Дмитрий Романов →  Образ судебной системы в устном творчестве Д.А. Медведева

Дмитрий Медведев, премьер-министр и некогда президент России, очень любит рассуждать о судьях и судебной системе, иногда обогащая этот мир неординарными цитатами. Этот пост — попытка систематизировать ключевые моменты его устного творчества, посвященного российскому суду.

Поводом для подобного анализа стала повышенная активность Медведева в дни завершившегося недавно экономического форума в Давосе, где он дал много интервью западным СМИ, в которых ему случалось произносить реплики, скажем, неоднозначные. Например, в беседе с телеканалом Bloomberg TV глава правительства дал характеристику покойному Сергею Магнитскому, смешав профессиональную деятельность с жизненной философией:

«Он был корпоративным юристом или бухгалтером и отстаивал интересы людей, которые его наняли. Он не борец за правду».

Дальше было интереснее. Швейцарской газете Neue Z?rcher Zeitung тоже удалось выудить из Медведева нетривиальное заявление об истинном происхождении обвинительного уклона в российской судебной системе:

«Когда я занимал пост президента, я много размышлял над тем, почему в 95—97% случаев наши суды выносят обвинительные приговоры. Думаю, это проблема политического и правового сознания. Судьям стыдно оправдать человека и тем самым подставить под сомнение работу, проделанную следственными органами».

Таким образом, по Медведеву, судьи – это такие взрослые дети, чувство стыда затмевает в их головах все рациональное: принцип верховенства закона, судебную практику, туманное личное понятие о справедливости, может быть, даже фактор плотного конверта под свободной мантией (об этом ниже). Для судьи, получается, сказать, что следователь зря старался, все равно, что первокласснику признаться в симпатии девочке за соседней партой – хочется, но что-то стыдно. В общем, как говорил недавно Медведев про следователей (правда, в несколько ином контексте):

«Козлы они».

Если изучить публичную риторику Медведева за последние годы, то можно обнаружить, что мотив психологической зависимости суда от следствия повторяется регулярно:

«У нас на протяжении десятилетий в мыслях у судей была только одна конструкция: любой оправдательный приговор — признак некачественной работы. Судье нужно разорвать собственные представления с представлениями следствия или защиты, он над процессом находится. Я надеюсь, что у нас с каждым годом будет становиться все больше и больше оправдательных приговоров, потому что это абсолютно правильно. Не надо стесняться их выносить, это не признак некачественной работы следствия, это признак другого — судья не постеснялся поставить точку и сказал: „Недостаточно доказательств, чтобы признать виновным“.

Или в такой формулировке:

»Это на самом деле очень важный индикатор отношения самих судей к своим обязанностям. Ведь в чем еще проблема? Она иногда психологическая. Оправдательный приговор – это, по сути, противопоставление позиции суда позиции следствия. И на это судье зачастую пойти довольно сложно. Я не говорю о каких-то там случаях просто преступного влияния на судью, а просто по психологическим, даже по профессиональным, если хотите, по корпоративным соображениям".

Из трех похожих цитат можно сделать два вывода. Во-первых, Медведев говорит об эмоциональной связи судей и следователей как о тенденции, а не об отдельных случаях. Во-вторых, премьер старательно обходит стороной роль прокуратуры в выстроенной им конструкции. Последнее можно объяснить тем, что генпрокурор Юрий Чайка иногда называется человеком Медведева. По крайней мере, комментаторы порой указывают на взаимосвязь их позиций внутри властной группы.

Продолжая изучать образ судебной системы в устной речи Медведева, можно обнаружить и прямые свидетельства существования в России эффективных механизмов манипуляции правосудием:

«Судьи — это не замкнутая корпорация. Мы что не знаем, что судьи взятки берут?»

А также:

«Никакого правового государства не будет, если руководители будут давить на суд. Надо так, чтобы суд был максимально независимым от властей и в то же время абсолютно зависим от общества».

В последней цитате использование различных наречий для указания степени независимости суда от власти и общества – это ключ к пониманию позиции Медведева. Суть ее раскрывается во фрагменте из другого выступления:

«В любом случае у государства должна быть возможность как-то донести свою позицию [до судов]… чтобы судьи понимали, какова позиция государства, это тоже важно, кстати. Это не банальность, это правда».

То есть Медведев допускает конфликт интересов, при котором власть (из более широкого контекста можно извлечь намек, что в первую очередь — исполнительная) и платит судьям зарплату, и транслирует им свое видение того или иного процесса. При этом премьер резко против прямого информирования судей, например, по телефону:

«Судье кому не надо не следует раздавать номер своего мобильного телефона – это первое, и это главное на самом деле. Это же вопрос правовой культуры».

И еще о том же:

«Это [успешная судебная реформа], когда судья, если звонит телефон, не бежит его брать и не говорит: „Хорошо, мы сделаем таким образом…“, а сообщает об этом факте наверх. Нужно вменить это в обязанность судьям. Но сделать это так, чтобы они следовали этой модели, чтобы они не боялись докладывать, что им позвонили».

Поскольку Медведев, хоть иногда и кажется политиком романтичным, все же реалист, к тому же юрист по образованию, он отвергает возможность полностью обезопасить суд от давления. Для его минимизации премьер нашел средство, сначала отвергнув вариант с коррекцией кадрового ресурса:

«Что такое реформа суда? Это выгнать судей? Но суд — это непрерывное производство, значит, отправление правосудия должно происходить каждый день. Выгонять нельзя. Тем более что есть огромное количество людей абсолютно безупречных. Во-вторых, откуда брать других? Поэтому реформа суда — это не увольнение всех судей».

Реформа суда, по крайней мере, один из ее этапов – это спрятать суды туда, где они не будут слишком заметны — в Петербург:

«С учетом размеров нашей страны и определенного набора правовых привычек лучше, если суды находятся где-то отдельно. Меньше соблазнов на них влиять».

Однако, как мы уже выяснили, полностью избавиться от внешнего влияния не только не получится, но и не нужно. В полном вакууме суд останется без жизненно важного знания о «позиции власти». Поэтому приоритет судебной реформы переносится на улучшение репутационных показателей:

«Для нас крайне важно, чтобы суды, касающиеся экономических конфликтов, по возможности проходили в нашей стране. Мы уважаем арбитражный суд в Стокгольме, суды Лондона, Парижа и где-либо еще, но нам было бы крайне важно, чтобы как русские, так и иностранные предприниматели доверяли российской судебной системе».

Если судам удастся вернуть доверие – это станет поворотным моментом в российской истории, слышится в одной из самых грустных цитат Медведева. Если все же нет, то список виновников у прозорливого автора уже готов:

«Суд в нашей стране никогда не пользовался каким-то запредельным уважением. Так было еще при царе-батюшке. […] В таком отношении к суду виноваты все: и государство, и общество, и сам суд».