Алексей Пелевин →  Поправки в УПК. Изменят ли они апелляцию, кассацию и надзор?

Проект федерального закона «О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации и признании утратившими силу отдельных законодательных актов (положений законодательных актов) Российской Федерации», который Президент РФ направил в Думу 7 июля 2010 года, — без преувеличения один из самых ожидаемых и востребованных законопроектов. Причем как со стороны юридического сообщества, так и многих миллионов российских граждан.

Ведь в поправках речь идет о введении апелляции, реформировании кассации и ограничении надзорного производства в уголовном процессе. И надо отдать должное Дмитрию Медведеву, который инициировал этот долгожданный законопроект.

Но оправдаются ли ожидания? Действительно ли будет радикально изменена структура судов общей юрисдикции и дела станут реально рассматривать во всех инстанциях? Анализ текста законопроекта, к большому сожалению, не позволяет дать утвердительный ответ. Хотя изменения назрели давно.

Чтобы понять необходимость введения апелляции и реформирования кассации в уголовном процессе, понадобилось 20 лет

Необходимость изменения как кассационной стадии, которая в силу конвейерного принципа работы давно превратилась в профанацию, так и надзорной стадии, не соответствующей множеству процессуальных принципов, обсуждается уже много лет. И только на двадцатом году реформирования судебной системы, признано, наконец, что кассационное и надзорное производство в России (о чем неоднократно заявлял ЕСПЧ) не является эффективной защитой прав граждан в уголовном процессе.

Как готовили широкую общественность к появлению данного законопроекта, что нам хотели внушить на этом этапе его прохождения?

Глава думского комитета утверждает, что в уголовном судопроизводстве все «наперепутано», а судья ВС РФ говорит лишь о корректировке контрольных судебных стадий

Информационное сопровождение законопроекта № 402468-5 началось за месяц до его внесения Президентом в Госдуму. 7 июня 2010 года в стенах нижней палаты парламента состоялся круглый стол на тему: «Уголовно-процессуальное законодательство и правоприменительная практика: состояние и направления модернизации».

Участник круглого стола судья ВС РФ Петр Кондратов в своем выступлении многозначительно подчеркнул, что «Верховный Суд Российской Федерации подготовил законопроект, смысл которого – в введении апелляции, реформировании кассации, ограничении надзорного производства». Это было названо корректировкой, оптимизацией контрольных судебных стадий.
А глава думского комитета по гражданскому, уголовному, арбитражному и процессуальному законодательству Павел Крашенинников, комментируя позже законопроект, поступивший в Госдуму, заявил, что президент фактически «наводит порядок в уголовном судопроизводстве», где «все у нас там наперепутано» …

Что же у нас оказалось «наперепутанным» и какая корректировка ждет контрольные судебные стадии?

На самом ли деле существующие процессуальные механизмы и сложившиеся практики в судебной деятельности будут пересмотрены?

Первое впечатление от знакомства с законопроектом (его текст можно прочитать здесь ) сводится к следующему:

— вводится апелляционная стадия рассмотрения для всех уголовных дел, а не только для дел, рассмотренных мировым судьями, что автоматически повышает объем процессуальных гарантий;
-устраняется надзорная стадия, которая вызывала много вопросов, и нареканий, в том числе со стороны ЕСПЧ (надзор остается за президиумом ВС РФ, который будет носить экстраординарный характер);
— вводится кассационная стадия, в рамках которой заявитель может ходатайствовать о проверке уже вступившего в силу приговора, либо иного судебного решения по уголовному делу, на нарушения закона, не затрагивая вопросы фактической стороны дела;

Однако при более внимательном изучении законопроекта о проверочных инстанциях в уголовном процессе, становится очевидным, что он предполагает сохранение существующих процессуальных механизмов, и не нацелен на реальный пересмотр сложившихся практик в судебной деятельности. Под измененными названиями преподносится содержание, ранее многократно раскритикованное. И оно своими корнями уходит в советскую юстицию.

В связи с этим совершим небольшой экскурс в прошлое.

Российский уголовный процесс как реликт советских правовых традиций

Дело в том, что в свое время при формировании советской правовой традиции произошло смешение понятийных конструкций, относящихся в первую очередь к процессуальной деятельности. Устоявшаяся в юриспруденции терминология наполнялась специфическим содержанием. Например, что представлял собой институт советской кассации?

По объему вопросов, которые рассматривались в ходе судебного разбирательства, она была равна апелляции. То есть приговор рассматривался и на предмет его соответствия закону и на предмет правильности установления фактических обстоятельств дела, плюс широкие полномочия суда, не ограниченного доводами жалоб.

Однако процедура была сокращенная, повторного исследования доказательств не производилось (очевидно, это делалось для удобства обвинения). В сущности, рассмотрение факта без исследования доказательств означает внеправовой характер всех отмен по основанию неверного установления фактических обстоятельств дела, которые были совершены за период существования данного института.

Предполагает ли законопроект № 402468-5 движение вперед в этом направлении или уголовный процесс останется реликтом советской эпохи, который устоял в период 20-летней реформы судов общей юрисдикции?

На мой взгляд, «корректировки» контрольных судебных стадий с принятием закона в такой редакции не произойдет.

«Кабинетная» кассация: решение по 95 процентам дел принимается до судебного заседания

Подтверждением этого является сохранение в новом законопроекте до мельчайших деталей прежнего порядка советского кассационного производства.

Основным признаком «советской кассации» было то, что реально дело в судебном заседании не рассматривалось. Само заседание судебной коллегии было кульминацией кабинетного исследования документов. Система разбирательства была устроена таким образом, что окончательное решение в 95 % случаев принималось (и сейчас принимается) до начала судебного заседания. И что-либо изменить в самом заседании становилось крайне сложно.

Замысел института советской кассации сводился к формальному исполнению права на обжалование с полным контролем судопроизводства со стороны судебной и партийной бюрократии. Для того чтобы разрушить эту модель, в первую очередь необходимо пересмотреть организационное устройство системы судов общей юрисдикции.

Без изменения структуры судов общей юрисдикции в деятельности проверочных инстанций все останется по-старому

Деятельность проверочных инстанций — это не просто процессуальный механизм, а следствие организационного устройства судебной системы. И эффективной будет только та реформа, которая поставит вопрос об изменении структуры судов общей юрисдикции. Сегодня все решения, отличающиеся от устоявшейся практики, проходят согласование с заместителем председателя областного (краевого) суда, возглавляющего уголовную коллегию. То есть судья ограничен в реализации своих полномочий.

Нет оснований полагать, что если законопроект № 402468-5 будет принят, то эта практика изменится. Если посмотреть на нормы законопроекта, то можно увидеть, что они во многом воспроизводят сложившееся процессуальное законодательство, лишь заменив слово «кассация» на слово «апелляция». Основная реакция судьи после ознакомления с положениями такого закона – «а, ну так все осталось, как и раньше».

«Ограничение» надзорного производства: реальность или очередная декларация?

Новый законопроект не решает одну серьезную проблему. А именно: форма проверочной стадии для всех судей означает только название инстанции, то есть, кассация понимается ими как рассмотрение в областном или приравненном к нему суде. Содержание же этой деятельности определяется сложившимися традициями, устоявшимися практиками. В том случае если закон не меняет эти традиции, то и нельзя говорить о реформе.

Если уж вести речь о создании апелляции, то за образец следует брать сложившийся порядок апелляционного рассмотрения в районных судах, максимально близкий к повторному разбирательству по существу, а не сомнительный институт советской кассации.

Что касается «ограничения надзорного производства», то это не больше, чем декларация. Почему я так считаю?

Чем может оказаться на деле «реформированная» кассация

Чтобы действительно ограничить надзорное производство, следовало ввести правило, согласно которому подача кассационной жалобы влечет рассмотрение в судебном заседании. Ан, нет, полностью сохранен порядок предварительного непубличного (в тиши кабинета) рассмотрения жалобы на предмет ее состоятельности.

Это красноречиво свидетельствует о сохранении всех принципов надзорного производства под новым названием «реформированной кассации». Вместо создания новой инстанции с соответствующим назначением судей, сохранена роль президиума, в который входит руководство суда и некоторые судьи.

Это позволяет прогнозировать сохранение всех отрицательных черт надзорного производства, перешедших на кассацию: произвольность в принятии решений, акцент на административный контроль за судьями, а не на разбирательство дела по существу. То есть, по большому счету предпосылок к созданию полноценной третьей инстанции законопроектом не создано.

И главное, сохранение прежних широких полномочий президиумов — это сохранение идеального коррупционного механизма.

Нужен ли заместитель председателя суда как лицо процессуальное?

Что, на мой взгляд, нужно предпринять в системе судов общей юрисдикции?

Крайне необходим, по примеру арбитражной системы, фактический территориальный разрыв между второй и третьей инстанциями.

Нет никакой необходимости в сохранении трехсоставных судов. Апелляционный порядок предполагает полноценное судебное разбирательство, для этого достаточно одного судьи. Тем самым без потери качества решится вопрос кадрового обеспечения для реализации закона.

Следует изменить ритм, в котором работают областные суды. Назначение каждого дела должно быть индивидуально. А не так как сейчас — все скопом назначается на одно время, и начинается «прогон» дел.

Необходимо пересмотреть должность заместителя председателя краевого (областного) суда, вплоть до устранения процессуальной составляющей этой должности. Он должен представлять судебный орган, а не присматривать за судьями.

Ну, и, наконец, основание подачи жалобы нуждается в конкретизации. Это позволит исключить рассмотрение необоснованных, юридически безграмотных жалоб.

Смена вывесок в законодательстве – все еще только начинается…

Можно говорить о возникновении в росийском законодательстве самостоятельного феномена – «пустые законы», которые активно используют смену вывесок, но избегают пересмотра сложившихся отношений. Судите сами.

17 июля 2009 года председатель Госдумы Борис Грызлов назвал весеннюю сессию парламента «исключительно трудоемкой». Так, если Дума четвертого созыва принимала в среднем по 137 законов за сессию, то депутаты пятого созыва приняли и одобрили 220 законов. Большими числами оперировал и заместитель спикера Олег Морозов, озвучивая предварительные итоги весенней сессии 2010 года: на 38 заседаниях принято три ФКЗ, 141 федеральный закон, 12 законопроектов приняты во втором чтении, 105 — в первом, 203 — отклонены. Всего в ГД на рассмотрении находится 1462 законопроекта…

Что стоит за этим «парадом цифр», широковещательной трансляцией количественных показателей?

Сегодня уже можно констатировать, что центр тяжести законодательной деятельности Госдумы со временем заметно смещается собственно на сам процесс — при определенном безразличии к его результатам. Законопроект «О полиции», который сейчас обсуждается, — наглядное тому подтверждение. Меняется лишь вывеска, а по сути по большей части все остается по-прежнему.

При этом настойчивость, с которым народные избранники пытаются акцентировать внимание электората, прежде всего, на возрастающем числе принятых или одобренных законов, на мой взгляд, косвенно свидетельствует, что законотворческая деятельность в России становится довольно эффективным рычагом воздействия на общественное мнение.

Законотворчество во многих случаях рассматривается не как процесс создания общеобязательных, конкретных нормативных предписаний, а как возможность отвлечь внимание общества от поиска цивилизованных, правовых решений наболевших проблем.

Для зомбирования массового сознания законодатели используют определенные технологии, позволяющие манипулировать ожиданиями граждан.

Как даются установки на положительное восприятие россиянами законодательной инициативы

Одна из характерных особенностей подобного «парламентского стиля» — создание вокруг предлагаемого законопроекта ощущения новизны, реформаторства. В ход идет гипнотизирующая стилистика — «новый закон», «новая редакция статьи», «новации» и т.д. Организуются круглые столы и научно-практические конференции, на которых в одобрительном тоне обсуждаются исключительно общие принципы и декларации документа и формируются установки на положительное восприятие публикой законодательной инициативы.

И хотя непредвзятый сравнительный анализ того или иного проекта нередко свидетельствует, что под видом нового закона воспроизводятся уже сложившиеся отношения — без какого-либо их существенного пересмотра, часть общества уже заведомо настроена воспринимать законопроект как скорую гарантию изменений правовых реалий к лучшему.

Чем особенно опасна эта тенденция?

Декларации вытесняют конкретные императивные нормы

Стремление к созданию и расширению подзаконных актов, ведомственных распоряжений, инструкций, положений «о порядке применения…» при обязательном их характере фактически создает ситуацию, когда сам закон как конкретное правило для исполнения создается за рамками публичной законодательной процедуры.

Публично дозволено обсуждать только общие принципы и декларации. Реально действующие нормы создаются не «здесь и сейчас», а потом и непублично — в рамках процедуры, недоступной общественному мнению.

Таким образом, имеет место трансформация законодательной деятельности в России.

Общественное мнение все еще рассматривает процесс законотворчества как работающий механизм, и поэтому с большим вниманием относится к выдвигаемым законопроектам. Однако в силу указанных манипуляций сам законодательный процесс приобретает черты мистификации. В рамках тех формулировок и норм, которые предлагаются, все меньше остается места для реального содержания.