Евгений Киминчижи → Профессиональный долг адвоката выше воли доверителя
Очень интересный казус из области дисциплинарной практики в отношении адвокатов размещен на официальном сайте Федеральной палаты адвокатов России. В статье под названием «Возможность, не обязанность» приводятся сведения о судебном процессе по обжалованию адвокатом решения Совета региональной адвокатской палаты о лишении его жалобы, последовавшем после отзыва жалобы на адвоката со стороны доверителя.
Не хочется рассуждать о том, что чрезмерные полномочия адвокатских палат по возбуждению и рассмотрению дисциплинарных производств, фактически подтвержденные судебными актами, нарушают принцип независимости адвокатов или создают почву для необоснованного «преследования» наших коллег, которые по каким-то причинам находятся в конфронтации с органами адвокатского самоуправления. Уверен, что советам адвокатских палат есть чем заниматься помимо игры в «кошки-мышки». А потому хочется высказаться в защиту занятой судами позиции, признавшими, что профессиональный долг адвоката – выше воли доверителя, и иным способом, кроме как эффективного реагирования на допускаемые адвокатами нарушения этических принципов, просто не имеется.
Как указал суд апелляционной инстанции, законность решения совета адвокатской палаты обусловлена тем, что дисциплинарное производство велось до момента отзыва доверителем жалобы, а Кодекс профессиональной этики адвоката определяет, что отзыв жалобы… возможен до принятия решения Советом и может повлечь прекращение дисциплинарного производства на основании решения Совета по заключению Квалификационной комиссии. Обязанность прекращения дисциплинарного производства указанным кодексом не предусмотрена.
Согласно п. 1 ст. 4 и п. 2 ст. 5 Кодекса профессиональной этики адвоката, адвокаты при всех обстоятельствах должны сохранять честь и достоинство, присущие их профессии. Адвокат должен избегать действий, направленных к подрыву доверия.
Эти положения, на наш взгляд, определяют публично-правовые требования к адвокату, несмотря на то, что в таком аспекте статус адвоката не определен в ст. 2 Федерального закона от 31 мая 2002 № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации». Это и понятно, если учесть природу отношений адвоката с доверителем, основанную на заключенном соглашении об оказании правовой помощи, имеющем частноправовую природу. Поэтому ст. 2 Федерального закона от 31 мая 2002 № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» определяет в наиболее общем виде основы правосубъектности адвоката при осуществлении им адвокатской деятельности, т.е. при надлежащем выполнении им обязанностей согласно условиям заключенного с доверителем соглашения. Однако публичные отношения, вытекающие из предписаний п. 1 ст. 4 и п. 2 ст. 5 Кодекса профессиональной этики адвоката, не могут охватываться условиями соглашения об оказании правовой помощи.
Базис публично-правового статуса адвоката связан с местом и ролью адвокатуры, определяемых согласно ст. 3 Федерального закона от 31 мая 2002 № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» через категории профессионального сообщества и институт гражданского общества, действующей на основе принципов законности, независимости, самоуправления, корпоративности, а также принципа равноправия адвокатов.
Невозможно адвокату надлежащим образом оказывать правовую помощь доверителю в условиях противопоставления адвокатом себя принципу корпоративности, если адвокатом не сохраняется честь и достоинство, присущие профессии, как это предписано самим адвокатским сообществом в 5 Кодексе профессиональной этики адвоката. От этого страдает весь институт адвокатуры, подрывается доверие к основам ее самоуправления и независимости.
Поэтому, выявленный и подтвержденный заключением квалификационной комиссии дисциплинарный проступок адвоката должен являться предметом оценки профессионального сообщества, независимо от того, отпали ли основания, послужившие мотивом к возбуждению дисциплинарного производства.
Напротив, запрет адвокату действовать вопреки законным интересам доверителя, оказывать ему юридическую помощь, руководствуясь соображениями собственной выгоды, безнравственными интересами или находясь под воздействием давления извне, установленный п.п. 1 п. 1 ст. 9 Кодекса профессиональной этики адвоката, во многом имеет часто-правовую природу. Нарушение этого запрета дисциплинарной практикой толкуется как нарушение обязанностей перед доверителем. Соответственно, при провозглашаемом равенстве участников частноправовых отношений, доверитель и адвокат вправе самостоятельно урегулировать возникшие разногласия. Тем более что вопрос о нарушении адвокатом рассматриваемого запрета, основан на субъективной оценке самого адвоката и его доверителя. А независимость адвоката является гарантией против того, чтобы адвокатское сообщество давало оценку правильности выбранных средств и способов защиты доверителя. Тем более в условиях, когда сам адвокат не является субъектом, выносящим итоговое решение по делу заявителя, а является лишь проводником, глашатаем своего доверителя от имени закона перед судом и иными государственными органами. «Два юриста – три мнения», ? гласит известная поговорка.
Установить же безнравственный интерес адвоката или соображения собственной выгоды возможно только в установленной процессуальной форме, поскольку эти запреты по существу своему связаны с умышленным причинением, как правило, имущественного вреда доверителю, что вполне квалифицируется как совершение преступления. Соответственно, до момента подтверждения вины адвоката в совершении таких действий, вряд ли обосновано утверждать о нарушении запрета из п.п. 1 п. 1 ст. 9 Кодекса профессиональной этики адвоката.
Поэтому при решении вопроса о наличии либо отсутствии обязанности адвокатских палат прекращать дисциплинарные производства при отзыве доверителем жалобы на адвоката, необходимо учитывать характер конкретного нарушения. Здесь уместна аналогия: заглаженный вред не свидетельствует об отсутствии преступления, вместе с тем не всякий ущерб является априори преступным. Очевидно, что публичные интересы адвокатуры – выше частных интересов конкретного адвоката и воли его доверителя, установить достоверность которой зачастую просто невозможно.
Не хочется рассуждать о том, что чрезмерные полномочия адвокатских палат по возбуждению и рассмотрению дисциплинарных производств, фактически подтвержденные судебными актами, нарушают принцип независимости адвокатов или создают почву для необоснованного «преследования» наших коллег, которые по каким-то причинам находятся в конфронтации с органами адвокатского самоуправления. Уверен, что советам адвокатских палат есть чем заниматься помимо игры в «кошки-мышки». А потому хочется высказаться в защиту занятой судами позиции, признавшими, что профессиональный долг адвоката – выше воли доверителя, и иным способом, кроме как эффективного реагирования на допускаемые адвокатами нарушения этических принципов, просто не имеется.
Как указал суд апелляционной инстанции, законность решения совета адвокатской палаты обусловлена тем, что дисциплинарное производство велось до момента отзыва доверителем жалобы, а Кодекс профессиональной этики адвоката определяет, что отзыв жалобы… возможен до принятия решения Советом и может повлечь прекращение дисциплинарного производства на основании решения Совета по заключению Квалификационной комиссии. Обязанность прекращения дисциплинарного производства указанным кодексом не предусмотрена.
Согласно п. 1 ст. 4 и п. 2 ст. 5 Кодекса профессиональной этики адвоката, адвокаты при всех обстоятельствах должны сохранять честь и достоинство, присущие их профессии. Адвокат должен избегать действий, направленных к подрыву доверия.
Эти положения, на наш взгляд, определяют публично-правовые требования к адвокату, несмотря на то, что в таком аспекте статус адвоката не определен в ст. 2 Федерального закона от 31 мая 2002 № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации». Это и понятно, если учесть природу отношений адвоката с доверителем, основанную на заключенном соглашении об оказании правовой помощи, имеющем частноправовую природу. Поэтому ст. 2 Федерального закона от 31 мая 2002 № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» определяет в наиболее общем виде основы правосубъектности адвоката при осуществлении им адвокатской деятельности, т.е. при надлежащем выполнении им обязанностей согласно условиям заключенного с доверителем соглашения. Однако публичные отношения, вытекающие из предписаний п. 1 ст. 4 и п. 2 ст. 5 Кодекса профессиональной этики адвоката, не могут охватываться условиями соглашения об оказании правовой помощи.
Базис публично-правового статуса адвоката связан с местом и ролью адвокатуры, определяемых согласно ст. 3 Федерального закона от 31 мая 2002 № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации» через категории профессионального сообщества и институт гражданского общества, действующей на основе принципов законности, независимости, самоуправления, корпоративности, а также принципа равноправия адвокатов.
Невозможно адвокату надлежащим образом оказывать правовую помощь доверителю в условиях противопоставления адвокатом себя принципу корпоративности, если адвокатом не сохраняется честь и достоинство, присущие профессии, как это предписано самим адвокатским сообществом в 5 Кодексе профессиональной этики адвоката. От этого страдает весь институт адвокатуры, подрывается доверие к основам ее самоуправления и независимости.
Поэтому, выявленный и подтвержденный заключением квалификационной комиссии дисциплинарный проступок адвоката должен являться предметом оценки профессионального сообщества, независимо от того, отпали ли основания, послужившие мотивом к возбуждению дисциплинарного производства.
Напротив, запрет адвокату действовать вопреки законным интересам доверителя, оказывать ему юридическую помощь, руководствуясь соображениями собственной выгоды, безнравственными интересами или находясь под воздействием давления извне, установленный п.п. 1 п. 1 ст. 9 Кодекса профессиональной этики адвоката, во многом имеет часто-правовую природу. Нарушение этого запрета дисциплинарной практикой толкуется как нарушение обязанностей перед доверителем. Соответственно, при провозглашаемом равенстве участников частноправовых отношений, доверитель и адвокат вправе самостоятельно урегулировать возникшие разногласия. Тем более что вопрос о нарушении адвокатом рассматриваемого запрета, основан на субъективной оценке самого адвоката и его доверителя. А независимость адвоката является гарантией против того, чтобы адвокатское сообщество давало оценку правильности выбранных средств и способов защиты доверителя. Тем более в условиях, когда сам адвокат не является субъектом, выносящим итоговое решение по делу заявителя, а является лишь проводником, глашатаем своего доверителя от имени закона перед судом и иными государственными органами. «Два юриста – три мнения», ? гласит известная поговорка.
Установить же безнравственный интерес адвоката или соображения собственной выгоды возможно только в установленной процессуальной форме, поскольку эти запреты по существу своему связаны с умышленным причинением, как правило, имущественного вреда доверителю, что вполне квалифицируется как совершение преступления. Соответственно, до момента подтверждения вины адвоката в совершении таких действий, вряд ли обосновано утверждать о нарушении запрета из п.п. 1 п. 1 ст. 9 Кодекса профессиональной этики адвоката.
Поэтому при решении вопроса о наличии либо отсутствии обязанности адвокатских палат прекращать дисциплинарные производства при отзыве доверителем жалобы на адвоката, необходимо учитывать характер конкретного нарушения. Здесь уместна аналогия: заглаженный вред не свидетельствует об отсутствии преступления, вместе с тем не всякий ущерб является априори преступным. Очевидно, что публичные интересы адвокатуры – выше частных интересов конкретного адвоката и воли его доверителя, установить достоверность которой зачастую просто невозможно.
1 комментарий