Иван Комаров → Давление законными методами при заключении сделок в английском и российском праве: сравнение. Часть 4.
Сравнение позиций по российскому и английскому праву
Сравнение позиций по российскому и английскому праву в данном деле открывает большое количество различий между двумя правовыми системами, однако обнаруживает и сходства. Говоря о возможности оспорить сделку на основании запрета на злоупотребление правом, как самостоятельного принципа, очевидна разница доктринальных принципов правовых систем. Российское право, благодаря наличию обобщающего принципа добросовестности и запрета на недобросовестные действия, позволяет признать сделку недействительной на одном этом основании. Английское право, не имеющее подобной доктрины, этого сделать не позволяет.
Стоит также отметить, что позиция большинства английских судей в данном деле не представляет особого интереса для российского юриста. Доктрины equity и undue influence – уникальные механизмы разрешения споров, исторически сложившиеся в англо-саксонском праве. Их особенность заключается в отведении большой роли усмотрению и внутреннему чувству справедливости судьи, поскольку целью права справедливости (equity) является сглаживание чрезмерно жестких и противоречащих здравому смыслу правил общего права на, фактически, индивидуальных основаниях. По этой причине с российской позицией будет сравниваться позиция Лорда Берроуза, так как она использует известный российскому праву подход недобросовестности, однако в специфическом прочтении. Для полноты картины, стоит отметить ценность данного подхода – он весьма гибок и позволяет добиться наиболее справедливого результата, однако, говоря о недостатках, требует очень высокой квалификации как судей, так и представителей.
Что касается оспаривания сделки заключенной под угрозой (ст. 179 ГК РФ и доктрина duress в общем праве), то и здесь обнаруживаются определенные различия. Так, существует фундаментальная разница в значении понятия «коммерческий интерес» в российском и английском праве. Российское право трактует этот термин узко (коммерческий интерес, фактически, означает прямую выгоду от данных конкретных правоотношений), с объективной точки зрения (коммерческий интерес должен быть экономически оправдан, рационален, то есть объективно выгоден и в краткосрочной перспективе (интерес должен быть непосредственным)). Английское же право трактует его куда шире – наличие коммерческого интереса презюмируется в любом действии лица в деловой сфере, кроме случаев, когда у действия вообще нет даже отдаленной самостоятельной экономической выгоды – например, угроза раскрыть подробности личной жизни потерпевшей стороны. Различие можно проиллюстрировать на примере данного дела – по российскому праву действия PIAC по сокращению квоты билетов и прекращению контракта не расценивались бы в качестве коммерческого интереса, так как они не имеют прямой объективно-верифицируемой непосредственной выгоды. Английское же право, напротив расценивает их в качестве таковых, поскольку в укреплении монополистической позиции или в самом факте прекращения договора с ТТ может быть долгосрочный косвенный коммерческий интерес, который лучше понятен самой авиакомпании, а не суду. Таким образом, в российском праве категория коммерчески необоснованных угроз, которые невозможно «обменять» на какую-либо другую выгоду, предоставленную другой стороной, представляется более широкой.
Из этого следует и разный фокус российских и английских судов при выяснении вопроса оспоримости сделки, совершенной под влиянием правомерной угрозы. Российское право квалифицирует суть самой угрозы, пытаясь выяснить «правильный» ли коммерческий интерес преследует эта угроза сама по себе. Английское право, ввиду существования презумпции соответствия угрозы коммерческому интересу стороны, напротив, пытается выяснить «правильно» ли обосновано требование (опять же, помимо презюмируемого коммерческого интереса), выдвигаемое у потерпевшей стороне вместе с угрозой.
Принцип, выдвигаемый Лордом Берроузом, является также в известном смысле попыткой обойти отсутствие обобщающего запрета на злоупотребление правом в английском праве при помощи схожих, но более скромных механизмов. С точки зрения простоты и глобальной эффективности правовой системы введение подобного принципа в английское контрактное право серьезно бы «спрямило» тот путь, который предлагается пройти судам для признания сделки недействительной на основании правомерной угрозы. Однако у английского подхода есть определенное преимущество. Он лучше соотносится с принципом невмешательства суда в частные права. Вместо того, чтобы императивно создавать определенный объективный барьер недобросовестности, таким образом серьезно ограничивая свободу договора и осуществления частных прав, английская система позволяет осуществлять права, однако в некоторых случаях требует дополнительное обоснования для подобных действий и оценивает их с субъективной точки зрения (что считает или не считает угрожающая сторона при выдвижении требования). Данный подход существенно расширяет переговорные возможности сторон на рынке и позволяет снизить государственное вмешательство до минимума – только в крайне вопиющих случаях, когда имеет место абсолютно нечестное принуждение. При этом право сохраняет должную четкость – в отличие от Лорда Ходжа, оставляющего многое на усмотрение суда, Лорд Берроуз проводит четкую границу понятия illegitimate pressure.
Стоит также обратить внимание и на другой критерий illegitimate pressure – необходимость наличия действий, делающих потерпевшую сторону более уязвимой к требованию. Несмотря на то, что этот критерий несколько проще удовлетворить чем недобросовестность, он создает дополнительное препятствие для оспаривания сделок на этом основании. Подобного критерия не существует в российском праве, хотя его функцию могут выполнять необходимость установления причинно-следственной связи между угрозой и вступлением в договор, критерий серьезности угрозы, а также необходимость доказать искажение воли для признания сделки недействительной.
Вывод
В заключение, данное решение показывает конвергенцию в путях двух фундаментально разных правовых систем. Позиция Лорда Берроуза очевидно показывает определенную «диффузию» континентального подхода в англо-саксонское право. Работа с нетипичным для последней критерием недобросовестности показывает, что английские судьи и академическое сообщество задумываются над способами рецепции достижений коллег с противоположной стороны Ла-Манша. В то же время, и работа российских юристов с Модельными правилами европейского частного права (особенно в контексте несправедливых условий договора), показывает, что некоторые концепции и достижения англо-саксонских юристов постепенно укрепляются «на континенте». Очевидно, что решения подобные Times Travel способствуют взаимному проникновению правовых систем и помогают достигнуть определенного универсализма, хотя бы в некоторых вопросах.
Кроме того, следует отметить, что российскому праву стоит обратить внимание на мнение Лорда Берроуза (которое в силу схожести используемых понятий лучше применимо на российской почве). Дело в том, что существующий в российском праве критерий недобросовестности сильно полагается на усмотрение суда, а, следовательно, с его помощью суд может куда активнее вмешиваться в частные отношения. Подход Лорда Берроуза, предполагающий ограниченное применение критерия недобросовестности, как можно видеть из представленного кейса, способен сократить усмотрение суда и, как следствие, вмешательство в частное право.
Этот текст — четвертая часть статьи, посвященной данной теме. Это последняя часть этой статьи.
С первой частью можно ознакомиться по ссылке.
Со второй частью можно ознакомиться по ссылке.
С третьей частью можно ознакомиться по ссылке.
Сравнение позиций по российскому и английскому праву в данном деле открывает большое количество различий между двумя правовыми системами, однако обнаруживает и сходства. Говоря о возможности оспорить сделку на основании запрета на злоупотребление правом, как самостоятельного принципа, очевидна разница доктринальных принципов правовых систем. Российское право, благодаря наличию обобщающего принципа добросовестности и запрета на недобросовестные действия, позволяет признать сделку недействительной на одном этом основании. Английское право, не имеющее подобной доктрины, этого сделать не позволяет.
Стоит также отметить, что позиция большинства английских судей в данном деле не представляет особого интереса для российского юриста. Доктрины equity и undue influence – уникальные механизмы разрешения споров, исторически сложившиеся в англо-саксонском праве. Их особенность заключается в отведении большой роли усмотрению и внутреннему чувству справедливости судьи, поскольку целью права справедливости (equity) является сглаживание чрезмерно жестких и противоречащих здравому смыслу правил общего права на, фактически, индивидуальных основаниях. По этой причине с российской позицией будет сравниваться позиция Лорда Берроуза, так как она использует известный российскому праву подход недобросовестности, однако в специфическом прочтении. Для полноты картины, стоит отметить ценность данного подхода – он весьма гибок и позволяет добиться наиболее справедливого результата, однако, говоря о недостатках, требует очень высокой квалификации как судей, так и представителей.
Что касается оспаривания сделки заключенной под угрозой (ст. 179 ГК РФ и доктрина duress в общем праве), то и здесь обнаруживаются определенные различия. Так, существует фундаментальная разница в значении понятия «коммерческий интерес» в российском и английском праве. Российское право трактует этот термин узко (коммерческий интерес, фактически, означает прямую выгоду от данных конкретных правоотношений), с объективной точки зрения (коммерческий интерес должен быть экономически оправдан, рационален, то есть объективно выгоден и в краткосрочной перспективе (интерес должен быть непосредственным)). Английское же право трактует его куда шире – наличие коммерческого интереса презюмируется в любом действии лица в деловой сфере, кроме случаев, когда у действия вообще нет даже отдаленной самостоятельной экономической выгоды – например, угроза раскрыть подробности личной жизни потерпевшей стороны. Различие можно проиллюстрировать на примере данного дела – по российскому праву действия PIAC по сокращению квоты билетов и прекращению контракта не расценивались бы в качестве коммерческого интереса, так как они не имеют прямой объективно-верифицируемой непосредственной выгоды. Английское же право, напротив расценивает их в качестве таковых, поскольку в укреплении монополистической позиции или в самом факте прекращения договора с ТТ может быть долгосрочный косвенный коммерческий интерес, который лучше понятен самой авиакомпании, а не суду. Таким образом, в российском праве категория коммерчески необоснованных угроз, которые невозможно «обменять» на какую-либо другую выгоду, предоставленную другой стороной, представляется более широкой.
Из этого следует и разный фокус российских и английских судов при выяснении вопроса оспоримости сделки, совершенной под влиянием правомерной угрозы. Российское право квалифицирует суть самой угрозы, пытаясь выяснить «правильный» ли коммерческий интерес преследует эта угроза сама по себе. Английское право, ввиду существования презумпции соответствия угрозы коммерческому интересу стороны, напротив, пытается выяснить «правильно» ли обосновано требование (опять же, помимо презюмируемого коммерческого интереса), выдвигаемое у потерпевшей стороне вместе с угрозой.
Принцип, выдвигаемый Лордом Берроузом, является также в известном смысле попыткой обойти отсутствие обобщающего запрета на злоупотребление правом в английском праве при помощи схожих, но более скромных механизмов. С точки зрения простоты и глобальной эффективности правовой системы введение подобного принципа в английское контрактное право серьезно бы «спрямило» тот путь, который предлагается пройти судам для признания сделки недействительной на основании правомерной угрозы. Однако у английского подхода есть определенное преимущество. Он лучше соотносится с принципом невмешательства суда в частные права. Вместо того, чтобы императивно создавать определенный объективный барьер недобросовестности, таким образом серьезно ограничивая свободу договора и осуществления частных прав, английская система позволяет осуществлять права, однако в некоторых случаях требует дополнительное обоснования для подобных действий и оценивает их с субъективной точки зрения (что считает или не считает угрожающая сторона при выдвижении требования). Данный подход существенно расширяет переговорные возможности сторон на рынке и позволяет снизить государственное вмешательство до минимума – только в крайне вопиющих случаях, когда имеет место абсолютно нечестное принуждение. При этом право сохраняет должную четкость – в отличие от Лорда Ходжа, оставляющего многое на усмотрение суда, Лорд Берроуз проводит четкую границу понятия illegitimate pressure.
Стоит также обратить внимание и на другой критерий illegitimate pressure – необходимость наличия действий, делающих потерпевшую сторону более уязвимой к требованию. Несмотря на то, что этот критерий несколько проще удовлетворить чем недобросовестность, он создает дополнительное препятствие для оспаривания сделок на этом основании. Подобного критерия не существует в российском праве, хотя его функцию могут выполнять необходимость установления причинно-следственной связи между угрозой и вступлением в договор, критерий серьезности угрозы, а также необходимость доказать искажение воли для признания сделки недействительной.
Вывод
В заключение, данное решение показывает конвергенцию в путях двух фундаментально разных правовых систем. Позиция Лорда Берроуза очевидно показывает определенную «диффузию» континентального подхода в англо-саксонское право. Работа с нетипичным для последней критерием недобросовестности показывает, что английские судьи и академическое сообщество задумываются над способами рецепции достижений коллег с противоположной стороны Ла-Манша. В то же время, и работа российских юристов с Модельными правилами европейского частного права (особенно в контексте несправедливых условий договора), показывает, что некоторые концепции и достижения англо-саксонских юристов постепенно укрепляются «на континенте». Очевидно, что решения подобные Times Travel способствуют взаимному проникновению правовых систем и помогают достигнуть определенного универсализма, хотя бы в некоторых вопросах.
Кроме того, следует отметить, что российскому праву стоит обратить внимание на мнение Лорда Берроуза (которое в силу схожести используемых понятий лучше применимо на российской почве). Дело в том, что существующий в российском праве критерий недобросовестности сильно полагается на усмотрение суда, а, следовательно, с его помощью суд может куда активнее вмешиваться в частные отношения. Подход Лорда Берроуза, предполагающий ограниченное применение критерия недобросовестности, как можно видеть из представленного кейса, способен сократить усмотрение суда и, как следствие, вмешательство в частное право.
Этот текст — четвертая часть статьи, посвященной данной теме. Это последняя часть этой статьи.
С первой частью можно ознакомиться по ссылке.
Со второй частью можно ознакомиться по ссылке.
С третьей частью можно ознакомиться по ссылке.
Нет комментариев