Антон Михайлов →  "Состоявшимся" бюрократам от юридического образования от "несостоявшегося" ученого, юриста и человека

На сайтах целого ряда вузов руководство начало прямую пропаганду студентов поддержать известного кандидата в президенты. На сайте одного из юридических вузов говорится о том, что блогосфера переполнена людьми, ничего толкового в жизни не сделавшими, «недоучившимися студентами, несостоявшимися учеными, прогоревшими бизнесменами, опозорившимися политиканами, просто неадекватными или несостоявшимися людьми». Руководство возвещает о создании Штаба в поддержку известного кандидата, определяя его гарантом стабильности и развития России. Также пишется о том, что протестная социальная активность мотивирована лишь личными амбициями, желанием создать «движуху».
Ниже — ответ несостоявшегося человека руководству этого и подобных вузов.

«Свита делает короля» — это чистая правда. Население, его менталитет создает правителя, или как утверждал И.А. Ильин, форма государства является функцией общественного сознания. Всегда сначала формируется безликая масса, и только в такой среде успешно функционирует авторитарная и тоталитарная политическая власть.

Российские средства массовой информации губит ведь не столько официальная политика Кремля, сколько жесткая самоцензура людей, оставшихся в своем сознании рабами, готовыми отдать все свободы и продать все идеалы ради куска хлеба с маслом и икрой. Нас губит не сама политическая власть: она, действительно, не способна проконтролировать гигантскую по своим масштабам деятельность по фальсификации результатов избирательных процедур. Нас губит наше собственное сознание, привыкшее к безграничности той или иной власти, не способное в ответственные моменты говорить то, что действительно думает.

Наша публичная власть такова потому, что таково российское общество в своем подавляющем большинстве, такова наша история, где постоянно господствовал обыденный и ведомственный правовой нигилизм, такова наша культура, для которой право остается лишь чужеземным словом (у нас либо закон, либо благодать). Ничего качественно со времен написания «Вех» и защиты Права Б.А. Кистяковским не изменилось. Скорее всего, даже усугубилось в негативную сторону.

Поэтому я практически уверен в том, что никто сверху не спускал директиву юридическим и иным вузам проводить пропагандистскую деятельность всеми возможными средствами. Думаю, это, как ни печально, инициатива «снизу». На мой взгляд, абсолютно нецелесообразно вести охоту на ведьм или стрелочников-волшебников.

Я не пытаюсь вести пропаганду; я уверен, что в выборах победит давно известный населению кандидат; я считаю, что его фигура гораздо более соответствует менталитету нашего народа, нежели фигура действующего президента с его окололиберальной риторикой. Меня совсем не беспокоит уже и результат народного волеизъявления. По большому счету, я адекватно не знаю ни одного из кандидатов как политических деятелей, кроме одного. И то, что я знаю о нем, вполне соответствует исторически сложившемуся в сознании российского общества образу политического лидера. Поэтому здесь у меня никаких волнений, надежд и даже печалей нет. Волнует и всерьез печалит другое.

Как должен отнестись культурный юрист к начавшейся и усиливающейся истерии по поводу якобы утраты социальной стабильности в случае поражения известного кандидата? Как должен отнестись профессиональный юрист-специалист к открытым публичным призывам руководства юридических вузов голосовать за известного кандидата?

Убежден, что юрист состоялся как юрист совсем не тогда, когда занял высокий пост, с которым связывается высокий социальный статус и ассоциируется жизненный успех. Юрист не состоялся как юрист и тогда, когда он успешно «практикует», зарабатывает хорошие деньги и его хвалят клиенты. Это всего лишь второстепенные, факультативные «признаки», которые могут быть, а могут и не быть. Не в них суть.

Юрист состоялся как юрист лишь тогда, когда освоил и присвоил правовые ценности, когда овладел нормами юридической культуры, овладел особым стилем профессионального мышления и различными юридическими техниками. И далеко не во всяком обществе овладение правовыми ценностями и нормами профессиональной юридической культуры будет неизбежно вести такого юриста к социальному успеху, высоким постам и большим кучам денег.

Для юриста как носителя профессионального мышления, знаний и навыков право не должно являться лишь одним из слов. Юристы как профессия есть не во всяком обществе, где созданы суды, юридические образовательные учреждения и приняты законы, поскольку все эти институты могут лишь имитировать правовые институты.

Любой человек, на адекватном уровне владеющий знанием истории римской и западной правовой традиции, понимает, что право — мощнейший по своему интеллектуальному и духовному содержанию текст культуры, который, вне всяких сомнений, имеет под собой собственные ценностные основания, нормы мышления, деятельности и техники. И не надо с упорством безграмотных социологов твердить «Где общество — там и право!»: для греков и римлян общество — синоним цивилизации, культуры, а не большая группа людей, объединенная исторической судьбой и территорией проживания; не считали античные авторы обществом любое совместное проживание большой группы людей — такое понимание права позднейшие социологи подставили под римскую максиму, исказив ее смысл.

Начнем с социальной и политической стабильности, о которой так пекутся чиновники всех мастей.

Наиболее стабильно и внутренне интегрировано «закрытое» тоталитарное общество: с каждым годом это общество живет все лучше и лучше, порой даже дешевеют самые ходовые товары. Нет никаких социальных конфликтов, «все гладко», общество счастливо в своем единстве — ведь оно следует единственно подлинным идеалам, ценностные «оси координат» ясно для всех и одинаково расставлены и в сознании даже и не образуется сомнений в правильности избранного пути и в достижении земного рая. Множество планов и директив во всех жизненных сферах создают представление о контролируемости всех социальных процессов, о предсказуемости жизни общества и даже о способности идеологов указать дату достижения всеобщего счастья.

Крушение тоталитарной системы для подавляющего большинства тоталитарного общества выглядит как катастрофа: все было стабильно, даже монотонно отчасти, но постоянно, устойчиво — и раз, остановилось, сломалось, разрушилось. Разумеется, во всем виноваты враги. Во всех катастрофах советские следователи искали, прежде всего, диверсии, а не традиционное русское разгильдяйство.

Совсем недалеко ушло и доктринальное правосознание, которое несколько десятилетий пребывало в поисках фундаментальных закономерностей государства и права. Кто в 1986-1987 гг. из наших ученых-юристов мог сказать о том, что случится с КПСС и СССР буквально через пять лет? Где были выдающиеся советские теоретики права, они что ослепли и оглохли в 80-е гг. и разом проснулись в начале 90-х, поменяв марксистско-ленинскую риторику на новоиспеченную либеральную? Или на кухне среди близких они являлись носителями знаний о подлинных закономерностях, но ради стабильности своей карьеры теряли доктринальный разум на страницах учебников? Какие там закономерности! Всего-то 5 лет, ничтожно малый для права как социокультурного института срок (Воланд, как известно, говорил о тысячи)!

Для общества с господством авторитарного режима стабильность тоже выступает важнейшей ценностью. Авторитарное общество верит в относительность всех ценностей и живет под девизом гедонизма, желая хлеба и зрелищ. Авторитарная власть готова дать сколько угодно «свободы» такому обществу во всех сферах, кроме политики: есть табуированная сфера, а в остальном — власть создает условия, чтобы население могло питаться более-менее неплохо и знать, что завтра тоже есть, что съесть. Иными словами, политическая власть говорит населению: «Не вмешивайтесь в политику — и будет гарантирована относительная стабильность, кусок хлеба на завтрашний день». А политическая апатия общества выступает необходимой основой стабильности авторитарной политической власти.

Демократический политический режим — самый нестабильный из всех. Вспомните, практически все философы, начиная с Платона, которые хотели построить стабильное государство и через него достичь истины, все негативно относились к демократии.

Во-первых, при демократическом режиме постонно сталкиваются различные интересы, нет гарантий, что, победив посредством правовой процедуры сегодня, ты не проиграешь на ее же основе завтра; нет единого порядка, основанного на единых ценностях, общество сильно дифференцировано и нет единства позиций по многим вопросам, газеты жужжат многообразием идей, представлений и стоящих за ними различных ценностей и мировоззрений. Постоянно приходится сомневаться в правильности сделанного выбора, постоянно сталкиваешься со множеством перспектив, с которых отчасти есть возможность взглянуть на собственное миропредставление.

Во-вторых, демократический режим нестабилен и потому, что посредством свободных выборов всегда может придти к власти другая, недемократическая сила — и буквально за несколько лет снести все правовые институты ради подлинной, стабильной истории, единственно истинного предназначения будущего.

Культурный юрист должен работать не ради политической стабильности власти (ради нее работают бюрократы), а ради стабильности правового порядка. Юрист должен уважать законную процедуру, ценить правовую определенность, границы правового регулирования, принципы, на которых строятся правовые институты, в конце концов, следовать и требовать от других следования духу и букве норм позитивного права.

Скажем, если речь идет о договоре, то есть правовые принципы, которые необходимы для конструкции договора по праву: если мы эти принципы нарушаем и продолжаем называть полученный властным воздействием результат именем договора, то это только договор как слово, такое же, как гравицапа, но не договор по праву. Помнится, в советском праве тоже были «договоры», которые стороны обязаны были заключить на началах и правилах, установленных государством. Если политик ради собственного пиара и даже ради благополучия граждан публично попирает принципы гражданского права, то этот политик не воспринимает правовой порядок как ценность, определяющую его деятельность прежде всего.

Честно говоря, разведовательная деятельность на территории другого государства — это неправовая деятельность; точнее, это деятельность вопреки позитивному праву и внутреннему суверенитету другого государства. Правовыми средствами, обоюдно признанными двумя государствами, эффективную разведовательную деятельность на территории другого государства не выстроишь, поскольку где право — там прозрачность и устойчивость процедуры и правил. А разведовательная деятельность — это не игра по правовым правилам. Вы слышали, чтобы международное публичное право регулировало разведовательную деятельность на территории других государств?

Профессиональный разведчик интуитивно, в «кровь и плоть» впитал двойственность: есть одна жизнь, показываемая вовне, и есть другая жизнь, о которой знают лишь те, кому это необходимо знать. В разведовательной деятельности есть свои корпоративные обычаи и навыки, которые и определяют этот вид деятельности — но эти регуляторы именно строго корпоративный характер, они не для всего общества, они только для своих, носят закрытый характер.

Право же — это общесоциальный нормативный регулятор, который формируется благодаря открытой и устойчивой (развитой и осуществленной) процессуальной форме.

При тоталитарном режиме, как и при авторитарном, «правовая» «система» обладает двойственностью: у нее есть одно официальное «лицо», роскошный фасад, и есть другое «лицо», подлинное внутреннее убранство. Первое «лицо» — это закон; второе «лицо» — это обычаи. Первое «лицо» еще не стало правом, поскольку нет нормативных отношений, нет нормированной правом деятельности, нет действительного правового регулирования. Второе же «лицо» никогда правом и не станет, ибо носит закрытый корпоративный характер («для своих»).

Для обычая, для корпоративных норм, для морали — есть «свой» и есть «чужой», есть «близкий» и есть «далекий», но для права такое разграничение отсутствует: право и регулирует, и судит, невзирая на лица. Конечно, для права есть граждане и есть иностранцы, но к ним право не относится как к «своим», «близким» и «чужим», «далеким», если, конечно, это позитивное право демократического правового государства.

Обычай, мораль и корпоративные правила создаются не для всех, а для «своих», для близких по территориальной принадлежности, роду деятельности или духу, в их основе лежит частное, доверие. Право формируется для всех, изначально становится как регулятор всеобщий, публичный, т.е. открытый для всех, способный подняться над культурой, над разграничением на «своих» и «чужих», способный сформировать нейтральные и прозрачные, устойчивые процедуры регулирования и разрешения конфликтов для всех. Право не требует уважения (почтения), дружбы, любви, не требует подвигов, не требует от духа выше минимального необходимого стандарта, который возможно и необходимо для общего блага требовать ото всех.

Что отличает правовую легитимацию публичной государственной власти от легитимации харизматической и традиционной?

Для правовой легитимации первостепенно то, что определенный субъект приходит к власти на основе законной процедуры, на основе всеобщих правил, одинаковых для всех. Харизматическая легитимация, которая в последние сто лет господствует в России, «плевать с высокой башни» хотела на всеобщие правила: население верит в избранность конкретного лидера, в его экстраординарные качества и готово поставить его «за пределы закона» и даже добра и зла.

Традиционную легитимацию тоже не волнуют всеобщие правила, для нее важно, что эти правила «свои», унаследованные от отцов и дедов, прошлое здесь господствует над настоящим, над разумом, над правом. Выбор «преемника», как продолжающееся уже более десяти лет театральное действие в России, — это из традиционной «оперы», а не из правовой. Принятие конституции под определенного политического лидера в 1993г. и вопли по поводу ее оперативного изменения под другого в 2006-2008 гг. — это из харизматической «оперы», но не из правовой.

Правовой тип легитимации основывается на убеждении, что для общества, для его общего блага гораздо лучше, когда правят всеобщие нормы, законы, а не конкретные люди. Президент для правового типа легитимации — это институт, система определенных общим образом нормами публичного права отношений, а не конкретный человек. А для харизматического типа президент (здесь названия не важны) — есть избранный свыше вполне конкретный человек. Для традиционного типа — обязательно «свой» человек, живущий по таким же обычаям, что и все единое в культуре российское общество (тут требуется стать «в доску» своим для разных социальных групп). Харизма отрицает нормативность права, а традиция — отрицает всеобщность права.

Известный кандидат в президенты сначала упорно трудился над созданием харизмы, пусть даже виртуальной: в информационный век виртуальное может оказаться сильнее реального. Харизма с каждым годом крепла в общественном сознании; под нее сформировалась партия эрзац-КПСС. Но, как показывает опыт Наполеона да и здравый смысл, харизма не умеет работать с перерывами в 4 года (а в 10 — и подавно), ее практически невозможно вернуть на прежний уровень после значительного перерыва.

Поэтому сейчас пытаются плавно и бесшумно пересесть с харизматического «коня» на традиционного, для которого политическая и социальная стабильность — важнейшая ценность. Именно поэтому и «снизу», поняв это, «запели» оперу социальной стабильности.

Прежде харизматический политический лидер, не от мира сего, озаренный светом, чуть ли не ангел — должен обрести плоть, стать простым «своим» человеком, говорящим на таком же языке, что и простые россияне, должен вобрать в себя как можно больше стереотипов общественного сознания, говорить те слова, которые желает от него услышать та социальная группа, с которой ведется «диалог».

Только для грамотного юриста должно быть уже ясно, что такие политические технологии не имеют ничего общего с правом, ибо формируют образ политического лидера не как института, основанного на праве, а как «своего» человека или избранного свыше «проводника» в земной рай. А сами политические технологии таковы, каково общество, каково общественное сознание, в котором с существенным перевесом преобладают харизма и традиция, а не право.

Стабильность харизматической или традиционной политической власти не имеет ничего общего с правом, основывается не на правовых ценностях. Призывы к сохранению такой стабильности от «состоявшихся» юристов — это политическое действие, мотивированное либо незнанием правовых ценностей, либо их сознательным попранием.

Именно лояльность сообщества «состоявшихся» юристов в Германии начала 30-х гг. прошлого века к харизматической власти, готовность присягнуть любым изменениям закона с ее стороны, выступила необходимым условием для слома всей национальной правовой системы. Германские граждане тоже в большинстве своем хотели сытой стабильности, не хотели продолжения инфляции и роста цен, хотели гарантий трудоустройства, материального благополучия — и на короткий срок получили его — правда, неправовыми средствами, за счет других — «чужих», «врагов».

Наверное, есть смысл напомнить, что наиболее высокие социальные гарантии со стороны государства социальных и экономических прав имели место именно в тоталитарном советском государстве, и весь опыт социального государства родился не в странах скандинавской демократии, а в тоталитарном государстве XX столетия. Только за накормленность со стороны государства всегда приходится платить свободой, правом.

В стабильности политической власти прежде всего заинтересованы не юристы, а чиновники — во всех сферах жизни, профессиональные управленцы, которые кормятся за счет бюджета или на основе государственной собственности. Для такой группы людей смена политической власти всегда означает риск потерять близость к кормушке, потерять прежний, присвоенный социальный статус (есть еще, правда, достигнутый статус, когда человек благодаря своим способностям занимает должность, а не благодаря должности ему приписываются власть и способности).

Известный кандидат в президенты ясно дал понять, что вмешиваться в корпоративное перераспределение доходов от «образовательной» деятельности вузов он не будет. Пусть преподаватели зарабатывают в десятки раз меньше, чем управленцы от образования, в разы меньше, чем профессиональные бухгалтеры. А простой преподаватель в подавляющем большинстве российских вузов доведен до уровня «ниже плинтуса», когда он ясно осознает, что именно он — последний и менее всего нужный человек в вузе. Знания и компетентности преподавателя не нужны ни большинству современных студентов, пришедших в будущем заработать большие деньги, ни руководству, которое живет по принципу «лучше оценок и меньше конфликтов — лучше преподаватель». Поэтому вполне очевидно, что руководство вузов желает сохранить существующее положение вещей, при котором преподаватель воспринимается низкооплачиваемым наемным работником, призванным угождать администрации и развлекать заплативших за «образование» студентов.

Настоящий юрист обязан служить не своей сытости, не власти и даже не обществу, каким бы оно ни было, — он обязан служить правовым ценностям, принципам. Профессиональный юрист не имеет права использовать свое положение, свой ресурс для стабильности власти, для которой право означает лишь слово, лишенное всякого смысла. Этим действием он перечеркивает себя как юриста.

Преподаватель вуза, руководство вуза — в силу своего положения, своих званий, статуса, даже большего жизненного опыта всегда воспринимается как авторитетный субъект со стороны студентов. Преподаватель, тем более, профессор должен понимать, что он является образцом, на который равняются и к которому в той или иной степени прислушиваются студенты.

Осознавая свою власть над сознанием младшего поколения, преподаватель-юрист должен делать все, чтобы привить студентам правовые ценности, правовой стиль мышления, понимание оснований своей профессиональной деятельности.

Преподаватель не вправе использовать свой статус, свой административный и профессиональный ресурс для манипулирования сознанием молодого поколения. Университет, академия, институт — место, где получают образование, а не промывку мозгов.

Юрист должен со студенческой скамьи понимать, что для правового решения первостепенна аргументация, содержание, вес аргументов, а не красивые слова с неясными «облаками смыслов». Преподаватель должен прививать студентам понимание того, что право борется за стабильность, цивилизованность и прозрачность социального общения, а не за политическую идеологию, которая приносит сытость и материальное благополучие себя и детей.

Профессиональный юрист не должен «с порога» негативно относиться к активной социальной позиции молодого поколения, к желанию выразить свои представления публично, пусть и в виртуальном пространстве. Это не должно квалифицироваться жаргонизмом «движуха», должна быть произведена дифференциация на индифферентную праву, правомерную и неправомерную социальную активность. Негативная оценка должна даваться не самому факту социальной активности, а в соответствии с правом — только когда такая активность носит неправомерный характер. Негативная оценка социальной активности по факту — неправовая позиция. Вдвойне печально, что такую позицию занимают «состоявшиеся» — с позиции ученых званий и степеней — «юристы».

Если честно, от всей этой политической пропаганды чуть ли не с профессорской кафедры очень несет совком в самом худшем смысле этого слова. Именно в советское время юридические вузы открыто заявляли, что осуществляют идеологическую функцию, а современное руководство подавляющего большинства вузов получило образование именно в советское время. А образование, как говорится, мощная вещь, и на всю жизнь мы с собой незримо его уносим.

P.S. Критерием того, что ученый состоялся, является не мнение руководства того или иного вуза, не наличие ученых степеней и званий и даже не количество изданных трудов. Таким критерием является новизна и глубина идей ученого, которая — как показывает история естествознания (Леонардо да Винчи) и правовой системы России (те же П.И. Новгородцев, И.А. Ильин) может быть осознана лишь десятилетия, а то и столетия спустя. И обладание административным ресурсом и высокими учеными званиями не делает такие оценки — лишь по факту наличия регалий и статуса — правильнее и справедливее. А поскольку они даются вообще «скопом», без разбора по отношению ко всем, кто участвует в протестной активности, — то грош цена таким слепым, непрофессиональным и неаргументированным оценкам.