Поздняков Михаил → Мировая юстиция - мечта, которая не сбывается
Мировая юстиция в сегодняшней России представляет из себя далеко не тот институт, о котором говорилось в Концепции судебной реформы 1991 года. От принципов мировой юстиции — прямой выборности, приближенности к населению, отсутствии централизации, демократических организационных принципов, ориентации на местную власть — в конце концов остались одни красивые слова. Сейчас мировые суды являются лишь рядовым элементом единой федеральной судебной системы.
Мировая юстиция устоялась в виде нижнего подэтажа централизованной судебной системы. В сухом остатке можно наблюдать лишь увеличение численности действующих судей — примерно на 7 000 человек — с частичным возложением на регионы финансовых обязательств по содержанию аппарата судов и надуманной сложностью в кадровой политике, финансировании и отчетности. Нет оснований утверждать, что действующая мировая юстиция – это некая альтернативная модель судоустройства, качественно отличающаяся от федеральной судебной системы. Сравнивать ее федеральными судами, это примерно то же самое, что противопоставлять младший офицерский состав их более высокопоставленным коллегам.
Мировой судья сегодня встроен в карьерную лестницу судебной системы, и его переход на вышестоящую должность рассматривается всеми как нормальное явление. Сохранение незначительных отличий мировых судей от федеральных в виде переназначения, а не пожизненного назначения, меньших социальных гарантий, большей нагрузки и прочего воспринимаются, скорее, как свидетельство специфики их места в судебной иерархии.
В чем причина? Если не обращать внимание на идею о злом умысле, направленном на уничтожение мировой юстиции, то она, эта причина, скорее всего, в том, что вдохновители и разработчики постсоветской судебной реформы допустили ошибку. Она отрицали объективные закономерности жизни общества, которые нельзя обнулить со сменой политического режима.
Нечеткость в понимании назначения мировой юстиции привела к тому, что к моменту практической реализации не было каких-либо четких аргументов, для чего она нужна. Были ожидания и мечты, а в их основе — убежденность в том, что достаточно вернуться к опыту реформы 1864 года, и все наладится само собой. Этот тезис дал обильные всходы. Возникла идеализация того периода, которая, будучи соединенной с желанием провести демонстративный разрыв с недавним советским прошлым, привело к явным заблуждениям. Не обратили внимание на то, что мировая юстиция, как любой иной процессуальный институт — это в первую очередь социальная технология, которая действует в определенных исторических условиях.
Разрыв с советским прошлым, кстати, был ложным. Дело в том, что судебная система тогда была ничем иным, как результатом эволюции (или деволюции) мировой юстиции. Об этом не принято говорить, но создание советских народных судов базировалось на модели мировой юстиции Российской Империи. Формально это не так: пункт 1 Декрета о суде № 1 упразднил всех доныне существовавшие судебные учреждения. Однако фактичесчки советская модель народного суда представляла собою кальку с мировой юстиции по Уставам 1864 года. Был заимствован принцип выборности судей и отрицалась необходимость наличия юридического образования.
Одним из первых процессуальных документов была инструкция Народного комиссариата юстиции РСФСР от 23 июля 1918 года, где были подробно изложены вопросы, связанные с устройством судебной системы. Предусматривалось наличие Совета народных судей с правом рассматривать жалобы на решения народных судей, что является прямым аналогом Съезда мировых судей по Уставам 1864 года. Поскольку народный суд обладал наивысшей легитимностью, был введен запрет на апелляцию. Допускалось лишь обжалование по формальным нарушениям – классическая кассация.
Вся эволюция советских судов была сложным притиранием и встраиванием этого института в политическую систему. Нельзя сказать, что этот процесс был простым, достаточно вспомнить стабильные 10% оправдательных приговоров в неоднозначные 30-е годы. Прокуратура и партийная вертикаль были активными игроками против стихии народного суда. Возможно даже, что не самое престижное место судов в советской системе власти — это эхо того конфликта. Но основной эффект принесла профессионализация судебной деятельности. В 1960-е годы дошло до системной работы над тем, чтобы судьи получали высшее юридическое образование. На уровень 80-90% высшего образования среди судей вышли в 70-е годы, правда 100% по СССР так и не достигли.
В лице советской судебной системы перед нами — ценный эксперимент. Он масштабен, проходил на всей территории страны долгие десятилетия, все постулаты о народном характере суда были неприкосновенны, отказаться или отменить их было невозможно. Но, тем не менее, постоянно искали баланс между декларациями и потребностями государственной машины. За 70 лет советской власти суды прошли большой путь от общественных сходов до профессиональной структуры, прочно встроенной в систему госвласти. И к моменту судебной реформы 1990-х остались лишь реликты в виде псевдовыборности, спорного института народных заседателей, приставке «народный» и прочего. Все сущностные характеристики мировой юстиции исчезли. Последние следы были затерты уже в постсоветский период. Произошел переход от псевдовыборности к назначению, постепенно устранили народных заседателей, ушла в прошлое обязательная отчетность перед населением и встречи с гражданами, активно шло нарастание специализации и формирование особого статуса судьи.
Тем не менее, сегодня стало нормой сравнивать современную мировую юстицию с аналогичным институтом периода Российской Империи. Классикой стала фраза, произнесенная авторами комментария к ст. 28 Федерального конституционного закона «О судебной системе Российской Федерации» (под ред. В.И. Радченко, В.П. Кашепова. М. 1998):
Эта фраза проникла в головы и размножилась на страницах газет и в интернете (напр. см. здесь, здесь, здесь, здесь).
Но своеобразная передача эстафеты в виде нарастания профессионализации судебной деятельности от советского к постсоветскому периоду свидетельствует о том, что перед нами – объективная закономерность, а не произвол законодателя или отдельных должностных лиц. Уход от непрофессионального выборного судьи, что и есть сердце мировой юстиции, к профессиональной судебной системе, плотно встроенной в государственную вертикаль, был естественным процессом в эволюции современного государства, хотя можно, конечно, и попытаться встать на точку зрения, мол, это был бунт злой и всепобеждающей советской номенклатуры. Да и мировой опыт свидетельствует о повсеместном отказе от принципов народного представительства в судебной деятельности. Тотально побеждает судья — профессиональный юрист, интегрированный в систему государственной власти. Никакой уникальности в российской ситуации нет.
Факт профессионализации судебной деятельности прекрасно иллюстрируется созданием административных судов, Суда по интеллектуальным правам, постоянным углублением специализации судей. И никто не осмелится утверждать, что профессионализация это плохо. Напротив, на повестке дня стоит еще все более глубокая специализация, что в сочетании с новыми технологиями и назревшим отказом от прикрепления судьи к конкретному суду приведет к качественному скачку.
В отечественной истории от мировой юстиции отказались трижды. Первый раз в 1889 году, когда пришли к выводу о нецелесообразности шага, сделанного в 1864 году. Второй раз этот институт был изжит всем ходом становления унитарного, по сути, советского государства. Третий раз отрицание мировой юстиции произошло уже на наших глазах.
Но никто не поставил вопрос, почему постоянно происходит отторжение мировой юстиции. На мой взгляд, главной и значимой для нас — в плане исторического опыта — причиной является нарастание сложности общества, в котором нет места непрофессиональным институтам. Побеждает специализация, а институтам народной демократии при всем их очаровании, увы, остается место только на страницах учебников истории.
Эти выводы лежат на поверхности, а потому стоит только гадать, чем руководствовались разработчики судебной реформы. Ведь к моменту очередной, уже третьей по счету, попытки выстраивания мировой юстиции, было накоплено достаточно опыта. Эксперимент дважды не удался. По всем правилам научного знания можно считать, что результат установлен и известен, и не стоит в третий раз проводить дорогостоящие исследования. Но, несмотря на это, он состоялся. В чем причина такой упертости? Может быть, в том, что когда-то красивая легенда о мировой юстиции очаровала тех, кто о ней читал. Прошли годы, читатели выросли, состарились, но не расстались со своими юношескими убеждениями. Достигли должностей и званий и, несмотря на массу аргументов против, настаивают на своем.
Автор — Михаил Поздняков, научный сотрудник Института проблем правоприменения
P.S. Представленная точка зрения является лишь личным мнением автора
Мировая юстиция устоялась в виде нижнего подэтажа централизованной судебной системы. В сухом остатке можно наблюдать лишь увеличение численности действующих судей — примерно на 7 000 человек — с частичным возложением на регионы финансовых обязательств по содержанию аппарата судов и надуманной сложностью в кадровой политике, финансировании и отчетности. Нет оснований утверждать, что действующая мировая юстиция – это некая альтернативная модель судоустройства, качественно отличающаяся от федеральной судебной системы. Сравнивать ее федеральными судами, это примерно то же самое, что противопоставлять младший офицерский состав их более высокопоставленным коллегам.
Мировой судья сегодня встроен в карьерную лестницу судебной системы, и его переход на вышестоящую должность рассматривается всеми как нормальное явление. Сохранение незначительных отличий мировых судей от федеральных в виде переназначения, а не пожизненного назначения, меньших социальных гарантий, большей нагрузки и прочего воспринимаются, скорее, как свидетельство специфики их места в судебной иерархии.
В чем причина? Если не обращать внимание на идею о злом умысле, направленном на уничтожение мировой юстиции, то она, эта причина, скорее всего, в том, что вдохновители и разработчики постсоветской судебной реформы допустили ошибку. Она отрицали объективные закономерности жизни общества, которые нельзя обнулить со сменой политического режима.
Нечеткость в понимании назначения мировой юстиции привела к тому, что к моменту практической реализации не было каких-либо четких аргументов, для чего она нужна. Были ожидания и мечты, а в их основе — убежденность в том, что достаточно вернуться к опыту реформы 1864 года, и все наладится само собой. Этот тезис дал обильные всходы. Возникла идеализация того периода, которая, будучи соединенной с желанием провести демонстративный разрыв с недавним советским прошлым, привело к явным заблуждениям. Не обратили внимание на то, что мировая юстиция, как любой иной процессуальный институт — это в первую очередь социальная технология, которая действует в определенных исторических условиях.
Разрыв с советским прошлым, кстати, был ложным. Дело в том, что судебная система тогда была ничем иным, как результатом эволюции (или деволюции) мировой юстиции. Об этом не принято говорить, но создание советских народных судов базировалось на модели мировой юстиции Российской Империи. Формально это не так: пункт 1 Декрета о суде № 1 упразднил всех доныне существовавшие судебные учреждения. Однако фактичесчки советская модель народного суда представляла собою кальку с мировой юстиции по Уставам 1864 года. Был заимствован принцип выборности судей и отрицалась необходимость наличия юридического образования.
Одним из первых процессуальных документов была инструкция Народного комиссариата юстиции РСФСР от 23 июля 1918 года, где были подробно изложены вопросы, связанные с устройством судебной системы. Предусматривалось наличие Совета народных судей с правом рассматривать жалобы на решения народных судей, что является прямым аналогом Съезда мировых судей по Уставам 1864 года. Поскольку народный суд обладал наивысшей легитимностью, был введен запрет на апелляцию. Допускалось лишь обжалование по формальным нарушениям – классическая кассация.
Вся эволюция советских судов была сложным притиранием и встраиванием этого института в политическую систему. Нельзя сказать, что этот процесс был простым, достаточно вспомнить стабильные 10% оправдательных приговоров в неоднозначные 30-е годы. Прокуратура и партийная вертикаль были активными игроками против стихии народного суда. Возможно даже, что не самое престижное место судов в советской системе власти — это эхо того конфликта. Но основной эффект принесла профессионализация судебной деятельности. В 1960-е годы дошло до системной работы над тем, чтобы судьи получали высшее юридическое образование. На уровень 80-90% высшего образования среди судей вышли в 70-е годы, правда 100% по СССР так и не достигли.
В лице советской судебной системы перед нами — ценный эксперимент. Он масштабен, проходил на всей территории страны долгие десятилетия, все постулаты о народном характере суда были неприкосновенны, отказаться или отменить их было невозможно. Но, тем не менее, постоянно искали баланс между декларациями и потребностями государственной машины. За 70 лет советской власти суды прошли большой путь от общественных сходов до профессиональной структуры, прочно встроенной в систему госвласти. И к моменту судебной реформы 1990-х остались лишь реликты в виде псевдовыборности, спорного института народных заседателей, приставке «народный» и прочего. Все сущностные характеристики мировой юстиции исчезли. Последние следы были затерты уже в постсоветский период. Произошел переход от псевдовыборности к назначению, постепенно устранили народных заседателей, ушла в прошлое обязательная отчетность перед населением и встречи с гражданами, активно шло нарастание специализации и формирование особого статуса судьи.
Тем не менее, сегодня стало нормой сравнивать современную мировую юстицию с аналогичным институтом периода Российской Империи. Классикой стала фраза, произнесенная авторами комментария к ст. 28 Федерального конституционного закона «О судебной системе Российской Федерации» (под ред. В.И. Радченко, В.П. Кашепова. М. 1998):
Мировой суд был окончательно упразднен вместе со всей царской системой суда Декретом о суде № 1 от 24 ноября 1917 года. И вот спустя 80 лет мировой суд возрождается.
Эта фраза проникла в головы и размножилась на страницах газет и в интернете (напр. см. здесь, здесь, здесь, здесь).
Но своеобразная передача эстафеты в виде нарастания профессионализации судебной деятельности от советского к постсоветскому периоду свидетельствует о том, что перед нами – объективная закономерность, а не произвол законодателя или отдельных должностных лиц. Уход от непрофессионального выборного судьи, что и есть сердце мировой юстиции, к профессиональной судебной системе, плотно встроенной в государственную вертикаль, был естественным процессом в эволюции современного государства, хотя можно, конечно, и попытаться встать на точку зрения, мол, это был бунт злой и всепобеждающей советской номенклатуры. Да и мировой опыт свидетельствует о повсеместном отказе от принципов народного представительства в судебной деятельности. Тотально побеждает судья — профессиональный юрист, интегрированный в систему государственной власти. Никакой уникальности в российской ситуации нет.
Факт профессионализации судебной деятельности прекрасно иллюстрируется созданием административных судов, Суда по интеллектуальным правам, постоянным углублением специализации судей. И никто не осмелится утверждать, что профессионализация это плохо. Напротив, на повестке дня стоит еще все более глубокая специализация, что в сочетании с новыми технологиями и назревшим отказом от прикрепления судьи к конкретному суду приведет к качественному скачку.
В отечественной истории от мировой юстиции отказались трижды. Первый раз в 1889 году, когда пришли к выводу о нецелесообразности шага, сделанного в 1864 году. Второй раз этот институт был изжит всем ходом становления унитарного, по сути, советского государства. Третий раз отрицание мировой юстиции произошло уже на наших глазах.
Но никто не поставил вопрос, почему постоянно происходит отторжение мировой юстиции. На мой взгляд, главной и значимой для нас — в плане исторического опыта — причиной является нарастание сложности общества, в котором нет места непрофессиональным институтам. Побеждает специализация, а институтам народной демократии при всем их очаровании, увы, остается место только на страницах учебников истории.
Эти выводы лежат на поверхности, а потому стоит только гадать, чем руководствовались разработчики судебной реформы. Ведь к моменту очередной, уже третьей по счету, попытки выстраивания мировой юстиции, было накоплено достаточно опыта. Эксперимент дважды не удался. По всем правилам научного знания можно считать, что результат установлен и известен, и не стоит в третий раз проводить дорогостоящие исследования. Но, несмотря на это, он состоялся. В чем причина такой упертости? Может быть, в том, что когда-то красивая легенда о мировой юстиции очаровала тех, кто о ней читал. Прошли годы, читатели выросли, состарились, но не расстались со своими юношескими убеждениями. Достигли должностей и званий и, несмотря на массу аргументов против, настаивают на своем.
Автор — Михаил Поздняков, научный сотрудник Института проблем правоприменения
P.S. Представленная точка зрения является лишь личным мнением автора
Классическая кассация — это канон в виде модели, когда допускается обжалование только по формальным нарушениям и нельзя обжаловать в связи с неправильным установлением факта. Я акцентировал на этом внимание потому что в конкретных воплощениях кассационным разбирательством называют самые разнообразные симбиозы. Для советского периода эта была точка преткновения, когда нужно было принимать любое решение в губернском(областном) суде, но был прямой запрет на это. Вся логика отечественного процесса шла в направлении ухода от этих ограничений. Поэтому была рождена теория советской кассации, когда суд стал полностью свободен в своих действиях, не связан доводами жалоб и имеет право переоценивать факты.
Я хотел заметить, что это не так. Что в США и Швейцарии множество выборных именно профессиональных судей разных инстанций. Соответственно, это вполне себе «народный» и «демократический» институт.
С тезисом о том, что непрофессионалам в современном обществе не место, я полностью с Вами согласен. Сейчас на дворе не 15 век.
«Советская кассация» — это форма неограниченного пересмотра постановлений суда первой инстанции, правовое положение которого тем самым унижается и становится весьма неопределённым. Иными словами, «советская кассация» — это просто произвол в институциональной форме.
Когда «надо» (протест прокурора, звонок из партии), «советская кассация» становилась «полной апелляцией», а когда «не надо» (жалоба иного участника судопроизводства либо отсутствие интереса к делу) — «строгой неполной апелляцией».
Кроме того, в отличие от действительной «классической кассации» (французская и все производные от неё — итальянская, сирийская и т.д.), «советская кассация» не была ни единой, ни последней инстанцией, а также не была наделена правом дачи обязательного истолкования права. Более того, назначением советского кассационного судопроизводства не было поддержание единства судебной практики.
Поэтому «советская кассация» — это кассация в кавычках. На самом деле это «неограниченная апелляция». Учреждённая явно с политическими и бюрократическими целями.
Не совсем уловил Ваш пассаж о советской кассации. Суть этого иннститута и его генезис знаю прекрасно. Но при чем здесь это? Текст то о другом. Возможно вас смутило описание обжалования в первые годы советской власти. Но это лишь иллюстрация, эпизод. К тому на тот момент никакой советской кассациии не было. Это теоретическая конструкция нащупывалась не менее двадцати лет. Конечно в дальнейшем она оказала большие последствия для всей судебной системы. Но это отдельный вопрос.
Ладно, я понимаю, что придрался к частностям — не к тому, о чём Ваша статья. Про принципы, про «классику». Давайте перейдём к существу дела.
Во-первых. Меня удивляет отсутствие к Вашей статье комментариев по главному выводу — о том, что по сути история советского судопроизводства была в известной мере экспериментом по внедрению мирового суда в понимании великих судебных уставов. Это фундаментальный и важный вывод, на который я, например, никогда не обращал никакого внимания и не смотрел на советский пласт под этим углом зрения.
Действительно, получается, что мировой суд в дореволюционной концепции оказался нежизнеспособным архаизмом. Кроме того, почти никто до сих пор не обращает на это внимание, в том числе на этом ресурсе.
Во-вторых, я не согласен, что идея мирового суда как именно непрофессионального и выборного полностью устарела как таковая. Да, устарела та его концепция, которая заложена в великих судебных уставах.
Попробую развить эту мысль. Например, если мне не изменяет память, в тех же уставах есть форма третейского разбирательства, когда тяжущиеся стороны могут обратиться к третейскому суду за разбирательством своего дела не по закону, а по совести. Стороны обращались к такому непрофессионалу, который в законодательстве, как правило, понимал не больше, чем в фармацевтике или теории двигателей внутреннего сгорания. И вот этот «судья» выносил немотивированное решение по совести, которое нельзя было обжаловать.
Вам не кажется, что «переливка» этой концепции разбирательства в «современный» мировой суд могла бы оказаться своевременной и эффективной? Закон знать не нужно вообще, значит и профессионал не нужен. Соответственно, стороны не нуждаются в профессиональном представительстве. Пошлины можно не собирать, а «судейство» сделать почётным (то есть — если без околичностей — неоплачиваемым).
Смотрите, как замечательно. Будет рад Минфин, будут рады граждане (по крайней мере те из них, которые никогда или почти никогда сами по себе не обратятся за профессиональной юридической помощью). Будет рад политический истеблишмент, так как судебная система, используемая им как выхлопной механизм для недовольства и разрешения конфликтов, приобретёт новые выхлопные мощности. Дёшево и сердито.
Мне кажется вы заблуждаетесь насчет принципа обжалования в первые годы советской власти. Это еще не была советская кассация. Это была именно манифестация классической кассации. Я говорю вам не в упрек, этот аспект скрыт за большим слоем штукатурки и обычный юрист не может знать всех перепитий. Изобретение концепции классической кассации это был реально длительный и мучительный процесс. Мучительный — потому что его разработчики не могли выкинуть полученные знания о классических формах и изобрести круглый квадрат, чем, как вы правильно подчеркнули, является советская кассация, не могли. Дело решила молодежь с незамутненным сознанием. Грань между 40-ми и 50-ми это введение запрета на сравнение с внешним миром. Молодая Куцова Элеонора Федоровна (1925 г.р.) разрубает гордиев узел — 1957 год ее монография «Советская кассация как гарантия законности и правосудия». Именно она, а не Строгович М.С., автор базисной на последующие полвека и во многом не имеющей альтернативы до сих пор модели обжалования. Думаю ее роль недостаточно высоко оценивается. Конечно это не означает, что она сделала всю концепцию одна. Потом доработывали многие, но, на мой взгляд, она должна считаться ее автором.
Действительно, незамутнённое сознание.
Монография еретична. Спасибо за информацию.
Действительно, как Вы и говорили, я ошибался в природе раннесоветской кассации.
Она очень близка к «лекалу» (французскому кассационному суду): нет только единства (раннесоветская кассация, как и позднесоветская, носит децентрализованный характер, тогда как французский кассационный суд единственный и неделимый) и нет признака последней инстанции (французская кассация — это последняя инстанция для обжалования и инструмент единообразия толкования права и обобщения судебной практики).
Вместе с этим, думаю, не следует абсолютизировать те или иные модели. Все процессуальные институты направлены на то, чтобы решать конкретные задачи. Советская система в этом плане была последовательна на 100%. Несмотря на то, что стояла практически нерешаемая задача — вложить в общеизвестный институт его противоположность, она была решена. Сегодня такого масштаба нет (несколько выбивается арбитраж (вернее выбивался), но у них был перекос в практическую область, а с теоретическим обоснованием слабее, а сейчас вообще неясно чем все закончится). Все процессуальные институты находятся в недоделанном состоянии, а с их обоснованием вообще беда. Все сводится к цитированию норм закона. Это, как ни странно, но свидетельствует о том, что в современной политической модели судебная процедура занимает меньшую роль нежели в советский период. Тогда старались всячески исключить нелогичности и методично над этим работали. Убедительность была важна. Сегодня же имеется достаточно моментов серьезно дисбалансирующих деятельность судебной системы. Но это не заслуживает серьезного внимания.
А у моих непосредственных коллег позиция такая — процессуальная форма является условностью и в принципе производна от политических, организационных и неформальных факторов. Что, если эти факторы потребуют, процессуальная форма «прогнётся» под них и воспримет их фактическую подоплёку. Классический пример — отмена судебного пересмотра (и права на апелляцию) в Германии в связи с приходом к власти НСДАП.
Другой вопрос – что судья сегодня это переоцененный актив. Вообще неважно что он там думает, его выбор это выбор тягловой лошади. Можно предположить что она что-то думает, но механизмов купирования плодов этого думания более чем достаточно. Все отработано десятилетиями. Все басни о подготовке судей и работе в этом направлении это дежурное шоу. На самом деле сегодняшняя судебная деятельность достаточно стандартизирована. Она так и формировалась. С учетом этого вообще нет смысла вникать во внутренний мир судьи. Он может быть любым. Вплоть до ненависти к власти. Это никак принципиально не влияет на работу всей системы.
Грустно.
Если посмотреть на тот образ в отношении судебной системы, который всеми воспринят как базовый (судья как личность, бла-бла-бла), то можно констатировать, что он практически ни на сколько не соответствует реальности. Выдуманный от и до. Причем явно в последние полвека происходит качественное изменение не только судебной деятельности, а вообще всех государственных механизмов. И в этом контексте ничего трагичного не происходит. Да функции стандартизируются, роль отдельной личности снижается. Но это само себе ни плохо, ни хорошо. Это тенденция, не осмысленная в полной мере. Просто мы не хотим видеть этот новый образ, а в отношении той, в общем-то крайне надуманной роли судов все это выглядит как упадок.
Присоединюсь к Вам и в том, что корректировать образ о порядке вещей мы действительно не можем. А поэтому, получается, у «несогласного» есть только три реальных выбора: либо смириться и терпеть постоянную фрустрацию, либо бороться с ветряными мельницами и терпеть фрустрацию, либо найти на Земле тот уголок, где порядок вещей соответствует приобретённому образу.
Пока этого не будет, не начнет формироваться у граждан уважения к суду. А нет уважения к системе — система обречена на деградацию.
Кроме того, я бы не стал идеализировать государство, которое, в общем-то, не более чем организационная форма — «историческая скорлупа» классового общества. Когда-то из яйца должен будет выйти птенец, который уничтожит ставшую ему ненужной скорлупу.
Люди, реально управляющие этим миром, возлагают на гражданское общество колоссальные надежды. В «лучшем (первом) мире» именно некоммерческие организации должны стать одним из двух институциональных столпов всей организации общества Нового мирового порядка.
Кстати, без иронии…
Вполне вероятно, что всё подобное «видение будущего» идёт из одного и того же источника.
Я бы не стал говорить, что все эти учения лишены смысла. Только теперь они призывают взять современный мир на излом, через мировую войну, которая, как говорит господин Бжезинский, теперь уже неизбежна.
Но вот волею одного человека поиграл в одну «игру». Называется «Culpa Innata».
Правда, назвать это игрой сложно: скорее, художественно иллюстрированный гид по Новому мировому порядку. Там всё наглядно показано про умерщвление и государства, и семьи. И ответы на Ваши вопросы все там есть.