Антон Михайлов → Юридическая догматика и самостоятельность мышления юристов

Теория права

Духовный «отец-основатель» концептуальной юриспруденции Р. Иеринг в лекции 1868 г. «Является ли юриспруденция наукой?» утверждал, что догматика составляет центральную часть юридической науки, состоящей из философии права, истории права и догмы права. Юридическую догматику Р. Иеринг определяет как «научное описание всего опыта и фактов, которое включает и современный, высший и последний, уровень нашего знания и опыта права, организованный для практического использования». Именно организующая роль юридической догматики позволяет, по Иерингу, максимально дистанцироваться от опасности внутренней зависимости от «мертвой буквы закона», которая ведет к тому, что ученая юриспруденция становится «безжизненной частью машины права, лишенной всякой воли». Принципиально важно обратить внимание на то, что в континентальной юриспруденции XIX столетия юридическая догматика виделась центральным достоянием правовой доктрины, и ее уровень развития определял и прогресс профессионального юридического знания, способность доктрины утверждать свою интеллектуальную состоятельность и, в конечном итоге, стоять в авангарде развития национальной правовой системы.
Вот что пишут немецкие компаративисты К. Цвайгерт и Х. Кётц.
«Поколение юристов после 1918 года начало изучать исторический аспект права, все более сокращающийся в объеме. Акцент делался на преподавании догматики и толковании позитивного немецкого права, а также судебной практике, что значительно улучшало качество обучения. Изучение лишь национального позитивного материала ограничивало представление о всей полноте и многообразии возможностей, которыми располагает юрист для решения почти любой правовой проблемы. В результате у юристов этого поколения не развивались чувство личной ответственности, критический подход к праву. В целом позитивистская школа породила высококлассных специалистов по юридической технике, неспособных к самостоятельному мышлению. Духовная нищета привела это поколение к сотрудничеству с националистами. Не обладая высокими духовными ценностями, они ничего не смогли противопоставить национал-социализму».
Кто прав? Или они о совсем разном говорят?

юридическая догматика, юридическое мышление

10 комментариев

По моему они говорят о разном. Если Р. Иеринг понимает под догмой философию, историю, догму права, то Цвайгерт и Кетц, понимая догму, не выходят за «пределы… положительного правового материала». Притом Р. Иеринг, как писал Ф.В. Тарановский, «сознавал неизбежность догматизации периодов (при смене правовых систем), но в то же время прекрасно понимал, что за видимой формально-юридической „РЕВОЛЮЦИЕЙ“ скрывается непрерывная „ЭВОЛЮЦИЯ“ социальная». Не думаю, что у Х.Кетца и К. Цвайгерта могли возникнуть подобные идеи. Все таки в разное время жили.

Глеб, Р. Иеринг, вслед за основателем позитивной философии права Г. Гуго, различал догматическую, историческую и философскую перспективы в изучении положительного права. Г. Гуго выделял три аспекта права: практический, философский и исторический. Так и здесь Иеринг акцентирует практическую цель юридической догматики. То, что пишет Ф.В. Тарановский понятно и верно, но это несколько о другом. Понятно, что догму римского права Иеринг выстраивает через историю его духа, что пытается держать в голове социальный план, но в догму права историко-социальные моменты не входят. Цитата Тарановского из «Энциклопедии права»?

Вопрос, думается, не праздный. Пока точного ответа нет на вопрос. Есть предположения.
1. Вообще для иеринга до его писем инкогнито и третьего тома «Духа...» самостоятельность мышления юристов — в юридическом методе, который раскрывается в пар. 37 — 41 «Духа...», которые озаглавлены «Юридическая техника. Когда Цвайгерт и Кётц пишут, что образование юристов в Германии ограничили юридической техникой, это может выглядеть вполне закономерно с т. зр. Савиньи, Пухты, Иеринга, если мыслить юридически — мыслить понятиями, а юридическая техника и учит созданию понятий, логически операциям с ними, то получается, что развивать способности в юридической технике юристов — значит развивать юридическое мышление, развивать его отличность от иных типов профессионального мышления, то, что отличает юриста от обывателя, по мнению Иеринга образца 1858г. Поэтому развитие юридической техники в юридическом образовании — есть развитие самостоятельности профессионального юридического мышления. И тогда у нас получается достаточно дикое противоречие с тем, о чем пишут немецкие компаративисты. Потом ведь „духовная нищета“ и способность к критическому мышлению — не одно и то же. Я бы вообще пока за рамками разговора оставил все обвинения юспозитивизма в расцвете национал-социализма. Думаю, об этом хорошо написано у Туманова и Грязина.
2. Возможно, произошло следующее. Если допустимо провести параллель с Францией. До кодификации доктрина развивалась, а в 40-70-е гг. XIX столетия, после кодификации несколько десятилетий господствовала школа экзегезы, которая только толковала параграфы Code Napoleon. Мы знаем, что Иеринг писал до немецкой кодификации, а то поколение юристов, о которых пишут немецкие компаративисты, как раз имело дело уже с кодифицированным законодательством. Возможно, Иеринг видел развитие догматики, понимаемой именно как „высшей юриспруденции“, которая способна возвыситься над толкованием и систематизацией материала положительного права, а немецкие компаративисты, скорее всего, указывают на то, что юридическое образование в Германии после 1918г. скатилось к „низшей юриспруденции“, история которой идет еще с глоссаторов и которая ограничивает свою интеллектуальную деятельность лишь толкованием и систематизацией норм, институтов положительного права. И в таком случае Иеринг и немецкие компаративисты, используя слово „догматика“ вкладывают различные значения. Тогда удается избежать противоречия.

Благодарю за разъяснения. К слову, нельзя не сказать о том, что Г. Гуго излагал (хотя и в своей авторской манере, притом более удачной и понятной) идеи кантовского критицизма. Именно Г.Гуго считал, как приверженец истоической школы, что история должна выступить наставницей философии права, хотя данное положение можно подвергнуть довольно серьезной критике. Вообще Гуго, как мне представляется, пытался создать если можно так выразиться, ОТчищенное учение о праве, когда из юридической науки надо было бы «выкинуть» все, что не выходит из источников (такова реализация его историко-систематического метода). (Но это только мнение). Притом я не хочу сказать, что право теряет философские корни, утверждать подобное значит просто заблуждаться. К вопросу о историко-социальных, моментах, хотя больше о последних: а не является ли отсутствие знания о социальных процессах в обществе у Г.Гуго тем, что помешало ему выстроить более полную и качественную систему учения о праве? Думаю, что да.

В качестве реплики. Своеобразно «отпраздновал» юбилей Г. Гуго Карл Генрих Маркс. В 1842 г. был написан «Философский манифест исторической школы права», где достаточно ясно выражена позиция К. Маркса не только в отношении учения Г. Гуго и Ф.К. Савиньи, но и всей догматической юриспруденции. «Историческая школа сделала изучение источников своим лозунгом, свое пристрастие к источникам она довела до крайности, – она требует от гребца, чтобы он плыл не по реке, а по ее источнику», – напишет К. Маркс в самом начале статьи. Одного этого предложения достаточно, чтобы понять, что основоположники марксизма выступали против абсолютизации правовых текстов, подмены ими реальной социальной действительности. Законы для основоположников марксизма выступают не более чем «сознательными отображениями» жизни людей: в Code Napoleon находит свое юридическое выражение буржуазное общество, «возникшее в XVIII веке и продолжавшее развиваться в XIX веке». Поэтому и «правовые отношения… не могут быть поняты ни из самих себя, ни из так называемого всеобщего развития человеческого духа». Сознание юриста-догматика определяется классиками марксизма как идеологическое: «юрист воображает, что оперирует априорными положениями, а это всего лишь отражения экономических отношений». Поэтому марксизм отрицает фундаментальный тезис концептуальной юриспруденции о внутренне присущей положительному праву способности к саморазвитию, самораскрытию своих внутренних потенций: как «рефлекс» экономических отношений право не имеет своей собственной истории.

Благодарю за Маркса (Очень своевременно, а то я про него совсем забыл). Однако с ним можно и поспорить, особенно в том месте где он говорит о том, что «Гуго ложно толкует своего учителя Канта, полагая, что так как мы не можем познать истину, то логически мы должны не-истинное, раз оно существует, признать за нечто достоверное.» Гуго не стремился толковать Канта, он выработал свою систему взглядов на право (Кант же не был конкретно правоведом). Г. Гуго мыслил «о праве более в духе Канта, нежели сам Кант, которого взгляд на право находится в довольно слабой связи с его общими метафизическими принципами». С другой стороны, что можно взять с Маркса в этом вопросе, если для него «право никогда не могло быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества». Спор сводится к тому, что материалист Маркс (Помня очевидно про критерий демаркации) требует эмпирического подтверждения, а идеалист Гуго (если можно его так назвать) исходит из метафизических представлений о праве у И. Канта.

Нет. Это из статьи «Историческое и методологическое взаимоотношение истории, догмы и политики права». /Журнал Мин. Юстиции март 1907/.

Спасибо. Читал, но внимания не обратил. Хотя содержание этой статьи, в переработанном виде, вошло и в «Энциклопедию». Надо будет сравнить.

Кто о чем, а вшивый о бане. Все-таки вернусь к серьезному обвинительному заключению немецких компаративистов.
Как бы ни пытались Пахман и Гольмстен защищать догму от нападок социологической юриспруденции, все же следует согласиться с тем, что догматика, даже будучи преобразованной в «теоретическую догму» (проект Дж. Бентама и А. Меркеля), не способна нивелировать, сделать излишней философско-правовую перспективу. Здесь, думается, Коркунов ошибался — теория права, выстроенная на гносеологическом идеале философского позитивизма, также не способна покрыть собой всю область юридических исследований и сделать бессмысленной философию права. Поэтому когда немецкие компаративисты обвиняют «юридическую технику» в духовной нищете, то это вопрос не к догматике, юртехнике, это вопрос к самой философии права, к тому процессу вульгаризации учения Гегеля, которое и в числе других факторов привело к формированию весьма экликтичной «доктрины» нацизма. Догматика не может отвечать за философско-правовую ущербность юристов: догматика никогда не занималась идеей права, вопросами его предназначения, социальных функций, ценностно-идейных оснований. Эту роль должна играть философия права, которая в идеале должна рассматриваться, по крайней мере, с двух перспектив: философских категорий и теоретико-правовых понятий. Поэтому, думаю, с «духовной нищетой» на этом можно точку ставить.
Сложнее с критичностью юридического мышления. Понятно, что компаративисты хотят сказать одну простую вещь: необходимо разработки догматики постоянно соотносить с философским планом, историческим, социологическим, сравнительно-правовым, и тогда расширяется кругозор юриста, повышается критичность его «мышления». Но и здесь вопрос остается: достаточно ли качественного осмысления в процессе юридического образования этих перспектив, чтобы юридическое сообщество стало влиятельной силой против политических процессов, которые могут развиваться весьма и весьма стремительно. на мой взгляд, здесь нет никаких гарантий, здесь этого явно недостаточно.
Вообще надо сказать, что представления о юридическом мышлении у Иеринга до 1872г. лежали в той же плоскости, что и у представителей исторической школы. Те, в свою очередь, проводили аналогию между правоведением и математикой, что, как показывает Аннерс, взято из школы Вольфа, его «геометрического метода». Тут влияние классической научной рациональности, гносеологический идеал которой — знание, полученное посредством математической аксиоматики. Здесь есть ratio, здесь еще нет духовного в смысле гуманитарного, герменевтически раскрываемого. Здесь есть убеждение в аксиомах, дедуктивном выводе, демонстрациях вывода. И методологически здесь Иеринг лишь вербализует то, что было не так явственно раскрыто у Пухты. Юридическое мышление связано с переработкой положительного материала, переведением его в такое «агрегатное состояние», которое доступно логическим операциям, посредством которых выстраивается система. Причем, думается, что как Пухта, так и иеринг «схватывают» кое-что у Гегеля и, следуя в общем-то идеалистической философии, считают, что логическое — есть история, очищенная от случайностей. И получается, что цель юридической техники — вскрыть систему ставшего всеобщим права, которая способна самовосрпоизводиться. Из этого стремления к системе потом и последует движение кодификации в Германии. Здесь опять же идейным, мыслительным родоначальников этого стиля мышления выступает немецкий рационализм в лице Вольфа и его учеников. Поэтому нельзя ограничивать вклад школы естественного права, особенно применительнок Германии, только конструктивными разработками, как это у Иоффе, Давида, и др. Рационализм лежит в основании «юридической техники» Иеринга. В этой системе представлений, если вся догма строится на выяснении метафизической идеи, раскрываемой в истории через институты положительного права, действительно, юридическая догматика покрывает собой и философско-правовое знание. Отсюда и рождается, скорее всего, а не только из гносеологических представлений Конта, образ всеобщей теории права. Идея «духа римского права», ведущего прогресс юридического знания, для Конта была всецело в стадии метафизического развития человечества, это сугубо метафизическая философия. Поэтому, думаю, подлинно научную юриспруденцию Иеринг строит совсем не так, как потом Муромцев, Коркунов и Шершеневич, которые писали уже тогда, когда сам Иеринг перешел на позиции социологические утилитаристские позиции. Здесь у нас представление о юридическом мышлении, очень близкое к философскому идеализму. А у последующего поколения юристов догма уже противопоставляется позитивно выстроенной теории и начинает восприниматься как знание формальное, условное, не способное обяснить реальное существо права, как пишет Б.А. Кистяковский. И при такой идеологии в восприятии догмы она и начинает «падать», еще включая процесс кодификации в Германии. И уже в 20 столетии мы имеем практически повсеместно инструментальные представления о догматической юриспруденции, которая как бы отрывается от философской перспективы, уже не видно в ней философских оснований, поскольку 20 век — век идеологий, идеология покрывает философское знание, а догма становится инструментальным знанием.