, данная революция в мировоззрении привела к значительному развитию индивидуального творчества во всех сферах жизни (наука, искусство, ремесло, политика и т.д.), не ограниченного никакими жесткими, «аксиоматичными» рамками сословий, религиозных догматов, «освященных» историей традиций, непреложных истин общественной нравственности (семья, церковь, религиозное государство).
С другой стороны, перенос «смыслового центра» всей картины мира на отдельную личность по определению «оторвал» отдельного индивида от «объективных» основ общественной культуры, традиций, религии, государственно-правового строя и противопоставил личность и общество [8], личность и государство, и, как следствие такого фундаментального противопоставления, личность перестала доверять публичной государственной власти, позитивному правопорядку – они перестали являться органичными частями внутреннего мировосприятия индивида, а стали внешними, сугубо принудительными силами [9], которые постоянно являются «тревожащими факторами» для безопасности личности и, соответственно, которые необходимо было уравновесить, сдерживая центростремительные тенденции (принцип разделения властей), поставить под постоянный неусыпный контроль (разнообразные государственные и общественные контрольно-надзорные организации), противопоставить им «механическую смесь» индивидуальных воль, институционально объединенных на базе общности интересов (гражданское общество), сформировать юридические гарантии сохранения «ego» индивида (конституции, естественные и неотчуждаемые права и свободы (слова, объединений, совести, частной жизни и т.д.), омбудсмены, конституционная, административная юстиция и др.).
На основе понимания такого коренного «переворота» в общественном менталитете индивидуалистическое прочтение правовой безопасности личности в западной культуре становится вполне объяснимым. Именно отсутствием такого мировоззренческого «переворота» в общественном сознании населения государств религиозной правовой семьи объясняется, на наш взгляд, восприятие ими современных государственно-правовых идеалов западного мира как чужеродных, не соответствующих исконным мусульманским, конфуцианским, буддистским традициям, религии, нравственности [10].
____________________
1. Ср.: «…естественно-правовое начало, которое вносило диссонанс еще в правопонимание Л.А. Тихомирова (ослабляя его консервативный настрой) заметно и у И.А. Ильина. Однако и здесь оно не способно выдержать столкновения с началом позитивистским. Ильин подспудно не мог не чувствовать, что естественно-правовой подход, как правило, дает санкцию на разрушение традиционного порядка, а не выступает его защитником (курсив мой – А.М.)». Карцов С. Правовая идеология русского консерватизма. М., 2002. С. 45.
2. Мартышин О.В. Совместимы ли основные типы понимания права? // Государство и право. 2003. №6.
3. См.: Поляков А.В. Общая теория права: проблемы интерпретации в контексте коммуникативного подхода. СПб., 2004. С. 582–585.
4. «Классическая механицистская теория XVIIIв. исходит из предположения о приоритетном существовании универсального субъекта, абстрагированного от конфессиональных, национальных, сословных и других традиционных привязанностей, но обладающего вечной и неизменной разумной природой. Произвольная совокупность абстрактно определенных субъектов, представляющая собой, по мнению Е.В. Спекторского, «арифметическую сумму равных, подобных и даже тождественных друг другу индивидов» (Спекторский Е.В. К столетию исторической школы в правоведении // Юридический Вестник. М., 1914. Кн. 6(2). С. 9.), объединенных на основании общности «разумной» природы, образует общество, для которого его качественные, в частности, национальные очертания не имеют конституирующего значения. Закономерно, что в таком рационально сконструированном общественном механизме согласие людей, по утверждению Т. Гоббса, «обусловлено… соглашением, являющимся чем-то искусственным» (Гоббс Т. Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Гоббс Т. Соч.: В 2 т. М., 1989–1991. Т.2. 1991. С. 132.)». Тимошина Е.В. Политико-правовая идеология русского пореформенного консерватизма: К.П. Победоносцев. СПб., 2000. С. 39–40.
5. Типология культур, в основу которой положен критерий характера доминирующих ценностей, была предложена П.А. Сорокиным. Ученый выделял идеациональную (вера в сверхчувственную, непреходящую реальность, примат духовных целей и потребностей), чувственную (существующее ограничивается чувственной, скоротечной реальностью, примат физических потребностей и стремлений) и идеалистическую (сбалансированное соединение идеациональных и чувственных элементов, с преобладанием элементов идеациональных) культуры. Подробнее см.: Сорокин П.А. Социальная и культурная динамика. СПб., 2000. С. 48–50.
6. Шмит К. Понятие политического // Вопросы социологии. Т. 1. №1. 1992. С. 63.
7. «…по мнению К. Мангейма «место средневекового христианского единства мира занимает в эпоху Просвещения абсолютизированное единство субъекта – «сознания вообще», не принимающее принципы мирового устройства как данность и тем самым обладающее скрытой тенденцией к релятивизации объективного мира. (Манхейм К. Идеология и утопия // Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 63.) Чистота сознания этого абстрактно определенного субъекта, гарантированная его положением вне религии, истории, нации и сословной общности, предполагает с точки зрения индивидуалистической гносеологии догматическую общеобязательность его результатов во всех областях человеческого знания, и в том числе в области знаний о праве» – отмечает современный исследователь Е.В. Тимошина. Тимошина Е.В. Политико-правовая идеология русского пореформенного консерватизма: К.П. Победоносцев. СПб., 2000. С. 17.
8. В индивидуалистическом гражданском обществе, по мнению К. Маркса, независимый человек, раб «своего промысла и своей собственной, а равно и чужой своекорыстной потребности» связан «с другим человеком только узами частного интереса и бессознательной естественной необходимости». Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2. М., 1955. С. 126.
9. Людвиг фон Мизес пишет: «Государство существенным образом есть аппарат исполнения и принуждения. Его самая важная черта – принуждать угрозой силы или убеждением к поведению, отличному от того, что нам нравилось бы делать… Говоря о государстве, понимают принуждение и насилие. Когда говорят, что должен быть закон по этому поводу, подразумевают, что вооруженные представители государства могут принудить людей делать то, чего они не хотят делать и не делать того, что им хочется. Когда говорят, что этот закон должно лучше исполнять, подразумевают, что полиция должна силой склонить к подчинению… Существенные характеристики государства и правительства не зависят от их особой структуры и конституций. Они присутствуют как в деспотических, так и в демократических режимах». Мизес Л., фон. Индивид, рынок и правовое государство. СПб., 1999. С. 131–132.
10. Ср.: Честнов И.Л. Универсальны ли права человека? (Полемические размышления о Всеобщей декларации прав человека) // Правоведение. 1999. №1.
Если для современной западноевропейской культуры правовая безопасность личности трактуется в свете либеральной идеологии, в которой основными «врагами» бесценной человеческой личности считаются различные тиранические, тоталитарные политические режимы, попирающие индивидуальную свободу, то для незападных культур правовая безопасность личности не является одним из центральных политико-правовых концептов, поскольку философия индивидуализма не является их смысловым центром.
На наш взгляд, либерально-юридическое прочтение темы безопасности личности формируется в Европе в период Нового времени, когда в недрах западной культуры происходит важнейший мировоззренческий переворот.
Фундаментальные концепты современной государственно-правовой идеологии в государствах западного типа, такие как права и свободы человека и гражданина, правовое государство, гражданское общество, призванные стоять на страже правовой безопасности личности в рамках западной культуры, всецело являются продуктом юснатуралистических доктрин Европы Нового времени и как таковые несут на себе неизгладимый отпечаток именно преобразовательной, во многом деструктивной направленности по отношению к действующему государственному строю и правопорядку [1].
История западного права показывает, что обращение к концепции естественных прав человека становится тем явственней и ощутимее, чем более острым является противостояние общества и государства: естественные права – лозунг французской и американской революций; лозунг борьбы различных внутринациональных и международных сил против тоталитарных государственно-правовых систем в Италии, Германии, СССР в XX веке, лозунг борьбы против колониальной зависимости народов стран третьего мира, сражавшихся за свое «естественное» право на национальное самоопределение против государств-метрополий. «Теории естественного права (речь идет о современном толковании естественного права, которое берет начало в XVII-XVIII вв. и имеет мало общего со смыслом, который вкладывали в этот термин Аристотель и даже Гроций) носят характер идеологический и политический, это программа преобразования существующей несовершенной правовой системы. Подобная программа вполне конкретна. С эпохи буржуазных революций политическая и практическая направленность теории естественного права вполне очевидна» – отмечает О.В. Мартышин [2].
Концепция естественных прав, с которой на современном этапе связывают правовую безопасность личности в западных правовых системах, вне всяких сомнений, несет в себе мощный преобразовательный потенциал и используется в качестве одного из важнейших легитимирующих факторов революционных действий. Данная концепция приобрела широкую популярность и распространение в Европе Нового времени в силу того, что именно в это историческое время разумная природа, на основе революции в естественных науках, как высшая творящая сила становится в общественных представлениях на место Бога, формируются целостные индивидуалистические мировоззрение, философия и культура [3], механицистская (атомистическая) концепция общества [4], существенно возрастает противостояние между общественной нравственностью, представлениями о легитимном, ценностно оправданном, справедливом (т.е. равном, гражданском) праве и действующим позитивным сословным правом, а сама западная культура все больше становится не теоцентристской (идеациональной), а правоцентристской (чувственной) [5].
Аксиома либерального сознания, перманентное чувство недоверия по отношению к действующей государственной власти и создаваемому ей позитивному праву, лежит в основе концепта правового государства (представляющего собой в идеале децентрализованную симметричную федерацию с развитым местным самоуправлением, республику с демократическим политическим режимом), повсеместно признанного в качестве идеала политогенеза в современной правовой доктрине стран Запада: именно она является причиной таких базовых принципов правовой государственности как принцип разделения властей, верховенство прав человека над законами государства, принцип взаимной ответственности личности и государства, общественного контроля над деятельностью государственных органов и «прозрачности» государственного аппарата. «Критическое недоверие по отношению к государству и политике легко объясняется принципами системы, для которой отдельный человек должен оставаться terminus a quo и terminus ad quem» [6].
Разрушение целостной органичной общественной структуры, существовавшей в период Средневековья, слепой «копирующий» перенос механистического мышления из области естественных наук в науки социальные, вполне закономерно перенес «смысловой центр» картины мира из целостной системы общества и мироздания, установленной Богом, в индивидуальную, свободную в удовлетворении своих «естественных» потребностей личность каждого отдельного человека, наделенную неограниченным потенциалом разума [7].
«Раздробление» прежде единой, органичной смысловой доминанты всего существующего на лишь формально связанные между собой через «естественные» потребности и интересы мириады свободных, разумных и равноправных субъективностей неизбежно привело к релятивизации картины мира в целом, к утверждению безусловной относительности ценностей, оценок, целей, без которой все институты прямой демократии, коснтитуционно-правового государства кажутся чем-то искусственным.
С одной стороны, данная революция в мировоззрении привела к значительному развитию индивидуального творчества во всех сферах жизни (наука, искусство, ремесло, политика и т.д.), не ограниченного никакими жесткими, «аксиоматичными» рамками сословий, религиозных догматов, «освященных» историей традиций, непреложных истин общественной нравственности (семья, церковь, религиозное государство).
С другой стороны, перенос «смыслового центра» всей картины мира на отдельную личность по определению «оторвал» отдельного индивида от «объективных» основ общественной культуры, традиций, религии, государственно-правового строя и противопоставил личность и общество [8], личность и государство, и, как следствие такого фундаментального противопоставления, личность перестала доверять публичной государственной власти, позитивному правопорядку – они перестали являться органичными частями внутреннего мировосприятия индивида, а стали внешними, сугубо принудительными силами [9], которые постоянно являются «тревожащими факторами» для безопасности личности и, соответственно, которые необходимо было уравновесить, сдерживая центростремительные тенденции (принцип разделения властей), поставить под постоянный неусыпный контроль (разнообразные государственные и общественные контрольно-надзорные организации), противопоставить им «механическую смесь» индивидуальных воль, институционально объединенных на базе общности интересов (гражданское общество), сформировать юридические гарантии сохранения «ego» индивида (конституции, естественные и неотчуждаемые права и свободы (слова, объединений, совести, частной жизни и т.д.), омбудсмены, конституционная, административная юстиция и др.).
На основе понимания такого коренного «переворота» в общественном менталитете индивидуалистическое прочтение правовой безопасности личности в западной культуре становится вполне объяснимым. Именно отсутствием такого мировоззренческого «переворота» в общественном сознании населения государств религиозной правовой семьи объясняется, на наш взгляд, восприятие ими современных государственно-правовых идеалов западного мира как чужеродных, не соответствующих исконным мусульманским, конфуцианским, буддистским традициям, религии, нравственности [10].
____________________
1. Ср.: «…естественно-правовое начало, которое вносило диссонанс еще в правопонимание Л.А. Тихомирова (ослабляя его консервативный настрой) заметно и у И.А. Ильина. Однако и здесь оно не способно выдержать столкновения с началом позитивистским. Ильин подспудно не мог не чувствовать, что естественно-правовой подход, как правило, дает санкцию на разрушение традиционного порядка, а не выступает его защитником (курсив мой – А.М.)». Карцов С. Правовая идеология русского консерватизма. М., 2002. С. 45.
2. Мартышин О.В. Совместимы ли основные типы понимания права? // Государство и право. 2003. №6.
3. См.: Поляков А.В. Общая теория права: проблемы интерпретации в контексте коммуникативного подхода. СПб., 2004. С. 582–585.
4. «Классическая механицистская теория XVIIIв. исходит из предположения о приоритетном существовании универсального субъекта, абстрагированного от конфессиональных, национальных, сословных и других традиционных привязанностей, но обладающего вечной и неизменной разумной природой. Произвольная совокупность абстрактно определенных субъектов, представляющая собой, по мнению Е.В. Спекторского, «арифметическую сумму равных, подобных и даже тождественных друг другу индивидов» (Спекторский Е.В. К столетию исторической школы в правоведении // Юридический Вестник. М., 1914. Кн. 6(2). С. 9.), объединенных на основании общности «разумной» природы, образует общество, для которого его качественные, в частности, национальные очертания не имеют конституирующего значения. Закономерно, что в таком рационально сконструированном общественном механизме согласие людей, по утверждению Т. Гоббса, «обусловлено… соглашением, являющимся чем-то искусственным» (Гоббс Т. Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Гоббс Т. Соч.: В 2 т. М., 1989–1991. Т.2. 1991. С. 132.)». Тимошина Е.В. Политико-правовая идеология русского пореформенного консерватизма: К.П. Победоносцев. СПб., 2000. С. 39–40.
5. Типология культур, в основу которой положен критерий характера доминирующих ценностей, была предложена П.А. Сорокиным. Ученый выделял идеациональную (вера в сверхчувственную, непреходящую реальность, примат духовных целей и потребностей), чувственную (существующее ограничивается чувственной, скоротечной реальностью, примат физических потребностей и стремлений) и идеалистическую (сбалансированное соединение идеациональных и чувственных элементов, с преобладанием элементов идеациональных) культуры. Подробнее см.: Сорокин П.А. Социальная и культурная динамика. СПб., 2000. С. 48–50.
6. Шмит К. Понятие политического // Вопросы социологии. Т. 1. №1. 1992. С. 63.
7. «…по мнению К. Мангейма «место средневекового христианского единства мира занимает в эпоху Просвещения абсолютизированное единство субъекта – «сознания вообще», не принимающее принципы мирового устройства как данность и тем самым обладающее скрытой тенденцией к релятивизации объективного мира. (Манхейм К. Идеология и утопия // Манхейм К. Диагноз нашего времени. М., 1994. С. 63.) Чистота сознания этого абстрактно определенного субъекта, гарантированная его положением вне религии, истории, нации и сословной общности, предполагает с точки зрения индивидуалистической гносеологии догматическую общеобязательность его результатов во всех областях человеческого знания, и в том числе в области знаний о праве» – отмечает современный исследователь Е.В. Тимошина. Тимошина Е.В. Политико-правовая идеология русского пореформенного консерватизма: К.П. Победоносцев. СПб., 2000. С. 17.
8. В индивидуалистическом гражданском обществе, по мнению К. Маркса, независимый человек, раб «своего промысла и своей собственной, а равно и чужой своекорыстной потребности» связан «с другим человеком только узами частного интереса и бессознательной естественной необходимости». Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2. М., 1955. С. 126.
9. Людвиг фон Мизес пишет: «Государство существенным образом есть аппарат исполнения и принуждения. Его самая важная черта – принуждать угрозой силы или убеждением к поведению, отличному от того, что нам нравилось бы делать… Говоря о государстве, понимают принуждение и насилие. Когда говорят, что должен быть закон по этому поводу, подразумевают, что вооруженные представители государства могут принудить людей делать то, чего они не хотят делать и не делать того, что им хочется. Когда говорят, что этот закон должно лучше исполнять, подразумевают, что полиция должна силой склонить к подчинению… Существенные характеристики государства и правительства не зависят от их особой структуры и конституций. Они присутствуют как в деспотических, так и в демократических режимах». Мизес Л., фон. Индивид, рынок и правовое государство. СПб., 1999. С. 131–132.
10. Ср.: Честнов И.Л. Универсальны ли права человека? (Полемические размышления о Всеобщей декларации прав человека) // Правоведение. 1999. №1.
Вместе с тем, хотелось бы с Вашего соизволения, Антон, обратить внимание на некоторые тезисы, аргументы и характер статьи в целом.
Во-первых, учитывая известные профессиональные различия по характеру деятельности, в эпистимологических и методологических подходах между практикующими юристами и теоретиками права, в целях облегчения восприятия текстов, было бы целесообразно изначально определять цели и задачи статей, а в конце увенчивать их лаконичными, содержательными выводами. Во-вторых, представляется желательным после приведения формулировок, выражений на латыни и сложных (малораспространенных) философских терминов, в примечании указывать их значение/перевод. Поскольку в практике используются лишь те формулировки на латыни, которые отражают определенные правовые принципы. Не все ведь занимаются научной деятельностью…
Трудно не согласиться тем, что концепция правовой безопасности личности, точнее ее научная разработка и законодательное оформление берет свое начало, главным образом из Нового времени. Однако, сама идея правовой безопасности индивида зародилась в древние времена и я даже не берусь исследовать хотя бы приблизительный период ее возникновения, будучи при этом убежден, что эти времена много предшествуют античной эпохе. А в еще более древние, древнейшие периоды, когда человечество не знало систематизации познаний о закономерностях природы, в большинстве «первобытных» племен по умолчанию (и на основе обычаев) признавалась недопустимость посягательства одного человека против другого (см. в трудах: В. Фон Гумбольдт. О пределах государственной деятельности; Ф. Бастиа. Закон; Б. Леони. Свобода и закон; М. Ван Кревельд. Расцвет и упадок государства).
Гипотезы постулирующие антагонизм классического либерализма и следовательно либерального сознания «миру государственного», со всеми присущими ему свойствами и признаками (власть, аппарат, институты подавления и угнетения...), представляются ошибочными. Так, либеральные ученые, мыслители (Л. Фон Мизес, Ф. Фон Хайек, М. Фридман, Р. Нойзик, Д. Боуз и др.), на фоне общности фундаментальных принципов классического либерализма, констатируют наличие разногласий по вопросам «второго» порядка. В данном случае, дискуссии о подлинно либеральной легитимности существования государства, проводятся вокруг концепции минорхизма, предполагающей целесообразность государства как особой организации наделенной ограниченной властью и предоставляющей гражданам услуги безопасности, по защите жизни, свободы и собственности (борьба с преступностью и внешняя оборона). Однако у минорхизма есть не мало противников, наиболее видным из них является М. Ротбард, доказывавший, что во-первых, государству имманентно стремление к тотальному расширению, а во-вторых, имеются все возможности для предоставления услуг безопасности рынком. И более того, доказывается эффективность рынка перед государством, достигаемой за счет свободной конкуренции (правоохранительных предприятий) и ценообразования (за их услуги...).
Что касается рассуждений о «правовом государстве» (Recht Staat) как идее и его юридизированного воплощения (понятие, принципы. словом модусов и атрибутов) следует отметить, что это концепция представляет собой выхолощенный немецкими юристами (позитивистами, легистами) суррогат англосаксонского принципа Верховенства Закона (Rule of Law), что по моему скромному мнению доказано в труде виднейшего итальянского юриста (к тому же практиковавшего адвокатуру) ХХ в. Бруно Леони «Свобода и закон».
Так же, с Вашего позволения, поделюсь своими соображениями относительно предположения о «революции» в мировоззрении крупнейших философов Нового времени, а следом и в сознании масс, в связи с якобы свершившейся «релятивизацией» метафизических представлений в средневековом обществе (здесь бы целесообразно обратиться к «Критике разума» И. Канта).
«Неограниченный потенциал разума» и естественные потребности сдерживались не столько Богом, сколько клерикальной корпорацией, Церковью. Реформация и последовавшие за тем процессы, явились реакцией общества на специфический абсолютизм — насильственной власти жрецов (первоначально полновластных, а после обслуживавших интересы светского правления) над телами и душами адептов западного, католического христианства. В конечном итоге, образовавшийся после реформации «вакуум», заполнился более рационалистической и гуманистической интерпретацией части авраамической традиции мировосприятия — протестантизмом. Последний, дал обществу новый импульс, устремленный к построению всех структур социума на основе старого фундамента (вера и Бог), но с усиленными несущими конструкциями (религия). Примечательно так же, что классический либерализм, извлеченный из анализа истории и философской антропологии его основоположниками (Дж. Локк и далее), выводится из духа всех авраамических Священных Писаний.
Возьму на себя смелость так же сказать, что современные светские правовые семьи, особенно Общего (а точнее Обычного) права выстроены на основе текстов Писаний, доктрин схоластов и только в последнюю очередь следствий реформации, достижений науки Нового времени…
А заключения о несоответствии исконных протестантских, католических, мусульманских, конфуцианских, буддистских традиций, религии и нравственности новым концепциям о личности и ее безопасности в аспекте индивидуализма, по меньшей мере должны быть предварены глубоким сравнительным анализом этих систем между собой и индивидуализмом в целом. При этом, параллельно необходимо исключить неоднозначное толкование терминов, их персуазивные определения, с тем чтобы не допустить путаницы и ложных выводов.
Западный мир целиком и полностью жил и развивался в лоне религиозного догматизма. Периоды радикальных и жестоких систем подавления личности (например, инквизиция) сменялись под влиянием сопротивления рвущихся из пут, более мягкими. Сегодня, наученные горьким опытом народы Запада, из соображений безопасности конституционно провозгласили секулярные принципы, с тем, чтобы не допустить церковно-жреческого произвола.
И последнее, есть заслуживающие внимания мнения, согласно которым, существующая традиция излишнего научного скепсиса (нередко переходящего в агностицизм) и часто ложной субъективной позиции представителей социо-гуманитарных наук относительно роли самой науки как беспристрастной и абсолютно объективной, в отечественной научной теории, которая редко выступает в чистом виде (не считая естественных наук), не всегда выражение Amicus Plato, sed magis amica veritas верховодит в сознании ученного. Или же это все-таки слепое подражание либо «коллективный самообман». (?)